Молчание Шахерезады - Дефне Суман
Искательница приключений
В час, когда управляющий Мустафа уже лежал без сознания в доме сына на улице Бюльбюль, Эдит и постучала в их дверь.
После того как дождь из лягушек стих, она продолжила искать Мустафу: в такой неспокойный день управляющий, верный семье, обязательно будет ждать их у ворот в больничный двор. Проходила одну за другой улочки, по которым рекой стекала вода, заглядывала в грязные окна пустых кофеен, но Мустафы нигде не было. Как сквозь землю провалился.
Когда Эдит в смятении вернулась в больницу, ее мать сидела в коричневом кожаном кресле, откинув голову и закрыв глаза, а медсестра Лиз накладывала ей на лоб и запястья компрессы с одеколоном.
– Я не нашла Мустафу, – сказала Эдит Жан-Пьеру.
Тот оторвал лицо от ладоней и посмотрел на сестру пустыми глазами. Джульетта позади них издавала такие звуки, как будто задыхается, и теперь безостановочно обмахивалась веером.
– Будет лучше, если ты позвонишь Филиппу и попросишь машину.
– Он тысячу отговорок придумает.
– Расскажешь ему, в каком состоянии мама. А еще лучше расскажи это Анне. Выслушивать ее вопли он не захочет, так что поможет нам. Беги вниз и позвони. Если позвоню я сама, точно ничего не выйдет.
Вскоре они уже сидели в машине, присланной Филиппом к воротам больницы, и ехали в Борнову. Бабушка Жозефина осталась под защитой французского флага. Эдит попыталась было в последнюю секунду выскочить из машины – кто-то же должен остаться, чтобы присматривать за бабушкой, но Джульетта, хотя и была в полуобморочном состоянии, разгадала намерение дочери – цепко схватив ее за руку, усадила рядом с собой на заднее сиденье.
Но разве не могла Эдит на этой же машине потом вернуться? Почему бы не попросить шофера подождать, пока доктор Арнотт, которого они вызвали, сделает Джульетте укол успокоительного, а потом уехать? Как бы зятек ни старался исключить Эдит из совладельцев компании – все последние одиннадцать лет Филипп настаивал, что она, не будучи на самом деле ребенком господина Ламарка, не должна получать свою долю прибыли, – по завещанию она оставалась совладелицей судоходной компании «Ламарк и сыновья», а значит, машина принадлежала и ей тоже. Но нет, Эдит Ламарк всегда искала приключений на свою голову и любила справляться с трудностями в одиночку. Наверное, от приключений она была не менее зависима, чем от гашиша. Жизнь самодостаточной женщины без мужа и детей стала бы невыносимой, не будь тех авантюр, в которые она пускалась время от времени. А может, она давно уже ждала момента, чтобы отправиться наконец в турецкий район, столь неразрывно связанный с ее незаживающей раной. Но на машине, которую им с такой неохотой выделил Филипп, этого сделать не получится. Поэтому, как только успокоительное подействовало и Джульетта уснула, Эдит незаметно выскользнула из особняка и направилась прямиком к дому Томас-Куков.
Однако высокие кованые ворота с завитками и монограммой из переплетающихся латинских букв NTC оказались заперты, что случалось нечасто. Эдит позвонила в колокольчик. Вдалеке залаяла собака. Воздух после дождя пах сырой землей, розмарином и цветами лимонного дерева. По другую сторону ворот на гравийной дорожке, ведущей к особняку, две вороны – клюв к клюву – раздирали тельце дохлой лягушки. Они и не заметили прошедшего мимо них управляющего Косту и сопровождающего его охотничьего пса по кличке Чакыр.
Коста, увидев, что это Эдит, припустил бегом. Ему, как и Мустафе, шел уже седьмой десяток.
– Не бегите, Кирье Коста му! – крикнула Эдит через ворота. – Мин анисихите[50]. Ничего не случилось. Я пришла повидать Эдварда.
Чакыр уже стоял перед воротами и помахивал полуоблезлым хвостом. Следом подоспел и старик-управляющий. Тонким длинным ключом, висевшим у него на шее, он открыл замок. С самого детства Коста напоминал Эдит сову, а с годами его близко посаженные глаза еще глубже провалились в глазницы, отчего он сделался еще больше похожим на ночную птицу.
– Госпожа Эдит, добро пожаловать. Небезопасно в такой день ходить по улицам одной. Проходите скорее, сас паракало. Кала исте?[51]
К его тревожности Эдит уже привыкла. В детстве, стоило только им с Эдвардом спрятаться в каком-нибудь укромном уголке сада или же убежать играть в кипарисовую рощу, разделявшую территорию двух имений, тут же появлялся Коста. Округлив свои совиные глаза, он говорил: «Вам не позволено здесь гулять, господин Эдвард. Пожалуйста, будьте у всех на виду», и вел их обоих туда, где они были в поле зрения женщин, пивших чай на веранде. А с возрастом, как это бывает у всех излишне осторожных людей, он стал переживать еще больше.
Пока они поднимались по дорожке, с обеих сторон которой высились тутовые деревья, Коста проговорил шепотом:
– Я слышал, турецкие кварталы громят. Наши греческие паликарья[52]. Перебили окна во всех кофейнях и цирюльнях. Совсем недавно здесь был гонец из конторы в городе. Говорит, видел в море у пристани Конак два тела.
Сердце Эдит беспокойно застучало. С Мустафой точно что-то случилось. Но Косте она ничего не сказала, ведь старики были очень хорошими друзьями. По вечерам в субботу вместе наведывались в таверну, располагавшуюся на улочке, известной большим количеством питейных заведений, пили ракы, который наливал им хозяин по имени Йорги, закусывали, слушали музыку и беседовали о своих господах. Господ они воспринимали почти что как детей. Пусть они и прожили в Смирне многие десятилетия, все равно казались им изнеженными чужеземцами, нуждающимися в защите. Эдит об этом ничего не знала, но, когда она решила переехать из родительского особняка в свой дом на улице Васили, чтобы жить там одной, Мустафа очень расстроился и долго тогда жаловался Косте: мол, маленькая госпожа собственными руками губит свое будущее. Но в подробности даже друга своего не посвящал. В мире Мустафы и Косты не было большего бесчестья, чем вынести сор из избы. Мустафа, конечно, знал и о тех лунных ночах, когда Джульетта проскальзывала в постель черноволосого торговца из Афин, и о ребенке, который родился в стеклянной башне особняка тем вечером, когда Авинаш приехал в город, и о многом-многом другом, но в том и заключалась одна из главных задач управляющего: не допустить, чтобы тайны покинули пределы имения. А то, что сделала Эдит, – в своем юном возрасте переехала в дом, оставленный ей любовником матери,
