Часть картины - Анастасия Всеволодовна Володина
— Ты как?
Она пожала плечами.
— Как обычно.
Андрей гладил ее по волосам. Она уже знала, что он так просто не отстанет.
— Выглядишь расстроенной. Из-за родителей?
— Глупости. Нельзя расстраиваться столько лет.
— Разве?
Отвернулась и стала смотреть на отвесную скалу, выраставшую из моря. Воспоминания так и роились в голове.
— Ее называют горой самоубийц, — она кивнула в ту сторону.
— Почему?
— Альпинисты часто срываются. Там с одной стороны пологий подъем, а с другой скала. Вот со скалы и летают. Бывает, за сезон по несколько человек убивается. Там правда очень высоко.
— Плохое название. Все-таки несчастный случай — не самоубийство.
— А я думаю, что если ты идешь со снаряжением в место с таким прозвищем, то это не только случай, но и выбор.
Андрей покачал головой:
— Может, и так. Ты когда-нибудь думала об этом? — Он спросил, помедлив.
— Да, — она ответила просто.
— И как бы ты?..
— Я бы утопилась. Главное, груз крепко привязать. Чтобы нельзя было развязать уже в воде. А ты? Думал?
Андрей вздохнул:
— Нет, всегда считал это трусостью. Отказом от борьбы, понимаешь? Отказом от выбора. От выбора жить и быть счастливым. — И без перехода: — Сонь, ты счастлива? Сейчас? Со мной?
Она замялась и тут же увидела тень скрываемого разочарования в его лице.
— Не в тебе дело. Просто не люблю это слово. «Счастлива», — нервно усмехнулась. — Из суеверия.
— Отчего так? — он нахмурился.
— Неудачный опыт. Как-то раз, когда я относила к себе весь набор определений в духе «счастлива», «все хорошо» и «впереди долгое светлое будущее», все разбилось к чертям. Зависть богов — кажется, так это называют, да? С тех пор я стараюсь быть осторожнее в формулировках.
— И ждать только плохого? От мира, от людей, от меня?
Софья перевела взгляд на хмурившегося Андрея, который вместо сигареты по привычке перекатывал в руках какой-то прутик.
— Именно это меня и спасло.
Он тихо проговорил, не отрывая глаз от моря, словно боясь спугнуть ее откровенность:
— Может, расскажешь все-таки, что случилось?
Весь день к этому вел; казалось, она уже ждала его вопроса, она давно хотела рассказать. И вот нашелся тот, кто подошел достаточно близко — не чтобы ударить со спины. Впервые — очень просто, очень сухо и даже как-то буднично — ей удалось все рассказать. Только сейчас она поняла, что рана в общем-то затянулась, остались только бинты, которыми она крепко-накрепко перевязала все воспоминания — так, что не позволяла себе к ним возвращаться. До сих пор.
Солнце вспыхнуло красным напоследок и утонуло в облаках. Сразу же поднялся ветер, терпко потянуло нагретым за день можжевельником из оставшейся внизу рощи.
— Завтра ветер будет… Дедушка так говорил. Мы часто на закат ходили. Всей семьей, — она прервала молчание.
Андрей не позволил сменить тему:
— И как ты справилась?
— Никак. У меня отбило все как будто. Мне не было плохо, мне было никак.
Он всматривался в ее лицо.
— Ты ни в чем не виновата.
— Не надо, — она резко перебила его и встала. — Я рассказала, но не для того, чтобы ты меня жалел или утешал. Только чтобы понял.
Она спускалась торопливым шагом; конечно же, в зачинавшихся сумерках споткнулась и кубарем полетела вниз. Благо, успела угодить в куст — колючий, но достаточно крепкий, чтобы удержаться. Андрей с фонарем торопился ей на помощь. Он был напуган и сердит.
— Не делай так больше.
На обратном пути в машине они молчали, пока он не решился спросить:
— Дом продать не хочешь?
Она непонимающе покачала головой. Андрей терпеливо объяснил:
— Может, лучше отпустить все это?
— Мой дедушка жизнь потратил на то, чтобы сюда вернуться, а ты говоришь мне продать? — В ее голосе было возмущенное недоверие.
— Ты же все равно здесь не живешь.
— Только здесь я и живу. Там выживаю, сам сказал.
— А как же я?
Ее голова все еще ныла после падения, она устала, и этот разговор ее разочаровывал.
— А что ты? Сегодня рядом, а где будешь завтра, я не знаю. Вернешься к Инне или найдешь себя молодую девчонку, заведешь с ней второго ребенка и будешь счастлив.
Он насупился:
— Неужели я давал повод…
— Ты семейный, а я нет. И мы с тобой не семья. Мы в нее играем последние полгода, но мы не семья. Моя семья здесь.
— Хочешь замуж?
Она не ожидала этого вопроса и ляпнула первое, что пришло в голову:
— На таких, как я, не женятся.
— Если хочешь сказать, что ты уже не девственница, то я заметил.
Софья не позволила ему отшутиться:
— Дело не в этом. Дело во мне. Я не про брак. Я вообще не про замуж.
— А если не вообще? Если за меня?
Она молчала, и Андрей выругался:
— Все с тобой понятно.
— Что тебе понятно?
Он сухо и зло отчеканил:
— Что ты выдумала историю обо мне, где я непременно должен тебя бросить, но это черт с ним. Хуже, что у тебя есть история о себе, в которой у тебя один финал — место на кладбище, которое ты себе заранее приготовила. Чтобы что-то там искупить. И ничего другого тебе и не нужно. Как думаешь, что бы на это сказали твои родители? Порадовались бы? Конечно, они ведь именно этого для тебя и хотели, да?
— Перестань! — она почти выкрикнула, но он не слушал.
— Знаешь, я не удивлюсь, если ты специально полезла под топор.
Она качала головой:
— Неправда, ты же знаешь, что это неправда, я просто защищалась!
— Те, кто «просто защищались», давно в гробу. Так чего добиваешься ты? Зачем ты меня вообще сюда притащила, если ты уже все для себя решила? Может, ты мне и жену вторую уже присмотрела? Чтобы сбагрить?
— Зачем ты так? — Получилось почти жалобно.
Андрей притормозил на обочине и вытащил сигареты. Помял пачку, убрал обратно в бардачок и спросил наконец.
— Я так и не понял, ты замуж за меня пойдешь?
— Ладно.
— Ладно — это отвали?
— Ладно — это давай ты спросишь как-нибудь потом. Когда я буду знать, что ты делаешь это не из жалости.
Андрей хмыкнул:
— Когда из жалости ответишь ты? А знаешь, что самое смешное? Когда я тебя в первый раз на кофе вел, просто хотел за Ваську попросить. Думал, приударю немного, она точно присмотрит. Учительница, что с нее взять. Приударил, блин.
Выходит, она была права на его счет. С самого начала была права. Она отвернулась к окну и кивнула.
— Если мы расстанемся,
