Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
– Так, значит, мы никогда не распишемся?
– Ну почему никогда? После университета мама не сможет подать жалобу в администрацию.
– Ну это придется ждать десять лет? Не так ли?
– Да. Чтобы мы любили друг друга и занимались добычей интеллектуальной собственности совместно нужно потерпеть десять лет.
– Нет, ты смеешься, неужели нет другого выхода?
– Почему же? Есть.
– А какой интересно?
– Ты не согласишься.
– Хорошо, но мне интересно, какой? Если мы будем жить с тобой, что тогда?
– А тогда моя жена пойдет в администрацию и будет настаивать, чтобы тебя исключили из университета и обвинять тебя в аморальном поведении. Ты готова уйти из университета? Я – нет, потому что я восемь лет готовился добывать интеллектуальную собственность со своим партнером, я полагал, что найду его в университете, в процессе учебы. Но даже не догадывался, что это произойдет за пять минут до начала первой лекции.
– Мне кажется, что такая теория мрачновата, тяжеловата, и вообще, может, ты слишком много об этом думал в одиночестве? Я, пожалуй, пойду, на другое место пересяду. Как-то довериться такой мрачной теории не хочется.
Придется, подумала я, пересев поближе, чтоб не пользоваться очками, поискать молодого человека в Патрис Лумумбы. Возьму первую понравившуюся подружку и пойдем негров задирать.
Приходим: заказываем пунш, подсаживается негр из Зимбабвы. Мы ему говорим:
– Хочешь любви?
Он расплывается в улыбке:
– Да, да.
– Но только так, чтобы с росписью и к вам домой, на амплуа жены.
Негр сдувается и бормочет:
– Ой, что-то у меня головная боль, я, пожалуй, пойду. Я наверно, заболел.
Вот все они так думают про советских, что с нами на халяву можно. А в Зимбабве им каждая негритянка укажет на порядочность отношений. Пойдем отсюда.
И мы пошли с подружкой сначала вместе, а потом врозь. Я чуть раньше консерваторию полюбила, обворожил меня один голос. И голос, скажу я вам, – до нутра достает. И принадлежал он одному казаху. Из Алма-Аты, кажется. И как я ни пойду на его выступление – всё он меня трогает до слез. И зарекалась больше не ходить, раз он меня так трогает, и всё равно иду. Ну а он, видя мою эмоциональность, вокруг пальца меня обвел, притащил в общежитие и воспользовался тем состоянием моим, чуть ли не сомнабулическим, от его голоса и концерта.
Мама, увидев изменения в моем поведении, стребовала с меня отчета. А я перепугалась, потому что у меня был сбой в месячных, и всё рассказала. Она стребовала с меня адрес казаха, поехала, устроила ему разнос, поставила ультиматум, чтобы он женился на мне, раз он, такой-сякой, мерзавец, воспользовался наивностью девушки и обратал её. Тот выворачивался, у него были свои неприятности: ждал приглашения в оперный театр, небольшой, но хотя бы Немировича-Данченко. Но ему поставили пять и отправили обратно в Алма-Ату. А тут еще за поклонниц отвечай, да кто они такие?! В общем, поторопила мама его, и он благословенно уехал. А беременности не случилось, решили, что выкидыш.
И все в семье перешли на обсуждение моего внешнего вида, всё троетётие. Раз уж победа осталась за ними, раз меня никто от них не оторвал, они повели меня в новый магазин «Машенька» и тетя Валя, как большой спец по пошиву, нахваливала мне магазинные наряды.
– Посмотри, Кирюш, какие хорошенькие платьица и кофточки и даже – вот – плащ, и не дорого.
– Не надо мне навязывать заведомо неприемлемое, – говорю я ей членораздельно. – Никто в университете в таких обносках не появится. Или покупайте в «Березке» за доллары фирму, или просите племянниц бабушки, которые из Ирака приехали – пусть поделятся. Я сказала – ваших рубищ я носить не буду.
Не знаю, просили они или нет, а может, сама племянница сжалилась – дала две маечки, которые я и теперь ношу, не вылезая из них. Первую – светлую, а другую – темную – на переменку, каждый день.
Глава 18
Бунт на корабле
Приближался благословенный август после третьего курса, и я ответственно готовилась ко второй своей фольклорной экспедиции. То есть поговорила с руководителем семинара Ниной Ивановной о том, что, я хочу серьезно заниматься наукой, и мне надо написать не просто диплом, а с замахом на поступление в аспирантуру. Диплом «на все сто». А так как экспедиция – это большой период бытовых приготовлений – что и как с собой взять, чтобы особо не думать об этом, я размышляла о герое своего будущего диплома – великане Болване, о котором знают только мезенские бабушки, и чтобы о нем написать диплом, нужно о многом их расспросить. И тут вдруг приехала из Алжира мама. А я и забыла, что она именно в это время должна приехать из своей двухгодичной добровольно-принудительной командировки. Она сразу начала говорить мне свои замечательные, по её мнению, планы нам на август. Как мы возьмем билеты в Крым и поедем туда отдыхать вдвоем, она – после непростой командировки, где на подоконнике в горшках даже растения не всходят, и я – после трудного учебного года.
А у меня вдруг отторжение. Нет, я помню всё-всё, что мы говорили с ней, наш большой заговор по поводу получения квартиры. А этот заговор – я тоже помню – основывался на проблеме получения квартиры отцом. Но я совершенно не могла сейчас ехать в ту сторону, где я буду маленькой девочкой, которую водят за ручку, лечат от угрей и сопровождают на танцы. А я-то, глупенькая, и не догадалась, почему всех приглашают, а меня нет. Да потому что на танцы не ходят с мамой. Это мне ясно сейчас, как Божий день. И вообще. Нельзя провалить мне вторую фольклорную экспедицию. В семинаре всё очень значимо. Не поехал в экспедицию – тебе минус, тебя не будут протежировать в будущую аспирантуру. Да и вообще мне надоело быть маменькиной дочкой, всё получать по ранжиру из рук маменьки. Я хочу без ранжира и всё сразу.
