Борис Штейн - Донный лед
А один раз я, Сеня, сорвалась. Был у нас один в управлении... Ну, так не скажешь, что очень красивый. Но... гордый какой-то. Ни на кого не смотрел. Ни на кого. И хмурился всегда. Молчит и хмурится. Другой острит, выкладывается - и ничего, на него ноль внимания. А этот посмотрит раз - и все, готовчик. Вроде как Печорин или печальный демон, дух изгнанья. Я как с ним поближе познакомилась, все больше Лермонтова читала. Находила что-то для себя. В общем, Сеня, поломал он меня. Знаешь, жизнь была для меня вроде как игра. А он условий игры вроде как не признавал. Ну и... И все. И легкость кончилась. И кончилось, Сеня, счастье. Я где-то читала или рассказывал кто-то, что в Голливуде, например, кинозвездам не разрешается замуж выходить. Чтобы если она звезда, то она бы, как это точнее выразиться, условно принадлежала всем. То есть каждый мог бы о ней мечтать. А так она принадлежит мужу - уже не интересно. А что - может, и правильно. Как думаешь?
Сеня пожал плечами: может, так, а может, нет, с какой стороны подойти.
- В общем, Сеня, был у меня целый мир, и сузился он в булавочную головку... Ну, первая узнала его жена. И представляешь, прибежала к начальнику с чемоданом. "Вот, говорит, моего кобеля шмутки, отдайте ему и скажите, чтобы домой больше не являлся". Скандал. Это мне потом уже все рассказали, а я не знала - в рейсе была. Значит, скандал. Ну, тут начальник, замполит, то да се, мирить начали. А она, язва, говорит: "Мириться, говорит, согласна, но пусть, говорит, мой в присутствии, говорит, женщин, и особенно в присутствии этой куклы, - меня, значит, - просит прощения, причем стоя на коленях. Иначе, говорит, не согласна, возбуждаю дело о разводе". А это пятно. Ее давай уговаривать, чтобы, значит, не на коленях. Все же он в управлении, руководитель, кто его после этого слушать будет! Ну, уступила. Это мне все потом уже рассказали. А так я ничего не знала. С рейса возвращаюсь - меня к начальнику. Прихожу - там уже кворум полный. Все же любопытно. Мой Печорин и говорит: "Прошу, говорит, у своей жены прощения при всех и при вас, говорит, Нина, за то, что, говорит, с вами ей изменял". А вид у него жалкий, хвост поджал, как побитый пес, своей держиморде в глаза заглядывает. Эх, ты, думаю, печальный демон, думаю, дух изгнанья... И так мне, Сеня, гадко тогда стало: на что польстилась - на самоварное золото. Мне бы плюнуть ему под ноги, да уйти да дверью хлопнуть... Но я, Сеня, не резкая по натуре. И я просто вышла потихоньку, без всякого жеста.
Моему старшему лейтенанту тоже, видно, доложили. Домой прихожу, "бортовой журнал" открыт, там последняя запись: "Вернусь через месяц, желательно, чтобы к этому времени твоего духу тут не было". И потом кривыми буквами, видно, уже наспех: "Эх, ты!"
Ну я и задала лататы. Я тогда еще гордая была. Теперь бы... Да что зря говорить. Уехала на БАМ. Слыхал, наверное, такая пословица есть: "БАМ все спишет".
Сеня кивнул: слыхал эту глупую пословицу.
- А ведь ничего, Сеня, не списывается. Ничего, Сеня, не зачеркнешь. Да и кто я здесь? На складе запчасти выдаю. Вот сгину завтра, пропаду, сквозь землю провалюсь - и никто и не вспомнит. Тут таких - накладные подшивать только свистни!
- Ну что ты, - возразил Сеня, - каждый свое дело делает, из этого понемногу все и складывается. Я тоже - велика ли фигура? Слесарничаю понемногу, и ничего - не унываю. А?
- Ты, Сеня, - это особая статья. Ты хоть бы и вообще не слесарничал человек нужный, может даже необходимый, здесь.
- Чем же я такой уж здесь необходимый? - удивился Сеня.
- Тем, что с тобой поговорить можно и ты поймешь.
Тут Сене вдруг стало обидно. Ему стало обидно, потому что выходило, что сам-то он, как Сеня Куликов, как, в конце концов, мужчина, вроде бы и не существует. Так, отдушина.
И он сказал:
- Что ты обо мне, Нина, понимаешь? Может, я тебя слушаю, а сам ножки твои разглядываю.
- Да ну, - Нина слабо улыбнулась и махнула рукой, - брось ты, Сеня, разглядываешь! Которые разглядывают, я, Сеня, тех за версту чую. Опыт, Сеня, есть. А ты слушаешь, Сеня, и жалеешь. Жалеешь ведь, Сеня, а?
Сеня покраснел и ничего не ответил. Да и что тут ответишь? Жалко бабу. Что жалко, то жалко...
- Ну, поехала я, - продолжала Нина. - Взяла Рыжего и поехала. Этот Рыжий у меня, он, знаешь, Сеня, умный! Как собака. Кто-то говорил мне, что кошки умнее собак, только к человеку не подлаживаются. А Рыжий подлаживается! Он мне друг. Один раз выручил даже. Где я работаю, там начальник передвижной электростанции здорово на меня виды имел. Действительно разглядывал все время. Вагончик мне выделил на отшибе - через тайгу идти. Ну, однажды задержались на работе, иду домой, он провожает. Рыжий следом крадется. Он летом со мной на работу ходил. Ну идем, разговор не клеится, начальник молчит, сопеть начинает. Так и знаю, сейчас кинется, потом будет оправдываться, что голову потерял, себя не помнил. Ну, кидается, схватил клешнями - не отвертеться. А тут Рыжий с дерева как сиганет на него! Ну, неожиданно! Он испугался, отпрянул, ну и дальше все - момент упущен. Не скажешь же, что сначала потерял голову, потом нашел, потом кота прогнал и снова потерял!
Она помолчала.
- Трудно мне было, Сеня, со своей внешностью! В аэрофлоте внешность это был плюс. А тут, наоборот, минус. Я сначала кокшей хотела на катер. Тут у СМП свой катер по Байкалу ходит. Думаю, не летать - так плавать. Пошла, договорилась, им кокша нужна. Капитан говорит: добро, оформляйся. А жена его как меня увидела, говорит: только через ее труп. А она у них в СМП в кадрах работает, кадровичка. И - ни в какую. А она в этом СМП сто лет работает, еще с Тюмени. Конечно, с ней посчитались: я им кто? Не взяли.
- А Арсланов-то тебя где нашел? - спросил Сеня. И пожалел, что спросил. Грубовато как-то получилось. Даже можно сказать, не грубовато, а просто грубо.
Но Нина ответила охотно. Никакой такой грубости со стороны Сени не усмотрела.
- У Вари нашел, у вашей комендантши. Ну и... Знаешь, он в особенности сначала такой внимательный был, такой заботливый.
- А теперь? - спросил Сеня.
- Теперь тоже ничего, но по-другому все. Теперь у меня есть обязанности. Я должна то, другое, постирать, приготовить, накрыть на стол. Ну и... все остальное. Нет, все это мне не трудно, но я, Сеня, не человек, понимаешь. Я - тень несамостоятельная. Тоска...
Она вздохнула.
- А уйти? - спросил Сеня.
- Куда? - удивилась Нина. - Куда, Сеня, деться? Земля большая, а деться некуда. Я думала, думала и вот что поняла: с внешностью и без специальности - только по рукам. А чем по рукам - лучше уж быть в одних руках.
- У тебя же есть специальность, - вдруг загорячился Сеня, - есть же, чего ты бесишься?
- Какая специальность? - спросила Нина совсем убитым голосом.
- Что значит какая? Бортпроводница - вот какая! Ты это дело любишь, знаешь, чего тебе? Ну в Свердловске, допустим, не заладилось у тебя. Так ведь городов же много. Аэрофлот у нас какой! А?
- А правда, Сеня, - встрепенулась Нина, - может, попробовать?
Она заглянула Сене в глаза - вопросительно и даже просительно, словно именно от Сениного ответа зависела ее судьба.
- Только куда деваться - прописки нигде нет, комнаты нет...
Она задумалась.
- Вот к сестре если... У меня, Сеня, в Улан-Удэ сестра живет, примет. Попробовать?..
Она вдруг быстро собралась и стала прощаться. И уже в дверях попросила:
- Так если Рыжего увидишь, скажи.
- Ладно, скажу, - буркнул Сеня, накидывая крючок.
...А через час пришла Варька.
Она пришла с узелком и заявила:
- Белье сменить. Ты сам не идешь, не идешь, думаю - нехорошо, на грязном спишь.
- Ладно... - Сеня насупился, - сам бы пришел.
- Ну, не пришел же... Давай стаскивай грязное-то.
Сеня нехотя направился к постели. Меньше всего ему хотелось трясти при Варьке свои несвежие простынки.
Варька, словно поняла его, сказала, улыбнувшись:
- Ладно, не надо сейчас, завтра на склад притащишь.
А Сеня насупился еще сильнее. Голос у Варьки был на редкость певучий и волновал Сеню независимо от того, что именно говорила Варька. Сеня стеснялся этого своего волнения и поэтому хмурился, отворачивался, бурчал что-то сердитое.
Тут Варька подошла к Сене, тронула его тихонько за рукав и спросила так задушевно, как, наверное, никто никого не спрашивал. Она спросила:
- Ну чего ты, Сеня, ну чего ты?
Она стояла возле Сени в распахнутом полушубке, пуховый платок был развязан, едва-едва держался на затылке, глаза у нее были большие, продолговатые, красивые, одним словом. К тому же на левом веке Сеня увидел крохотную синюю жилку, он наклонился и поцеловал эту жилку. Варька стояла, не шелохнувшись, держась за Сенин рукав. Сеня поцеловал и правый Варькин глаз, потом опять левый, потом опять правый. А Варька все стояла, покорная, как школьница, все держалась за Сенин рукав, послушно прикрыв глаза, и потом, когда Сеня все-таки прекратил это свое занятие, постояла еще немного с приоткрытыми глазами, глубоко и шумно вздохнула и, ничего не сказав, ушла.
