Борис Зайцев - Ариадна
Дарья Михайловна (улыбаясь). — Съ кeмъ тутъ и романы заводить!
Лапинская дочитала письмо, спрятала его и, мурлыкая, начинаетъ слегка вальсировать. Приблизившись къ Арiаднe,беретъ ее и пробуетъ изобразить danse de l’ours. Входятъ Полежаевъ и Игумновъ, прiодeтые, въ болeе приличномъ видe.
Арiадна (негромко, равнодушно). — Пeтухи пришли.
Лапинская хохочетъ.
Полежаевъ. ‑ Вотъ мы и попали на балетное отдeленiе. Танечкина спецiальность.
Арiадна. — Господинъ Игумновъ, Таня Лапинская, моя прiятельница и гостья, получила сейчасъ подозрительнeйшее письмо, весьма ее развеселившее. Извeщаю васъ.
Игумновъ. — Ну, да чего ужъ тамъ…
Входятъ Генералъ, за нимъ Саламатинъ. Лапинская убeгаетъ. Дарья Михайловна прибираетъ разбросанное, закрываетъ сундукъ.
Арiадна. — А, генералъ. Очень рада. Наконецъ-то, живой человeкъ.
Генералъ (веселый, бодрый, въ тужуркe отставного военнаго). — Не менeе того и я. (Цeлуетъ ей руку.) Какъ изволите здравствовать?
Арiадна. — Благодарю.
Генералъ. — А это, позвольте представить, пасынокъ мой, Алексeй. Алексeй Николаичъ Саламатинъ. (Всe здороваются.) Онъ у меня недавно. Такъ прямо и говоритъ: скучаю, а-ха-ха, вези меня въ гости.
Саламатинъ (молодой человeкъ лeтъ двадцати трехъ, элегантно одeтый). — Да что же мнe, сиднемъ сидeть? Я люблю общество.
Генералъ. — Не договариваетъ, смeю увeрить. Безъ дамъ скучно. Арiадна Николаевна, ручку. (Цeлуетъ ей опять руку). Женщины — лучшее украшенiе вселенной. Леонидъ Александровичъ, не сердитесь. Я въ томъ возрастe, когда не ревнуютъ.
Полежаевъ (улыбаясь). — Все-таки вы не безъ яду, генералъ.
Генералъ. — Мой ядъ выдохся-съ весь, съ годами. Осталось одно доброе расположенiе духа.
Полежаевъ. — У васъ всегда доброе расположенiе. Даже завидно.
Генералъ. — Нормальная, умeренная жизнь, батюшка мой. Mens sana in corpore… а-ха-ха… Деревня, воздухъ, движенiе, хозяйство… хотя, конечно, бываетъ и адски скучно… Рвешься…
Полежаевъ. — Такъ жить — лучше…
Генералъ. — Хозяйничайте! (Беретъ подъ руку и нeсколько отводитъ.) Работайте! Позвольте-съ, да вeдь въ деревнe…
Они разговариваютъ. Съ ними Игумновъ и Машинъ. Дарья Михайловна незамeтно ушла. Арiадна въ креслe. Саламатинъ у стола.
Арiадна (холодно). — Вы студентъ?
Саламатинъ. — Да.
Арiадна. — Учитесь тамъ… чему-нибудь у себя? Ну, въ университетe?
Саламатинъ. — Нeтъ.
Арiадна (нeсколько утомленно). — Да вeдь надо жъ…
Саламатинъ. — Презираю.
Арiадна. — А-а!
Саламатинъ. — Я въ теннисъ играю. И вообще во всякiя игры.
Арiадна. — Блестяще.
Саламатинъ. — Ѣзжу верхомъ, гребу, стрeляю. Хожу пeшкомъ.
Арiадна. — Пeшкомъ. Это здòрово! (Оживляясь.) Взять, и уйти Богъ знаетъ куда.
Саламатинъ. — Не Богъ знаетъ, а куда себe назначу.
Арiадна. — Палку, котомку, да по большакамъ съ богомолками. Куда-нибудь въ монастыри. (Задумчивeе.) Я сама объ этомъ иногда думаю.
Саламатинъ. — Тутъ и думать нечего. Въ монастырь, такъ въ монастырь.
Арiадна (точно не слушая его). — Бываютъ такiя удивительныя утра… По росe далеко можно уйти, и такъ дышаться будетъ легко! Подъ березой на большакe позавтракать. Выложу краюшку хлeба, пару яицъ, луковку… Колокола зазвонятъ въ монастырe… верстъ за десять… Ахъ, ну это все фантазiи.
Игумновъ (хохочетъ). — Леонидъ собрался хозяйничать. Па-атeха! Онъ теперь читаетъ книжку о садоводствe, и на основанiи ученыхъ правилъ обрeзаетъ яблони.
Генералъ. — Великолeпно-съ! Дeло. Обрeзанiе садовъ есть актъ культуры, и слeдуетъ поддерживать пiонера.
Полежаевъ. — Деревенскимъ жителямъ всe мои занятiя кажутся смeшными. Наконецъ-то генералъ меня одобрилъ. Это прiятно.
Генералъ. — Культура, батюшка мой, сельскохозяйственная культура! И надо мной смeялись, когда я — первый, замeтьте — ввелъ здeсь отправку молока въ столицу. Что же мы видимъ? Тe лишь и выдержали, кто перешелъ на молоко.
Игумновъ. — Optime. Все же во время покоса обрeзать сады… это, знаете, все равно, что на колоколахъ въ церкви польку вызванивать.
Генералъ. — Не по сезону немного — не бeда. (Громче.) Арiадна Николаевна, вы благовeрнаго не сбивайте, пусть дeлами своими занимается. Это не завредитъ, какъ говорятъ южане. Нeтъ, матушка, не завредитъ.
Арiадна (оборачиваясь). — Я никого ни съ чего не сбиваю, генералъ.
Саламатинъ. — Арiадна Николаевна, оказывается, тоже любитъ странствовать.
Арiадна (Саламатину, слегка вспыхивая). — Никогда я странствiями не занималась.
Саламатинъ. — Вы же сами…
Арiадна. — Ничего не значитъ. Еще неизвeстно, чтó я сдeлаю… а… а раньше вовсе ни по какимъ большакамъ не ходила.
Саламатинъ. — Вонъ вы какая!
Арiадна (устало). — Никакая. (Откидывается глубже въ креслe.) Плохо васъ занимаю. Какая-то слабость, тяжесть… (Третъ себe виски.)
Генералъ (Полежаеву). — Я утверждаю одно: работайте, организуйте, вносите просвeщенiе, но никакихъ сантиментовъ. Въ деревнe нужна ясная и твердая политика. Если мужикъ воруетъ, я не буду заключать его въ объятiя и взывать: «Другъ, младшiй братъ, тащи еще». Нeтъ-съ! Воруешь — отвeтишь. Законъ-съ! Порядокъ.
Игумновъ (указывая на Полежаева). — Втолкуйте ему это. Обратите его въ сельскаго хозяина.
Полежаевъ. — И ты, Сергeй, не сразу постигъ все. А теперь, однако, добился… сталъ такимъ — небольшимъ помeщикомъ.
Игумновъ (хохочетъ). — «Однодворецъ Овсянниковъ».
Полежаевъ. — У меня же имeнiе большое, но нeту знанiй. Но вeдь и я могу ихъ прiобрeсть.
Игумновъ (хлопаетъ его по плечу). — Я сынъ попа, семинаристъ, пeвчiй, а ты баринъ. Ты — любитель искусствъ, о живописи пишешь, а я — хамъ. (Хохочетъ.)
Полежаевъ. — Только начнешь размышлять объ устройствe жизни — тысячи препятствiй…
Арiадна (Саламатину). — А у васъ не бываетъ желанiя взять да и сдернуть все это… ну, жизнь… какъ скатерть со стола, чтобы вдребезги, вдребезги…
Саламатинъ (закуривая.) — Не бываетъ. Это истерiя.
Арiадна. — Вотъ отлично. А когда тебe скверно? Если человeку такъ ужасно скверно, что хоть топись?
Саламатинъ. — Чепуха. Никакихъ страданiй нeтъ. Играйте въ теннисъ.
Арiадна. — Теннисъ? Все вашъ теннисъ? Ха-ха! (Раздраженно смeется.) Никакихъ страданiй. Ахъ, Боже мой! (громко.) Слышишь, Леонидъ, Алексeй Николаичъ сказалъ: никакихъ страданiй? (Кладетъ голову на столъ, продолжаетъ смeяться.) Э-эхъ! Ничего-то, ничевошеньки… Что жъ, ладно. (Вдругъ блeднeетъ, хватается за ручки стула.) А… да… (Пробуетъ встать.) Какъ въ сердцe больно, Леонидъ, если бы зналъ…
Полежаевъ (подбeгаетъ). — Опять… это?
Арiадна. — Сейчасъ пройдетъ. (Тихо.) Сейчасъ все пройдетъ. (Полежаевъ полуобнялъ ее. Она слабeетъ, голова запрокинулась, блeдна, безжизненна.)
Полежаевъ. — Обморокъ.
Всe встревожены, подходятъ.
Генералъ. — Неожиданно!
Игумновъ. — Ослабла Арiадночка.
Машинъ. — Одеколономъ бы… тово.
Полежаевъ. — Простите, господа, оставьте насъ… на нeсколько минутъ. (Старается посадить Арiадну. Она валится.) Главное, чтобы задышала… это съ ней бываетъ… Ничего. (Разстегиваетъ воротъ платья.) Чтобы задышала…
Игумновъ какъ бы выпроваживаетъ Генерала, Машина и Саламатина, беря ихъ подъ руки.
Игумновъ (вполгоса, успокоительно). — Прой-детъ! Нервности все.
Стараясь не шумeть, выходятъ.
Генералъ (въ дверяхъ). — Но… причина?
Игумновъ пожимаетъ плечами. Арiадна минуту лежитъ недвижно, потомъ глубоко и громко вздыхаетъ. Полежаевъ, сидя рядомъ, гладитъ ей руку.
Арiадна (очень слабо). — Вотъ теперь голова болитъ. (Въ голосe слезы.) Дай понюхать чего-нибудь. (Полежаевъ беретъ со стола флаконъ.) Опусти шторы, пожалуйста.
Пока онъ опускаетъ ихъ, Арiадна мочитъ платокъ духами, третъ виски, прикрываетъ голову платкомъ; въ комнатe стало сумрачно.
