Пантелеймон Романов - Рассказы
- Не крышка, говорят, а председатель. Глянули мы на него, а он коммунист.
- Идет!! - крикнул кто-то.
Все оглянулись.
Через выгон к совету шел бритый, худощавый человек в белой рубашке, запрятанной в брюки, с галстучком и широким поясом, в карманчике которого у него были часы на бронзовой цепочке.
- По новой моде...- сказал кто-то недоброжелательно.- Ведь он, может, и ничего человек, а вот надо вывернуть наизнанку: люди рубаху из порток, а я в портки запрячу.
- Здорово!..- сказал пришедший, поднимаясь на крыльцо.
Все расступились. Никто ничего не ответил, только ближние нехотя сняли шапки.
У стола в совете сидели двое: один в блузе, выходивший на крыльцо, другой в вылинявшей от солнца стиранной косоворотке.
Председатель подошел к ним и, что-то говоря, стал доставать бумаги из брезентового портфеля. Потом поднялся человек в блузе и сказал:
- Прежде чем производить перевыборы, товарищи, заслушаем доклад председателя.
- Это опять головы мутить? - крикнул кто-то сзади.
- Опять, дьяволы, оседлают! - сказал еще голос.- Куда ж это Ерохин делся?
- Они вот сейчас примутся читать, а уж когда у тебя глаза на лоб полезут они тут и подвезут не хуже прошлого разу. Дочитались до того, что глаза у всех, как у вареных судаков, стали.
- Уморят.
- Установить очередь,- торопливо оглянувшись и подернув на плечо съехавший кафтанишко, крикнул юркий мужичок, который сел рядом с хромым,- чтобы половина тут сидела, а половина на улице. А то опять до дурману доведут.
- Правильно.
Председатель взошел на возвышение и, разобрав исписанные листы, прочел, обведя глазами собрание:
- Организационный период...
- Листов-то сколько, ведь это с половины глаза заводить начнешь,- сказал, покачав головой, юркий мужичок. И когда началось чтение, он нагнулся к хромому и зашептал:
- Вот как печатным словом донимает,- просто сил никаких нет. Мы как, бывало, жили: рожь, овес уберешь, картошку выкопаешь и вались на всю зиму на печку. Никакого тебе дела, никакой заботы. Только скотине корму дать. А там праздник пришел, свинью зарезали, в церковь сходили. И знать больше ничего не знали.
- А теперь дня не пройдет, чтобы тебя не дергали,- сказал лохматый,- то в волость выборным идешь, часов до пяти слушаешь, то в город делегатом каким-то едешь. А двоих намедни и вовсе в Москву услали. Этих одних комиссий сколько... намедни в город собираюсь, а меня не пускают: нынче, говорят, заседание мопров, явка обязательна.
- А это что такое?
- Мопры-то? Да это какие-то два стрекулиста из Москвы приезжали.
- Строительная часть...- прочел председатель.
- Ах, сукин сын, народ как мучает! Мать честная, уж наши носами клевать начали,- испуганно сказал юркий мужичок и толкнул впереди сидевшего черного мужика, которого начало уже покачивать вперед, точно его перевешивала голова.Сидор, выходи на улицу, очумеешь. Выходи, говорю,- очахнешь, тогда придешь.
И когда тот пошел к двери, юркий мужичок продолжал:
- Вишь, измывается. Хоть последний час, да мой. И отчего это, скажи на милость, когда разговор идет, то хоть сколько хочешь можешь слушать, а вот как чуть что писаное, или того хуже печатное, так никаких сил нет.
- Укачивает? - спросил хромой.
- Страсть! Теперь попривыкли малость, а спервоначалу, бывало, начнет, пяти минут не пройдет,- мы все, как куры, так и валимся. А он всю зиму нас вот так морил: то доклад, то ревизия, то и вовсе черт ее что...
- За Ерохиным жили - ничего не знали, все за тебя обдумано и сделано,сказал лохматый.- Бывало, когда налог платить, так он раз десять перед сроком пробежит по деревне: "Эй, кричит, граждане чертовы, не зевай, срок подходит". А этот вывесит бумажку, раз объявит, и кончено дело. Сам об себе и должен помнить. А там хватишься - домовой тебя в живот! - все сроки прошли, пеня с тебя пошла.
- Да уж насчет этого Ерохин был молодец. Целый год живи - ни о чем не думай. Ни собраний этих, ни комиссий за весь год не было, а у него все протоколы написаны, что слушали, что постановили. А там и не было никого, все сам писал.
- Народ, стало быть, не беспокоил?
- На этот счет молодец. И самая образцовая волость была. Придешь в совет, а у него на стенах листы, и в них разными красками стоблики да круги. Только вот одна беда: на водку слаб, да руки длинны. А этот все читает, читает... Ведь пошлет же господь такое наказание!
- Тем лучше: сам себе яму роет,- сказал лохматый.
Вдруг в дверях послышался какой-то шум и показался человек в распахнутой поддевке. Он нетвердой рукой перекрестился на угол, где прежде висели иконы, и сказал громко:
- Все заседаете, мать вашу так?
- Гражданин! Вы куда пришли? - крикнул председатель.
- Ой, ты тут еще, я и не видал,- сказал пришедший и, махнув рукой, ткнулся на свободное место.
- Ах, сукин сын, уж нализался,- сказал юркий мужичок.- Что ж он не мог до конца выборов-то потерпеть. Прежний председатель,- прибавил он, обращаясь к хромому,- каждый день пьян. Неужто он за прошлый год столько нахапал, что по сию пору хватает?
- Пункт двенадцатый: общий итог отчетного года...- прочел докладчик.Граждане, не выходить! Сейчас конец - и перевыборы начнутся.
- Сейчас, сейчас, только воздуха глотнуть.
Вся левая сторона сидевших в совете вытеснилась на двор, а на их место сейчас же пришла новая партия со двора. Минут через пять вернулись и эти.
- Сыпь теперь!
Человек в блузе, сидевший за столом президиума, встал и сказал:
- Прошу назвать кандидатов в председатели. А если вы одобряете старого, то можете переизбрать его.
- Антона Ерохина! - крикнули голоса.
- Значит, вы выражаете недоверие прежнему председателю?
- Ничего мы не выражаем, а не надо нам его.
- Нельзя ли объяснить почему?
- Потому что - неподходящий, вот и все,- проворно крикнул юркий мужичок и, обернувшись назад, шепнул: "Поддерживай!"
- Антона Ерохина! - заревели голоса.
Человек в блузе пожал плечами и, обратившись к Ерохину, сказал:
- Может быть, выразите собранию благодарность, товарищ, за оказанное вам доверие?
Вновь избранный протеснился падающей походкой вперед и взобрался на возвышение, с которого сошел читавший доклад председатель.
- Выражаю...- начал было вновь избранный, но потом усмехнулся и, махнув рукой, крикнул тоном выше: - Что, вспомнили, сукины дети, Антона Ерохина?
- Вспомнили! - ответили голоса и громче всех юркий мужичок.
- Ну, смотрите теперь... Выражаю!
- Поневоле вспомнишь,- сказал опять юркий мужичок и прибавил: - Ах, головушка горькая, оберет теперь все, сукин сын.
БЕЗ ЧЕРЕМУХИ
I
Нынешняя весна такая пышная, какой, кажется, еще никогда не было.
А мне грустно, милая Веруша.
Грустно, больно, точно я что-то единственное в жизни сделала совсем не так...
У меня сейчас на окне общежития в бутылке с отбитым горлом стоит маленькая смятая веточка черемухи. Я принесла ее вчера... И когда я смотрю на эту бутылку, мне почему-то хочется плакать.
Я буду мужественна и расскажу тебе все. Недавно я познакомилась с одним товарищем с другого факультета. Я далека от всяких сентиментов, как он любит говорить; далека от сожаления о потерянной невинности, а тем более - от угрызения совести за свое первое "падение". Но что-то есть, что гложет меня,неясно, смутно и неотступно.
Я потом тебе расскажу со всей "бесстыдной" откровенностью, как это произошло. Но сначала мне хочется задать тебе несколько вопросов.
Когда ты в первый раз сошлась с Павлом, тебе не хотелось, чтобы твоя первая любовь была праздником, дни этой любви чем-нибудь отличены от других, обыкновенных дней?
И не приходило ли тебе в голову, что в этот первый праздник твоей весны оскорбительно, например, ходить в нечищенных башмаках, в грязной или разорванной кофточке?
Я спрашиваю потому, что все окружающие меня мои сверстники смотрят на это иначе, чем я. И я не имею в себе достаточного мужества думать и поступать так, как я чувствую.
Ведь всегда требуется большое усилие, чтобы поступать вразрез с принятым той средой, в которой ты живешь.
У нас принято относиться с каким-то молодеческим пренебрежением ко всему красивому, ко всякой опрятности и аккуратности как в одежде, так и в помещении, в котором живешь.
В общежитии у нас везде грязь, сор, беспорядок, смятые постели. На подоконниках - окурки, перегородки из фанеры, на которой мотаются изодранные плакаты, объявления о собраниях. И никто из нас не пытается украсить наше жилище. А так как есть слух, что нас переведут отсюда в другое место, то это еще более вызывает небрежное отношение и даже часто умышленно порчу всего.
Вообще же нам точно перед кем-то стыдно заниматься такими пустяками, как чистое красивое жилище, свежий здоровый воздух в нем. Не потому, чтобы у нас было серьезное дело, не оставляющее нам ни минуты свободного времени, а потому, что все связанное с заботой о красоте мы обязаны презирать. Не знаю, почему обязаны.
