Пёсья матерь - Павлос Матесис
Только тогда они поняли: глядит Тасос, а напротив муниципалитета греческий флаг. И тут же бежит рассказывать труппе. Наконец, уже как три месяца, Греция была освобождена, а они, поглощенные искусством, а молодожены, Марина и Марчелло, своей любовью, об этом ни сном ни духом. Они узнали про освобождение спустя три месяца, отпраздновали это событие в дороге и взяли курс на Бастион, никуда, конечно же, не торопясь и по дороге время от времени устраивая представления. Естественно, они изменили названия пьес, чтобы те больше соответствовали витающему ныне в воздухе духу победы.
Вот уже почти два года, как нас покинула семья Тиритомба. Приближалась осень, я играла на веранде тетушки Канелло с ее шестью детишками, а она говорила мне: уж слишком долго твоя мать не выходит из дома, Рубиночка, что было, то быльем поросло. Но я отвечала: еще нет, пусть немного отрастут волосы. С тех пор как ей их отрезали, они еще не успели как следует отрасти (были от силы длиной сантиметра три).
И вдруг видим: из-за угла церкви, с развевающимся на крыле флагом, выворачивает газген Тиритомбов, уже на бензине, и останавливается перед их домом.
– Разрази меня гром, это же Андриана! – воскликнула Канелло. Мы бросились со всех ног, а там объятия, слезы, Тиритомбы вернулись без Саломеи, но зато с красивым светловолосым юношей, который говорил по-гречески, как пастух. Собрались все соседи: мы помогли Тиритомбам открыть дом, потом остались у них на ночь слушать истории, все мы были в восторге от Марчелло; потом я рассказала всё матери: она на ночевку не пришла с того дня, как ее как предательницу выволокли на публичное поношение, она больше не выходила из дома, так что хорошо, что я прислуживала тогда одновременно в трех домах. Я уже стала настоящей девушкой – год назад у меня начались первые месячные, и мама приготовила по этому случаю халву.
Во время той ночевки мы узнали обо всех перипетиях турне. Тетушка Андриана очень изменилась, тонная хозяюшка осталась в прошлом – теперь она стала настоящей командиршей. Она извинилась за то, что они так поздно узнали об освобождении. Марина с Марчелло обвенчались в церкви Святой Кириакии, мы все были приглашены, а моя мать послала им свадебный подарок: шесть маленьких расшитых вручную полотенец из своего собственного приданого. После свадьбы новобрачные уехали в Италию, в Римини, где до сих пор живут себе припеваючи.
Тетушка Андриана стала женщиной совсем свободных нравов. Мало того что заделалась феминисткой, так еще и замуж снова выскочила. За афинянина. Она и сейчас живет в Афинах, со своим братом Тасосом (конечно же), я вижу ее время от времени: ее второй муж похоронен на кладбище вместе с моей матерью; Андриана подсуетилась со своим депутатом и снова стала получать пенсию как вдова павшего в Албании. И там, на кладбище, мы болтаем обо всем этом, ожидая, пока придет священник на чтение молитвы.
Такие вот дела.
А между тем уже во всю наступало так называемое освобождение. Из-за синьора Витторио за моей семьей закрепилось клеймо предателей. И только тетушка Канелло, тетушка Фани, мать покойной Афродиты, и теперь еще и Тиритомбы общались с нами; мать Маламаса так или иначе вообще ни с кем не разговаривала, только сама с собой или с могилой сына.
Снова появилась работа. В те три дома, где я работала, меня порекомендовал господин Маноларос, и в качестве спасибо я работала и у него. Однажды нас пришел навестить Афанасий Анагну. Он очень вымахал. Пришел со своим отцом, местным учителем, и ослом, навьюченным едой. Афанасий всё разгрузил и затащил внутрь, даже не поздоровавшись со мной. Моя мать сидела за столом. Ты ни в чем не виновата, Асимина, сказал ей учитель. Прежде всего дети и собственная жизнь, а уже потом честь. Ты сделала правильный выбор, и я его уважаю, ты знала, какова будет цена. Никогда не сожалей о своем выборе, теперь наберись терпения и жди, народ успокоится, они забудут тебя и оставят в покое.
Святой человек этот учитель. Но моя мать на него совсем не глядела, только все поправляла на голове платок, чтобы не было видно ее обрезанных волос. Афанасий изо всех сил старался не смотреть на нее, и то раскладывал еду, то выбегал на улицу проверить, как бы осел не удрал, или заговаривал с нашим Фанисом. Но все тщетно, он то и дело устремлял на нее взгляд. А на меня ни разу не поднял глаз.
Его отец почувствовал всю горечь момента и начал нам рассказывать об оккупационных подвигах своего единственного сына, особенно про мины и минные поля. Но поскольку моя мать не проронила и слова, и мы очень смущались, в итоге их визит продлился недолго. Я даже спасибо людям сказать не успела, да и уж плохо помню, я ли поцеловала учителю руку? Или моя мать? Не помню. Помню, что рассмеялась, вспомнив, как увидела Афанасия голышом, когда его на мине подбросило в небеса.
С наступлением так называемого освобождения многие начали получать деньги благодаря минам. Крупные землевладельцы хорошо платили за очистку своих полей, оливковых рощ и виноградников от взрывных механизмов. Они хотели как можно скорее вспахать землю, засеять ее и получить прибыль. И много народу заработало деньжат, выкапывая мины. Хоть какая-то выгода от этих немцев. Жертв не было, только иногда ампутировали руки-ноги.
Афанасий работал безвозмездно, да и отец бы не разрешил ему брать деньги. Он ходил и показывал расположение мин. Он уехал из Греции, нет, не так, ему хватило ума не остаться здесь и не зачахнуть. Сейчас он живет в Америке, стал профессором, у него там даже свой университет, об этом мне рассказала тетушка Андриана, когда мы встретились с ней на митинге, уже даже не помню, правда, за что мы там митинговали.
Я тоже однажды его встретила, Афанасия-то, незадолго до смерти матери, у одного книжного магазина, но где ему было меня узнать! Так что я с ним не заговорила. Он приезжает каждое лето на могилу отца. Теперь он вращается в высшем обществе, где уж ему вспомнить меня спустя сорок лет, когда его в Бостоне носят на руках? Так что когда он разглядывал витрину с книгами, мне пришла
