Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
Щелчок, отключивший Мзилова, слился с нелепой природы звуком, который успел издать доктор. И тут же сменился новым звонком от той же фамилии, но уже женского рода.
- Давай все начнем сначала, - дрожащим голосом заговорила Мзилова.
- Давай всех нагнем, как сначала, - пошутила Ангелина.
Они уже четыре месяца, пока готовился спектакль, секретно жили вдвоем, уже брезгуя Мзиловым, и тайно встречались в холодной студии Ангелины среди обручей, реквизита, гимнастических снарядов, манекенов, кубических конструкций, на голом полу, куда наспех скидывали одежду - все это было известно Мзилову, хотя никто ему об этом не докладывал. Витражные стекла студии сочились ядом.
Когда Мзиловой случалось заснуть, Ангелина ставила ей так называемые якоря: "Рраз!" - и на выдохе била предплечьем в область сердца, чтобы запечатлеться в груди; "Рраз!" - и, зажимая партнерше рот, вонзала в клитор малый рыболовный крючок: "Твой доктор вытащит рыбьими губками".
Все несчастливе семьи несчастливы по-своему, но закономерности учащаются.
- Пойди и удавись, бездарь, - приказала Ангелина, щелкая кнопками сбоя, сброса и выноса тел.
Припомнив, что не успела вычистить зубы - спасибо стоматологическому звонку, - Ангелина вылезла из-под ватного одеяла, разулась в стакан, вышла в общую ванную, нанесла на пяту капельку пасты. Нога, до предела вытянувшись, взялась за работу, облагораживая резцы, шестерки и даже клыки; лицо Ангелины, отраженное мутным зеркалом, не выражало ничего: обычное лицо, по Николаю Бердяеву - ангело-звериной природы: густая шерсть бровей, глубокие норы, где застоялись темные воды глаз, прежние скулы, прежние губы примата. Сутулые плечи, да сучья грудь. Ангелина взялась за соски вновь, почти бессознательно; серое молоко брызнуло, минуя далекого недокормленного Василька, в дрискучее бельишко, третьего дня замоченное в облупленном соседском тазу. Брызнуло трижды - в счет звонкам, раздавшимся в дверь.
Полуголая Ангелина выглянула из ванной: соседка в приросшем тюрбане уже ковыляла отворять, нацеливаясь на цепочку.
- К себе! - гаркнула Ангелина, моментально отразившись в соседке реакцией ее, соседского страха перед налетчиками и ложными почтальонами; та не замедлила повиноваться и подалась назад; провернулся коммунальный комнатный ключ.
- Я не одета! - крикнула Ангелина в дверь.
- Открой, - донеслось с лестницы настолько же уверенно, насколько истерично.
- Хорошо, - согласилась Ангелина и впустила, как ей померещилось, троих: Коровина, Блюма и Шмакова; кто-то четвертый, пригнувшись, крался за ними, но Ангелина, напуганная первыми, не придала значения мороку.
- Где наши дочери? - Коровин ступил в комнату тяжело и страшно, стараясь шагать в унисон с бодающей и раздавливающей фамилией.
- Ты, клоунша, видела их последеней, - завизжал обычно ласковый Шмаков; казалось, у него вытянулись дракулины клыки. "Хорошая заготовка для будущей постановки", - мелькнуло в голове Ангелины.
Блюм нес осиновый кол, сооруженный из швабры неясной породы..
- Ко мне уже приходила милиция, - спокойно сказала Ангелина.
- К дьяволу твою милицию.
При виде кола Ангелина расхохоталась; полотенце, вновь было замотанное, упало к ее стопам, из сосков тянулись молочно-кисельные нити с добавлением концентрата. Щеки Ангелины неожиданно раздулись: штуку за штукой она выплюнула на пол пятьдесят сплющенных серебряных пуль.
- А от ваших колов, дорогие товарищи, мне только спать неудобно: не могу на спине, разве что - на правом боку, - сказала она, подбоченясь. Перекрестилась, сняла с гвоздя вязанку чеснока и захрустела цельной головкой.
Коровин тоже подбоченился.
- Удавим, - сказал он. - Удавим, пока не расскажет.
- Расскажу, - подхватила Ангелина. - Прочтете по разводам мочи, извергнутой по удавлении? Вам дать веревку? У меня не то, что у вас, мужиков безруких: все разложено по местам - полюбуйтесь, какие полочки, какие плинтуса! Обратите внимание на бра и подлинник Айвазовского.
Она распахнула дверь в кладовую. Соседская дверь распахнулась синхронно: высунулся любопытствующий тюрбан; следом за ним заскрипели новые двери - все полнились ожиданиями, все надеялись, не имея, однако, отраженные, никаких конкретных претензий.
- Посмотрите: вот перфоратор, вот дрель, вот два мешка алебастра, - Ангелина проводила экскурсию в духе случайного, но возбуждающегося при виде экспонатов экскурсовода. - Одна, без мужика, живу, потому что на хер вы мне?
Ножка во рту отбивала ритм. Она подросла и тянулась прорасти выше, в мозговое вещество, дабы соединиться с панамой в изнеженную грибообразность. Туфелька, снятая перед чисткой зубов, по-прежнему лежала в стакане с дистиллированной водой, напоминая мертвую золотую рыбку.
- Но где же ваши дети? Здесь? Здесь? - Ангелина отпирала шкафы, знакомила гостей с подсобными помещениями, возводила к антресолям.
- Вот она, веревка! - заорал Шмаков, обнаружив подходящий моток.
Коровин и Блюм, не говоря ни слова, схватили Ангелину под локти, завели их за спину и скрутили - чем? носовыми платками? брючными ремнями? Чем еще домовит и запаслив мужчина-мачо, отмирающий шовинист? Платками и ремнями; веревку же припасли для дела.
- Люстру пощадите, - попросила Ангелина, не оказывая особенного сопротивления.
Коровин взгромоздился на стул и, пачкаясь побелкой, снял люстру, обнажив крюк.
- Вот, молодец, - похвалила Ангелина, делясь на трое и становясь подобием трех, угадывая в них желание расправы и казни над чем-то, что не имело ни названия, ни смысла, а было только минутной прихотью, игрой настроения. Догадливый Шмаков принес недоизрасходованное Мзиловым мыло.
Коровин посмотрел на Ангелину с отвращением:
- Это как же надо захотеть пельменей, чтобы ее трахнуть? - задал он себе вопрос.
Когда Ангелину повесили, веревка под ее весом вырвала крюк, и та сидела вся в мелу, разметав мешотчатые ноги, чихая, кашляя и держась за горло. Странгуляционная борозда, не успев прорезаться, затягивалась на глазах.
Тогда и обозначился четвертый, примкнувший к первым трем, но прокравшийся незамеченным, пользуясь силой и ростом идущих вместе и спереди. Ангелине он уже угадывался; она почти не сомневалась, что этот мститель, голый король, министр без портфеля, не замедлит принять участие в происходящем.
- Все не так, друзья, - заявил доктор Мзилов, обращаясь к оплошавшим богатырям-дознавателям. - Дочек ваших вам не вернуть, - богатыри повалились кто куда, рыча от горя, - нет, не вернуть, но я знаю верное средство для наказания.
Сверкая лысиной, пригибаясь, он шел к Ангелине, скрывая за спиной какой-то предмет.
Ангелина прыгнула на постель ничком и забилась в самую пристеночную щель; боявшаяся боли, она, как всякое, пусть и
