Александр Цыганов - Вологодский конвой
- Значит, туда и дорога, - смеялся перед планеркой дежурный Сирин.- А живи попросту и без затей, проживешь сто лет. Соображать надо!..
Коренастый, плотный, стремительно вошел начальник колонии, точный минута в минуту. Посерьезневший Сирин скомандовал офицерам, полукругом сидевшим в кабинете начальника:
- Товарищи офицеры!.. Товарищ подполковник, лейтенант Сирин дежурство сдал!
- Капитан Брусков дежурство принял!
- Товарищи офицеры... - миролюбиво ответствовал начальник, что означало: прошу садиться.
И все деловито расселись по местам, за исключением Сирина и заступавшего на дежурство капитана, у которого было бы грех спрашивать о здоровье, глянув на его лицо.
А лейтенант Сирин наладился привычной скороговоркой:
- За время моего дежурства происшествий не случилось. Осужденные занимались по распорядку дня. Вывод на объекты и возвращение в жилзону соответствуют учетным данным. Вечерний прием спецконтингента проводился медчастью, спецчастью и бухгалтерией. В вечернее время демонстрировался фильм. Оценка наряду осужденных "удовлетворительно", дежурному наряду контролеров - "хорошо". Лейтенант Сирин дежурство сдал!
Но начальник, покачивая седой головой, поинтересовался как бы задумчиво:
- Кто же фильм, товарищ Сирин, обеспечивал на сей раз?
И, поглядывая то на начальника, то на замполита, не сводившего с него своих блестящих внимательных глаз, Сирин забормотал:
- Фильм... Фильм обеспечивал новый начальник отряда... Цыплаков. Цыплаков Игорь Александрович. По собственному желанию...
Только на свои глаза свидетелей не наставишь: начальник колонии, с привычной ловкостью встав из-за стола, быстро расстегнул мундир и посмотрел на Сирина так, что того малость поизвело:
- Вы понимаете, что могло случиться?.. Человек ни сном ни духом еще не ведает нашей специфики! Жду объяснительную - и будете наказаны!.. Все свободны!
Выйдя из кабинета, я пошел к окну в конце коридора и тут же столкнулся с майором: невысок и лобаст, под носом взошло, а на голове не засело, сам тих и как-то странен. Подхватил он меня под руку приглашающе, и мы с ним спустились закадычными друзьями на первый этаж, к кабинету с табличкой "Заместитель начальника по режиму и оперработе". Там уже сидел замполит Мирзоев: откинувшись в кресле, он нервно курил, закинув ногу на ногу. При виде нас замполит что-то промычал и, затушив папиросу, придвинулся к столу вместе с креслом. Серьезный и внушительный.
- На такое дело не всякий годится, - тихо, точно сам с собой, заговорил заместитель по режиму майор Нектаров. - Люди, как говорится, стукают, и никто их не слышит. А вот мы как в ступе: что ни ступим, то и стукнем. Как пить дать, услышат и обязательно разнесут. Чего было и не было - на каждом углу расскажут. И никуда не денешься: работа такая. Всегда на виду. Так что вчерашний случай с "крысятником" оставлять без последствий, конечно, негоже. Нас не поймут. Неволя, брат, всякого учит и ума дает. Здесь одним доверием не обойдешься - к беде приведет. - Майор Нектаров, переглянувшись с нахмурившимся замполитом, забарабанил по столу пальцами. - Однажды в розыске достал один из наших сбежавшего - в одиночку накрыл. Тот с ходу и ручки вверх: "Не тронь, начальник, твой". А наш - нет чтобы заставить урку шмотки с себя скинуть - не сообразил. На слово поверил да ближе и подошел, а тот, не долго думая, ножик из сапога - и в сердце. Да позже на тот же свет еще двоих едва не отправил. Спасибо, врачи выходили. В нашей работе хоть раз вожжи отпустишь - не скоро и изловишь. Одни неприятности как из мешка посыплются: знай успевай оборачиваться...
- Время научит, - завыстукивал по столешнице и замполит. - Был у нас тоже один добренький: все хотел, чтобы кругом по-людски было - и у ваших, и у наших. Да только, понятно, ненадолго хватило: быстро сообразил, откуда ветер дует. А как еще по-настоящему поприжало, так вообще потек. Оно и понятно: с огнем не шутят...
- Что верно, то верно, - поднял указательный палец майор Нектаров. Дело прошлое: можно было бы тех пятерых в вагоне спасти, окажись наши посообразительней...
Какой-то злобно-нутряной вой сирены, разливаясь на высоком, жутком завывании, вдруг поднял всех с мест. Выскочив из штаба, мы бросились к клубу: над ним, медленно заполняя низкое, неподвижное небо, поднимался черный, слоистый дым, расползаясь над поселком.
Горел и правда клуб. Подойти уже было страшно: оттуда, где был зал с печью, трещало и зловеще шумело с неимоверной силой; из туго лопнувших окон с гудением вились плавные огненно-красные космы; на крыше очередями палил шифер, а сама она вся уже была охвачена пламенем, горело и в библиотеке, там огнь пожирающий шуровал уже вовсю, но еще на волю не вырвался, гудел внутри, как бы готовясь к неожиданному и гигантскому прыжку, чтобы разом поглотить все в своей испепеляющей лаве - сколько можется, столько и хочется! - искры змеино шипящим фейерверком густо и страшно сыпались далеко во все стороны.
Но аминем дело не вершится - кругом метались и тушили кто чем мог, подлетела пожарка и моментально раскатала шланги - сильные, стальные струи вбились в ярое пламя, постепенно гася и сбивая огненные островки.
- Давно просила печь отремонтировать, - нудно бормотала возле меня бледная библиотекарша, безнадежно прижав к щекам руки. - Опять буду без вины виноватая...
Висевший над клубом обломок громадного стенда с надписью "Да здравствует" легко сорвался, скользнул вниз и, ухнув возле меня, сразу рассыпался.
И вдруг меня будто кто окликнул - и я, точно в беспамятстве, бросив все, кинулся к библиотеке, кульнул туда через окно - чем думать, так делай! - подвывая и прикрикивая от страха. Благослови, да головы не сломи! огонь вовсю гудел и шарил по комнате, по книжным стеллажам, весело и мощно пожирая все на своем пути. Сгреб я в охапку, беремем, бюст Достоевского и, задыхаясь, теряя последние силы, с готовой лопнуть от нечеловеческого, звенящего напряжения головой кинулся обратно.
Кубарем выпав из окна, встал я на карачки и пополз, но, опомнившись, стал загребать обратно: выпавший бюст нашаривать. В это время - от воды не в огонь! - окатило меня спасительной водяной струей, затем, подхватив за руки, стали в сторону оттаскивать, матерясь на чем свет стоит, а мне все неймется - хрипел да оборачивался, руками загребал...
Сшибся я с памяти: все бесы в воду - и пузыри вверх; как только стал приходить в себя, огляделся: кругом народ стоял молчаливо, как над больным или упокойным склонились, неутомимо работала пожарка, и уже был сбит огонь, шипящие бревна растаскивали баграми...
- В рубашке родился, - вытерев лоб под шапкой, вздохнул начальник колонии, помогая мне подняться. - Теперь уж до нового клуба придется спасенное хранить. - И, неопределенно улыбнувшись, заключил: - На законных основаниях.
- Герой кверху дырой, - послышался за спиной знакомый голос: с застывшей полуулыбкой на меня смотрел, пружиня на носках сапог, майор Нектаров.
- Дурак дураком - и уши холодные, - раздался откуда-то жизнерадостный бас пожелавшего остаться неизвестным доброжелателя.
Но мне было все безразлично, и я, ничего не понимая и не отвечая, потащился к общежитию, все так же, беремем, держа спасенный бюст, пока на полдороге к дому не столкнулся со своим начальником. Мирзоев, отступив на шаг, смерил меня округлым птичьим взглядом и вдруг, выкинув руку, так склещил мою пятерню, что я от неожиданности ойкнул и быстро пришел в себя.
Глядя на бюст, я сидел и думал, что эстафета человеческой жизни всегда была бесконечной: как всего нашего милосердия и сострадания, нашей вечной надежды и веры на лучшее, так и постоянного обновления человеческой души в мире проходящем и вечном...
"Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и оставаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях не уныть и не упасть - вот в чем жизнь, в чем задача ее. Я сознал это..."
Часть вторая
Отрядник
1
Общую планерку на этот раз собрали в методическом кабинете штаба - по случаю предстоящего праздника. Новый год уже был на носу: оставалось всего несколько часов - и встречай себе на здоровье!..
Как и положено в торжественных случаях, начальник колонии подполковник Любопытнов душевно поздравил сотрудников с новым счастьем, пожелал всего наилучшего, а затем под жидкие аплодисменты поощрил грамотами и денежными подарками лучших из лучших. Так получилось, что среди награжденных были только те, кто не забывался руководством во все праздники. Из раза в раз как по заказу.
Следом на маленькую, по моде, трибуну с государственной символикой, по привычке протирая свои в тяжелой роговой оправе очки, аккуратно взошел новый зам по режиму капитан Грошев Василий Васильевич. Невысокий и плотный, с почти немигающими глазами, он был недавно переведен в нашу колонию, но уже накрепко заполучил кличку Люди- говорили, люди-знают. Вызовет Грошев по своим делам кого необходимо, вперит многозначительный, странный взгляд - и врежет правду-матку в глаза. А если ответчик начнет отпираться и пойдет в отказ - зам по режиму и выложит свои безоговорочные аргументы: "Люди говорили, люди знают!" Как к стенке пришпилит. И обязательно попротирает еще, не снимая, очки. Точно подкрутит какие-то невидимые винтики.
