Часть картины - Анастасия Всеволодовна Володина
Дедушка и мама похоронили бабушку и в числе первых смогли вернуться домой. Приехав в город, дедушка только озирался, уже сомневаясь, что найдет свой дом. Он не хотел думать: бывший дом.
Когда они постучались, дверь открыл высокий светловолосый мужчина под тридцать. По их напряженным лицам он сразу понял, кто они такие и зачем пришли. Дедушка отодвинул его в сторону и прошел внутрь. Он больше не узнавал свой дом, все было иначе. И все равно — это был его родной дом. Страна менялась, порядки менялись, но дом выстоял.
Переговоры пришлось вести дочери, бойко разговаривавшей уже на трех языках. Та рассчитывала увидеть захватчика, а нашла друга — тоже из семьи переселенцев, только с Кубани. Мужчина согласился продать дом и участок за умеренную цену, но предложил не торопиться и жить пока так: чтобы подыскать жилье себе, чтобы гостям не пришлось выкладывать разом всю имеющуюся наличность, чтобы они с отцом смогли бы для начала найти какую-нибудь подработку. Они пожали друг другу руки — мужчина удержал ее руку в своей чуть дольше положенного. Вечером они пожарили чебуреков, вынесли в сад стол и ужинали там, под распускающейся сиренью, до темноты. Отец давно ушел спать, а они как будто этого и не заметили, сидели и говорили, пока не закричали первые петухи.
Через полтора месяца, когда никто уже не вспоминал, что они здесь на правах гостей, она будет на рассвете красться не из своей комнаты и увидит, что отец стоит на веранде и смотрит на нее через стекло. Она затянет халат потуже, выйдет в утреннюю прохладу и молча сядет на деревянное крыльцо. Когда снова прокричит петух, отец спросит: «Ты же не из-за дома?» Она покачает головой. Он вздохнет с облегчением и скажет: «Так живите уже нормально». Она спросит: «Значит, ты не против? Он же не из наших». — «Как будто наши все хорошие. Он — хороший», — ответит отец.
Еще через месяц сыграют скромную свадьбу.
Сонин папа время от времени будет шутить: его взяли в мужья с домом в приданое; мама будет говорить, что так все и было. После этого он серьезнел и крепко прижимал к себе маму, закапываясь носом в ее густые темные волосы. «А вдруг бы ты не приехала. Как бы я без тебя?»
Так и появится Софья, нарочно названная чужим, греческим именем, в честь старухи-румейки, что помогла дедушке с бабушкой зачать Сонину мать.
Соня слушает мерный дедушкин рассказ и успокаивается. Но стоит ей взглянуть на шерстяной комок, как она вновь начинает всхлипывать.
— Сейчас же нам есть чего кушать! Зачем, зачем мы тогда?..
Дедушка говорит, что никто не знает, как обернется: сейчас не голодаем, а через годик, может, опять что случится. Он твердит про какой-то «дифолт», говорит, что сейчас все нестабильно, а сад, огород и лес всегда прокормят. Поэтому он и взял ее с собой. Случится чего — хоть уметь будет.
Она несогласно машет головой: ни за что!
Дедушка целует ее в лоб и говорит, что, если повезет, так и будет. Лишь бы не было войны, задумчиво говорит он вдруг на русском.
Она выкапывает руками ямку и бережно убирает поникшее тельце.
— Дедушка, а как думаешь, это он или она?
Дедушка только пожимает плечами.
— Лучше, чтобы он. А то вдруг есть зайчонки. Как же они без мамы?
Зайчата, дедушка поправляет ее. Почти не говоря по-русски, он легко исправлял ее ошибки.
Соня закапывает ямку, ставит туда камешек и кладет пучок солероса. Она уже была один раз на похоронах, помнит, что там красиво, но уж очень долго говорят. Поэтому она просит у зайца прощения и велит передать от дедушки привет бабушке, прабабушке, всем его братьям и тете Соне, которая наколдовала маму. У дедушки как будто щиплет в глазах, и он отворачивается. Дедушка плачет, так что Соня только разевает рот. Теперь уже она обнимает его. Под конец Соня торжественно обещает больше никого не обижать и защищать зайчаток.
— Ты сама зайчонок. А станешь львенком, — говорит ей дедушка.
— Почему львенком?
Так она узнала народную поговорку и запомнила ее на всю жизнь.
Не пугай зайца — превратишь его во льва.
Дедушка больше не брал ее с собой на охоту.
Но стрелять по мишеням обучил.
* * *
— Честно говоря, меня даже удивило, что вы не расспрашивали о моей семье подробнее.
Он пожимает плечами.
— Мы пробивали вашу мать, если вы об этом.
Софья сцепила руки под столом, и он вздохнул:
— Мне жаль. Софья Львовна, я, кажется, понимаю, к чему вы это, но, может быть, мы вернемся к более недавним событиям?
— Конечно. Мне просто интересно, заставило бы это задержать меня здесь подольше?
Он молчит.
я, наверное, смогла бы уйти с тобой
Андрей суетился всю дорогу: дергался в пробке, перепроверял по сто раз документы, перебирал багаж. С удивлением Софья поняла, что у ее почти неуязвимого Андрея банальная аэрофобия. Только теперь она догадалась, отчего он так не хотел лететь и был готов гнать сутки без перерыва на машине, несмотря на все пробки по пути.
Их рейс, конечно же, задержали — всего на пару часов, но прилетели они совсем в ночи. Уже на трапе она вдохнула полной грудью: южный ароматный воздух был первым напоминанием о доме.
Вторым были таксисты, окружившие их с выкриками на выходе из аэропорта. Крупные перевозчики так и не пришли, дело осталось за частниками, охочими до добычи. Софья с Андреем кое-как пробились к автостанции, взяли билет на ближайший автобус и спустя два часа, выжатые как лимон, все же оказались дома.
Дома.
Как давно она уже здесь не жила?
Пятнадцать лет, с поступления. Она все еще помнила, как ошарашила родителей тем, что прошла первый тур в университетской олимпиаде. Подавалась тайком, не хотела, чтобы ее жалели в случае неудачи. Мама плакала, отпускать не хотела, так что на второй тур повез ее отец. Уже к апрелю стало известно, что она поступила. Родители были
