Роман с Луной - Марина Львовна Москвина
Лунный свет расплывался в сумерках, подул ветерок. Дремучий шелест стеблей и травы, невнятное порхание крыльев, гудение майских жуков, безвестная птица крикнула из болота – то ли выпь, то ли удод… Мальчик вдруг узнал пенье кукушки. Не зря ему Кеша в детстве купил виниловую грампластинку с голосами птиц, а главное – рыб!..
Казалось, все вокруг, от камня до облака, отозвалось на появление Луны в темной кроне сосны каким-то странным, почти звенящим присутствием. И прямо на глазах начало сбываться то, о чем Маргарита вечно просит у вышних сил, – земли плодоносие, воздуха благорастворение и благословение на все благие дела и начинания наша.
– Хорошо так сидеть на обрыве, – с воодушевлением сказал Кеша мальчику, – и знать, что под тобой находятся остатки древних живых существ, животных и растений – гигантских папоротников, ихтиозавров, мамонтов, саблезубых тигров…
И радостно прибавил:
– До чего все-таки Земля удивительная. И тебе повезло родиться на этой Земле человеком.
Пьяный Фрэнк Синатра покоился в легкой истоме, в белоснежном костюме, под серебристыми облаками. Нежная темень сгущалась, окутывала побережье. Мальчик задумчиво глядел на воду, обхватив коленки, опираясь спиной на теплый ствол сосны.
– Прямо как на твоей картине, – ласково сказал Кеша, – где луна восходит над скалами и черной водой…
– В говно вляпался, помню, когда ее рисовал, – ответил мальчик.
Так они сидели под Древом Просветления, а люди, свободные от всяких дел и забот, прогуливались вдоль берега. Многие ротозеи приехали из окрестных районов. Сотня добрых знакомых Коли Елкина, полсотни журналистов, к ночи вся набережная, полная музыки, цветов, смеха, была запружена зрителями.
К Луне никто не проявлял интереса. Публику привлекали разные фрики, девиантные личности, сумасброды. Вниманием телевизионщиков полностью завладел Борька Мордухович со своим неизменным фокусом – он привязал газовую горелку между ног и голый, в шапке Деда Мороза, бегал по пляжу, обдавая всех природным жаром своего пламени. Некоторые запускали из штанов петарды, некоторые просто ходили без штанов.
У газетчиков самую большую популярность снискала инсталляция Пономарева – ржавый корабль, стоящий на приколе: там наливали, и наливали основательно. Как только кто-нибудь из журналистской братии поднимался на мостик, к нему выходил стюард с подносом, где плескались в бокалах муранского стекла виски, шампанское, водка и соки. Про эту работу написали все газеты. Бокалы украли на второй день.
А вот Кешину Луну никто не заметил. Пока светло – ее не видно, а в вечеру, когда окончательно стемнело, она отчаянно засияла – но и зрители, и художники были такие пьяные, что подумали – настоящая. Ни один журналист с микрофоном или видеокамерой, да хотя бы с тощим блокнотиком, не приблизился к Иннокентию. Не подкатил ни один бизнесмен. Босоногие братья художники в соломенных шляпах с обвисшими полями, не оборачиваясь, проносились мимо, даже Борька Мордухович – и тот вернулся к своим папиросам и разговорам об экзотических странах за бутылкой вина в кабаке.
Только Фрэнк Синатра, спавший неподалеку, открыл глаза, вдруг смотрит – над ним сияют две луны (вторая как раз выглянула на миг из облаков), причем в разных фазах. Фрэнк даже перекрестился.
– Ни хера себе! – сказал он удивленно и опять заснул. У кромки леса горели желтые огоньки, двери и окна ресторанов были чуть приоткрыты, оттуда слышались музыка, голоса, неслись неаполитанские песни, кто-то перебирал унылые струны.
Лужайки опустели, дальние березовые рощи погрузились во мглу, в зарослях боярышника и барбариса гасли долгие подмосковные сумерки. Защелкал соловей. Пахло вечерними цветами, ночной фиалкой, медуницей и такой есть цветок – табак. Он особенно нравился Кеше в детстве у мамы в огородике на Урале. Сыро стало, свежо, какой-то вдруг заклубился по волглой траве туман. И в густой листве заквакали древесные лягушки.
– Все, – сказал Кеша мальчику. – Это провал. Они вообще меня как деятеля искусств не воспринимают. Даже виски никто не попотчевал. – И, закинув голову, подперев подбородок, устремил взгляд ввысь на свою персональную Луну, а она пылала в кроне сосны, чуть ли не за облаками, отражаясь янтарным светом в Клязьминском водохранилище.
Запах дыма от плиты деревенского ресторана смешивался со вкусом ветерка, плеском прибрежной волны. Кверху дном лежали на берегу разноцветные яхты «оптимисты». В приколоченные к причалу автомобильные покрышки торкались голубыми носами «Скоморох» и «Снарк», тяжелой мачтой качала крейсерская яхта «Аралия», четко очерченные, словно гравюры.
К этой флотилии Коли Елкина в свете нашей Луны бесшумно приближался благородных очертаний призрачный корабль длиною футов восемьдесят от носа до кормы, немного сплюснутый с боков, словно его только что откопали из могильного кургана в Ютландской Долине Королей. Изогнутая голова змеи и резьба украшали горделивый нос корабля, пенилась вода под ударами сотен весел, пронзающих синюю гладь…
Кеша меня потом уверял, что доски обшивки уложены были внахлест, а щели законопачены паклей из шерсти. Еще он заметил, как поблескивали надраенные железные заклепки, но подробнее не мог рассмотреть ничего.
– Дракар викингов, – из темноты подал голос мальчик. – И ход у него, кажется, первосортный. Интересно, каков тоннаж? Бери свою Луну, Кеша, взойдем на корабль, поднимем наши пурпурные паруса и отправимся уже наконец покорять страны и народы. В поисках наживы и плодородных земель мы будем повсюду сеять смерть и разрушения, мы вынудим с тобой трепетать Европу и поставим на колени этот мир. Они еще пожалеют, что не воздали должное могучему полету твоего воображения. Огнем и мечом мы заставим их положить к твоим ногам все свои сокровища, римское золото и арабское серебро. Поторопись, я вижу, там замаячили знакомые силуэты Харальда и Свейна.
И правда, в сумраке на корабле зыбко нарисовались два рослых человека, явно из породы викингов, известных своим боевым искусством, сребролюбием и несгибаемой верностью долгу. Они прохаживались взад-вперед, словно кого-то поджидая.
– Ой, нет, – безрадостно сказал Кеша. – С этим злосчастным покорением мира всегда бывало страшно много возни. И даже когда это кому-то удавалось, он потом, я уверен, испытывал очень горькое чувство… Давай лучше практиковать, что нас нет в природе, – предложил Кеша. – Раз – и нет тебя. Просто попытайся на секунду не быть. У меня это хорошо получается. Причем мир без тебя так здорово существует. Без драм, без эксцессов. Все думают, что ты есть, а – ничего подобного!.. Где мне найти слова, – тяжело вздохнул Кеша, – чтобы ты понял, кто я такой. Как белый лотос, рожденный и выросший в воде, поднимается над нею и высится, не покрываемый
