Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
Одевшись и поудобнее приладив на плече сумку, Марина бесстрашно выскользнула из теплого дома в ночную мглу. Еле слышно щелкнул у нее за спиной замок на воротах. Лес вокруг возвышался сплошной стеной, и лишь еле заметная – или, скажем так, знакомая ей по прогулкам в светлое время – тропка указывала Марине путь к спасению. Идти ночью по лесу было бы очень страшно, если бы не была Марина сейчас так переполнена злостью, ревностью, боязнью потерять себя и прочими клокотавшими в ней переживаниями. Перед этими внутренними и такими реальными ужасами меркли и бледнели все привидения в лесу, бандитов же Марина ни в какое время суток не боялась. А между прочим, очень зря.
От дачи до ближайшей станции было примерно километров семь. Уже через два километра стали попадаться дома. Тропинка кончилась, пошла бетонка. Из отдельных, разбросанных вдоль бетонки на довольно большом расстоянии друг от друга домов постепенно сложилась главная улица маленькой, типично подмосковной деревушки. Справа из темноты возник столб с указателем. Большими белыми и в темноте различимыми буквами написано было: Большие Гусляры. Маринины часы с подсветкой показывали четыре, но деревенька уже начала просыпаться: захлопали калитки и одетые кое-как, в какое-то тряпье, замотанные с ног до головы бесформенные фигуры потянулись в одну с Мариной сторону, к концу деревни. «Куда ж это они ночью?» – изумилась Марина. Тьма вокруг была кромешная, даже луна куда-то подевалась, за облако вероятно. На небе не было ни звезды.
Бесформенные фигуры торопливо шагали справа и слева, позади и впереди Марины, весело перекликаясь между собой. Голоса были все женские, то звонкие и молодые, то старческие, надтреснутые, но все равно зычные, громкие. Какая-то женщина толкнула Марину в бок:
– Ты чья ж, девонька, такая будешь? Что-то я тебя не припоминаю. Или гостишь у кого?
– Да вот, домой с дачи возвращаюсь. Иду на первую электричку.
– Да ведь до первой электрички времени еще ой-ой сколько! Ох, греха ты, видно, не боишься, девка, бродишь среди ночи одна. Экие вы, москвичи, бесстрашные! Что же ты, и через лес одна шла или проводил кто?
– Одна, – отвечала Марина, неожиданно преисполнившись гордости. И тут же, не сдержав любопытства, спросила: – А куда вы все идете? Ведь действительно еще ночь!
– Э, девонька! – Женщина рассмеялась. – Так это же для тебя еще ночь, а для нас-то уже самое утро! Доить идем, через полчасика как раз первая дойка начнется.
– И что же вы, так каждую ночь ходите?
– А то как же! У коров ведь выходных не бывает. А ты, смотри, иди осторожненько, у нас тут ребята знаешь какие лихие попадаются. Не скажу злые, а так, через вино больше, но для тебя ведь это все едино. А то лучше посиди у нас на ферме до свету, мало ли чего не бывает.
– Нет, – сказала Марина, – я пойду. А то вдруг на электричку опоздаю. – И, чуть помедлив, спохватившись, добавила: – Спасибо.
– Да что уж. – Женщина пожала плечами и прибавила шагу. Маринин ответ точно заставил ее сделать какие-то нелестные для Марины выводы. Больше она с Мариной не заговаривала. Ну и Марина тоже молчала. С другой стороны – а о чем бы им было говорить?
Так в толпе доярок Марина миновала деревню, за последним домом они свернули налево, к ферме, а Марина пошла прямо. Минут через пятнадцать ее догнало мерное, низкое, буквально все пространство пронизавшее гудение, и дальше Марина шла внутри этого гудения, точно потонув в нем, не слыша вокруг себя ничего, кроме этого неотвязного, зудящего звука, не слыша даже собственных шагов. Ей казалось, что звук исходит от шоссе под ногами, от стоявших по обе стороны от шоссе заснеженных высоких деревьев, от проводов, тянущихся высоко над головой, спускается с затянутого облаками неба. Постепенно звук сделался тише и уже не так давил на психику, но его отголоски слышались Марине даже тогда, когда она попала на станцию. Навязчивый был звук, одним словом.
Когда стало наконец возможным расслышать хоть что-нибудь сквозь бесконечный гул, до Марины донеслось громкое тарахтенье. Она обернулась. По пустой темной дороге позади нее ехал трактор. Ехал он медленно, и для Марины отнюдь не сразу стало очевидным, что едет он не просто так, по своим каким-то делам, а догоняет ее.
Поравнявшись с Мариной, трактор остановился, и тракторист – кудрявый молодой парень без шапки и в замасленной телогрейке – свесился из высокой кабины.
– Эй! – окликнул он. – На станцию, что ли, идешь?
– Да, – удивленно ответила Марина.
– Лезь давай сюда, подвезу.
Марина залезла, не совсем сознавая, что делает. Она очень замерзла и устала, ей захотелось спать. Трактор затарахтел дальше, в кабине ужасно трясло, но зато было не так холодно, как снаружи, и, главное, не нужно было идти самой. И сумку не надо было нести, а она была довольно-таки тяжелая.
– Далеко едешь? – спросил, с трудом перекрикивая шум, тракторист.
– Домой, – односложно прокричала в ответ Марина.
– Сама-то откуда будешь?
– Из Москвы.
– А чего так рано? До электрички-то еще два часа.
– Так, – не вдаваясь в подробности, ответила Марина.
Она вдруг насторожилась. И взгляд, которым буквально буравил ее тракторист, и явственно идущий от него запах перегара очень ей не понравились.
– Ты поругалась, что ли, с кем? – прокричал тракторист.
– Примерно, – все так же односложно ответила Марина, пытаясь отодвинуться подальше, насколько позволяла узкая кабина, буквально вжимаясь в вибрирующее под плечом стекло.
Трактор с веселым тарахтеньем катил по бетонке, все прямо и прямо, все ближе и ближе к станции, и Марина начала уже успокаиваться, посмеиваться над собой за свои нелепые страхи, как вдруг на шоссе появилось ответвление куда-то налево, в лес, и трактор, к ужасу Марины, свернул туда.
– Стойте! – закричала она что есть силы. – Мне же не туда! Мне же прямо надо!
– Не боись, лапушка! – забасил тракторист, ухмыляясь и обнимая Марину за талию крепкой и жесткой, пахнущей соляркой рукой. Другая рука по-прежнему сжимала руль. – Куда тебе торопиться-то? Электричка твоя не скоро. Не боись, доставлю в лучшем виде, небось не опоздаешь.
– А сю… Сюда-то мы зачем едем? – еле выговорила Марина, зубы которой выбивали дробь и от страха, и от тарахтения трактора.
– Как зачем? А побаловаться. – И тракторист засмеялся, причем смех его прозвучал для Марины чем-то вроде сатанинского хохота. Она вырвалась, вжалась опять в угол кабины, проклиная себя за дурость и изо всех сил дергая ручку двери,
