Сергей Мстиславский - Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках
Риман прочитал рапорт с видимым удовольствием и уже обмакнул перо в чернильницу, чтобы поставить резолюцию, когда в телеграфную вошел адъютант.
— Разрешите доложить. Там — баба… Жена, то есть, точнее, вдова расстрелянного Крылова. Просит допустить. Риман кивнул благодушно:
— В чем дело? Конечно пусти.
Вошла бабенка, востроносая, вертлявая, в платке — зеленые розаны по черному полю. Бросилась в ноги:
— Дозволь, батюшка, ваше высоко… тело… Хоть погребсти-то по-христиански.
— Бери, — милостиво разрешил Риман. — Но только сама хорони… Слесарям не давай. И чтоб на похоронах никаких там… разговоров.
Баба ахнула и затараторила:
— Каки разговоры! Разве я не понимаю. Уж я ему говорила, говорила… Брось, до добра не доведет. Не послушал… вот, по заслугам и принял… Она хмыкнула носом. — Венец мученический, голгофский.
— Не ври, баба, — строго сказал Риман. — Какой еще венец? Венец у Христа был, а твой — как разбойник…
Баба закивала:
— Как разбойник, батюшка, как разбойник! Так я и говорю… С Христом вровень мучительство принял, как разбойник… Я разве на начальство в обиде?.. Начальство по службе обязано притеснять. Разве я не понимаю…
— Казнен — по заслугам, — отчеканил Майер. — Ты это запомни.
— По век жизни не забуду: по заслугам, — подтвердила с готовностью баба. — Я ж ему толковала: не водись ты с Фунтовым, пропадешь за ничто.
— Фунтов? — Риман поднял брови. — Я… что-то помню.
— Как не помнить, батюшка! — подхватила Крылова. — Самый заводчик — от него по всей округе смута… С Пурдеева завода слесарь, как же… Одного с моим цеху… И в Москву ехать он же подбивал. Мы-ста, да мы-ста… покажем. Вот те и показали…
Риман достал списки и стал перелистывать.
Майер подсказал вполголоса:
— Вы изволили его отпустить, господин полковник.
Баба расслышала и затрясла головой:
— Отпустили, как же… Я его бабу встретила — квохчет, хвастает. Моего-то, говорит, сам генерал отпустил. Иди, говорит генерал-от, не в мать сыру землю, по принадлежности, а с молодою женой на кровать… Они и в самом деле недавно поженившись. До чего мне, ваши благородия, обидно… Сколь народу совсем зазря сказнили. Дубинкин, Волков, Фукалов… Разве они когда против начальства хоть слово сказали?.. Кого хочешь спроси утвердят. Мой вот, лежит умученный, а Фунтов ходит… Разве сравнимо? Мой мужик смирный был, работящий, только, конечно, от товариства отстать стыдно… Не подлец какой, чтобы от своих отставать. И как уже дошло, что весь народ за обиду свою на царя поднялся…
Риман ударил ладонью по столу:
— Дать этой дуре двадцать шомполов и выкинуть к нечистой матери!
Он поискал глазами вокруг и остановил их на сухощавом, очень молодом подпоручике:
— Подпоручик Коновницын, вы еще не были на обысках. Возьмите взвод и жандарма — он все адреса знает — и разыщите этого… господина Фунтова.
Коновницын вытянулся особо старательно: никто еще не видел, чтобы Риман вышел из себя.
— Прикажете привести?
— На кой черт?! — отрывисто сказал Риман и оправил воротник. — На месте… Запороть… Чтоб другой раз не обманывал.
Снег. Частоколы. В сугробы зарывшиеся дома. В хибарке, указанной жандармом, скупо сочился сквозь промерзшие стекла свет. Коновницын поднялся на крыльцо, толкнул дверь — она оказалась незапертой — и вошел в горницу.
Фунтов сидел за самоваром, на лавке, охватив за плечи жену. Увидев офицера и солдат, поспешно снял руку; жена, полнотелая, раскрасневшаяся, отодвинулась и потупила глаза.
Рабочий приподнялся и сказал, хмурясь:
— Я, господин офицер, уже подвергался… Сам господин полковник отпустил.
Коновницын подошел в упор:
— Думал, отвертелся, каналья?
И, подняв тонкую, желтую, как цыплячья лапа, руку, с размаха полоснул его по лицу.
Чет и нечет
В ночь Грабов выехал на паровозе в Москву с реляцией Римана. В ссылку. Он это прекрасно понимал, потому что отчисление офицера от своей части во время боевой операции в штаб, в тыл, на бездействие только ссылкой и можно назвать. И все же он был рад. К своей 15-й роте за эти два дня у него накипела темная, непоправимая ненависть. Надежд на отличие в римановском отряде не было никаких: нечет привел к чистому проигрышу, а напутствие Мина давало поручику надежду, что командующий полком даст ему поставить на чет. И на этот раз выиграть. Тем более что теперь играть он будет не так, как два дня назад. Тогда только о карьере и была мысль. Сейчас он знал, он чувствовал: не для службы, для себя надо… бить насмерть. Он никогда не думал, что два дня — такой долгий срок. Ведь два дня всего, а совсем другими теперь видятся кругом люди. Особенно эти… Грошиковы.
Он вспомнил лицо, и сердце, как тогда на платформе, сжало страхом и бешеной злобой.
* * *Штаб Мина в загаженном пресненском полицейском доме работал, несмотря на позднюю ночь. Связисты надрывались над ноющими полевыми телефонами. Входили и выходили ординарцы. Штабные ерзали глазами и карандашами по плану Москвы, разложенному на столе. Начальник штаба диктовал, водя пальцем по кривым переулкам:
— …Средняя колонна под командой штабс-капитана Пронина-второго: две роты (5-я и 7-я) 2-го батальона, две роты 1-й гренадерской артиллерийской бригады, два орудия, одна рота Ладожского полка, одна рота…
Следовать по Нижней Прудовой улице, Верхней Предтеченской, Малой Предтеченской, Большой Предтеченской до Трехгорного переулка, где повернуть на соединение с левой колонной. По дороге оставить роту Ладожского полка в здании обсерватории. Этой роте иметь наблюдение…
Грабов спросил капитана Колосова, тоже дожидавшегося Мина (командующий не вернулся еще с совещания у генерал-губернатора):
— Что это они — ночью совещаются? Не ладится дело, значит?
— Почему "не ладится"? — беспечно ответил капитан. — Сначала действительно приходилось туго. Пехота здешняя не ахти как надежна, только казачки да драгуны, собственно, работали. И начальство дрейфило — это тоже надо признать. Ну, красные и разгулялись… А как мы приехали — сразу пошло на убыль. Город почти очищен. Собственно, одна Пресня осталась: туда, по сведениям, оттянулись и из остальных районов дружины. Ты приехал в самое время: завтра генеральный штурм.
"Чет! — радостно подумал Грабов. — Вот, действительно: что ни делается — делается к лучшему".
— Мы, собственно, вчера еще сунулись, — сообщил капитан, скосив глаза на продолжавшего диктовать начальника штаба. — Но… малость не вышло.
— Отбили? — изумился Грабов. — Быть не может!
— Не то что отбили… — замялся капитан. — Но… артиллерийская подготовка, видишь ли ты, подгадила.
Он показал глазом на низенького артиллерийского подполковника, сидевшего, нахохлившись, на стуле в сторонке.
— Отличилась госпожа гренадерская артиллерийская бригада… Мин, очевидно, этого синьора вызвал: начешет. А без артиллерии здесь дела не сделаешь. Господа санкюлоты — отдам им честь! — не шутки шутят. Один Ладожский полк уже сорок тысяч патронов расстрелял трехлинейных да восемьсот револьверных…
— И ни одной гильзы стреляной не подобрал, — вступил подошедший на разговор полковой адъютант, поручик фон Брюммер. — Восемь тысяч обойм в расход. Стрельба, значит, вся на ходу была…
— На заднем ходу, — сострил Колосов и первый засмеялся своей остроте. — Подбирать некому было.
— Это ж скандал форменный! — сказал брезгливо Грабов.
Колосов кивнул:
— Я ж сказал: ненадежны. Палят в небо как в копеечку. Ты, между прочим, насчет сорока тысяч не распространяйся. Запрещено: еще в печать попадет — возомнят о себе пролетарии. Ладожскому командиру здоровый фитиль вставили за такой рапорт. Он сейчас новый подал. Там уже не сорок, а всего четыре тысячи винтовочных, а револьверные даже на тридцать три сведены… Так-то приличней. А то прямо Мукден. Позор! Ведь у них и оружия почти что нет, у дружинников: так… револьверишки, пики какие-то…
* * *У стола голос монотонный диктовал:
— …Колоннам двигаться со всеми мерами предосторожности и охранения. Правой и левой колоннам следовать с лазаретными линейками и врачами, а со средней колонной — карета "скорой помощи", которая будет вытребована из участка.
Перед выступлением нижним чинам получить варку из полфунта мяса.
Обыск домов по обеим сторонам улиц производить самый тщательный, стараясь обнаруживать присутствие оружия, причем за револьвер будет выдаваться по три рубля.
Время выступления…
В соседней комнате застучали шпоры. Начальник штаба положил карандаш:
— Смирно! Господа офицеры!
Вошел Мин с ординарцем — конногренадером. Откозырял и сразу же, ни на кого не глядя, пошел к поднявшемуся навстречу ему артиллеристу.
— От генерал-лейтенанта Гиппиуса? Начальника артиллерии Гренадерского корпуса?
