И хватит про любовь - Эрве Ле Теллье
В постели за спиной у Стана спит, приплюснутая к подушке, обнаженная женщина. В размякшем лице не осталось и тени сходства с “Девушкой с жемчужной сережкой” Вермеера, которое померещилось в ней Стану. Спящую зовут Марианна Лоран, она замужем, говорит, что ей тридцать пять лет, часто смеется без причины и работает в лионской больнице Эдуара Эррио, в офтальмологическом отделении у Бонграна, ее специализация – операции на роговице, поэтому она и приехала на конгресс Europeen Association for Vision and Eye Research[20]. Теперь Стан знает еще, что у нее искусственно увеличенные губы и грудь, что она склонна к оральному сексу и коротко постанывает в процессе. Они пили портвейн в гостиничном баре, слегка перебрали, и она решительно увлекла его в свой номер. Стан поначалу просто не мешал ей проявлять инициативу, но потом роли поменялись, и он впал в такое неистовство, какого от себя никак не ждал.
Стан прижимает лоб к стеклу, оно приятно холодит кожу. Каждое такси медленно объезжает вокруг фонтана и колонны Педру IV. Стан успевает рассмотреть лица водителей и даже кто в чем одет: вон тот в любое время года не расстается с плохонькой серой жилеткой, а этот – любитель классической рубашки на пуговицах. У каждого своя манера встречать клиентов. Один поворачивается с любезной улыбкой, другой мрачно ждет указаний, уставившись в руль. А по тому, как шофер загружает багаж, можно понять о нем все: страдает ли он ишиасом, какое у него настроение, какие привычки. Стан вполне мог бы описать его жизнь, какая у него жена, любовница, сколько детей – один, два, три, и даже представить себе спящую на переднем сиденье собаку, пуделя или бульдога.
Марианна Лоран безбожно храпит с открытым ртом. Анна говорила, что у мужчин, а иногда и у женщин половой акт может быть “безучастным” – ее словечко. Стану приходится признать, что так и есть. Он повиновался всему, что делала с ним эта женщина, даже терпел, когда она впивалась ртом в его член, он переспал с ней, не испытывая ни капли любви или нежности, ища забвения, стремясь избавиться от мучительной боли одиночества. Он закрывает глаза. Хорошо бы снова отдаться этим жадным чужим губам, еще раз раствориться в этой упругой, разгоряченной желанием плоти.
Но на площади кружат такси, их медленное кружение завораживает Стана, и перед ним вдруг возникает Анна, его захлестывают черные мысли, он представляет себе ее обнаженное тело под телом другого мужчины, и эта картина надрывает ему сердце.
Тома и Луиза
I remember when rock was young
Me and Suzie had so much fun
holding hands and skimming stones
had an old gold Chevy and a place of my own
But the biggest kick I ever got
was doing a thing called the Crocodile Rock[21].
Это песня Элтона Джона и Берни Топина семидесятых годов, но хонки-тонк на органе Farfisa не слишком устарел. Луиза так часто танцевала под “Крокодилий рок”, что он напоминает ей и ее тринадцать, и тридцать лет. Пройдет время, и будет напоминать сорок пять, хотя она об этом пока не знает. После очередного танца под композицию Radiohead Тома выдохся.
Он оставил Луизу плясать дальше, а сам уселся на табурет возле бара. Она вращается в руках высокого белокурого парня, юбка взлетает колесом. Она немного выпила.
Парня зовут Борис, с его слов (а говорил он намеренно громко) Тома понял, что он ведет какое‐то ток-шоу на одном из кабельных каналов. Смазливый малый со спортивной выправкой и очень телегеничной стрижкой, словом, звезда вечеринки. И он явно ухлестывает за Луизой. Только что во время разговора Борис сидел, развернувшись к ней всем корпусом, глядел в лицо, чуть склонив голову, быстро моргал и дважды опускал глаза. Тома легко распознал всю бессознательную гамму соблазнения, давно описанную бихевиористами. И Луиза, похоже, не совсем безразлична к его авансам. Она откинула прядь волос – характерный для нее жест, обличающий волнение.
Они танцуют, Борис нежно прижимает ее к себе. При каждом движении блузка Луизы задирается и обнажает кожу, а Борис кладет руку ей на бедро и кружит. Тома охватывает такая, почти физическая, ревность, какой он за собой не знал. Когда “Крокодилий рок” кончается и Борис приглашает Луизу на следующий, не такой зажигательный танец, Тома подходит и с улыбкой говорит: – Вы позволите? Я отберу у вас свою жену на один танец.
Блондин разыгрывает удивление, но, поклонившись и поцеловав Луизе руку, отходит к бару. Луиза от танцев раскраснелась. Она обмякает в руках Тома, томно кладет голову ему на плечо. – Вот уж никогда тебя не видела в роли мачо-собственника.
– По правде сказать, смотреть, как он тебя щупает, было довольно противно. И как ты вся трясешься от возбуждения – тоже.
Луиза отстраняется и вглядывается в глаза Тома:
– От возбуждения? Я, по‐твоему, тряслась от возбуждения?
– Да. А еще от тебя пахнет спиртным, любовь моя.
– Ты мне не отец.
Луиза пошатнулась, Тома удержал ее и засмеялся:
– Я просто отмечаю, что ты надралась. А парень, согласен, недурен.
– Более чем. И отлично танцует.
– Допустим. Но, на мой взгляд, он слишком уж к тебе прижимался.
– Так ты ревнивый?
– Ревнивый, да. А твой муж не был ревнивым?
– Ромен мне полностью доверял.
– Просто я, в отличие от него, знаю, что ты можешь уйти к другому.
– Я точно не уйду от тебя к какому‐нибудь Борису Ферну.
– Его фамилия Ферн?
– Если бы ты хоть иногда включал телевизор, ты бы это знал. Его все знают. Но я не падка на телеведущих. Предпочитаю психологов, которые играют на скачках. Ты мне устраиваешь сцену? Да?
– Вот уж чего я никогда не буду делать. Это бессмысленно и глупо. Но если я ревную, я тебе это говорю.
– Я люблю тебя, дурень, – роняет Луиза. – И потом, ты же знаешь, мне иногда хочется оторваться и показать всем задницу.
Тома улыбается, целует Луизу в затылок. И думает, что он не прочь посмотреть.
Карл и Леа
Карл и Леа завалили кухонный стол свертками. Их ровно сорок, потому что сегодня Анне исполняется сорок лет. Свертки самых разных форм и цветов, из бархата, гофрированной или шелковой бумаги. Настоящий сюрприз. Анна добросовестно разыгрывает удивление.
– Открывай, мама, открывай! – кричат дети, пока Стан режет на четыре части
