Изумрудная муха - Ольга Львовна Никулина
Через два года Софья нашла себе жениха. Познакомились они в церкви, где давно поглядывали друг на друга. Однажды проводил Иван её домой, у калитки задержались, прощаясь. Тут их папаша и увидал. Её за косу во двор, а кавалера допрашивать с пристрастием. Любин дед Иван не растерялся. Он был из заводских, отслужил военную службу, уже имел своё дело, брал невесту без приданого. Михаил Михайлович благословил молодых, быстро сыграли свадьбу, и Иван увёз Софью из подвала. Загоревала Варвара. Замуж ей не хотелось, а в претендентах был немолодой сосед лавочник, часто бывавший под хмельком. От страха она сильно стала кашлять, и мамаша боялась, что у неё чахотка. Тогда многие умирали от чахотки. Свадьбу отложили до весны, а весной отец семейства неожиданно помер. Возвращаясь из трактира, полежал в луже пьяный, сильно простудился и в два дня был готов. Похоронили на Рогожском кладбище, и семья переехала к Ивану с Софьей на Таганку. Варвара жениху отказала, совсем поправилась и пошла работать в большой парфюмерный магазин. Она быстро овладела счётом, сидела за кассой и сама училась по книгам бухгалтерскому делу. А после Мурочку пристроила в тот же магазин – встречать и провожать покупателей: приседать, улыбаться, подержать, если надо, зонтик или собачку, донести до экипажа покупки. Мурочке это нравилось, она старалась, ухаживала за клиентурой, смело заглядывала в глаза молодым мужчинам, с восхищением смотрела на богатых покупательниц, потихоньку перенимала их манеры. В выходные дни, нарядившись и нащипав щёчки, чтобы они были румяные, сидела у окошка и с лукавой улыбкой ловила взгляды проходящих мимо или проезжающих на извозчиках мужчин. В 1910 году у Софьи и Ивана родилась дочка Елизавета. А ещё через два года Мурочка пленила сердце постоянного покупателя магазина Петра Петровича Малинникова, человека немолодого, но ещё крепкого, богатого фабриканта и купца, да вдобавок вдового, имевшего суконную фабрику в Москве, магазины в обеих столицах, особняк в Грузинах и дачу в Новогирееве. Ей тогда было почти пятнадцать лет. Пётр Петрович подъехал в своей коляске к окну, у которого сидела Мурочка. Она прыгнула из окна в его могучие объятия, и коляска с похитителем и беглянкой была такова. Бегство сестры привело семью в растерянность и изумление. Сёстры ругали Мурочку, а прабабушка Наталья так сильно переживала позор дочери, что слегла. Она плакала и причитала, твердя, что Мурочка навлекла позор на их семью, что старик соблазнил дурёху конфетами, что ей стыдно будет смотреть в глаза соседям. Иван отнёсся к свершившемуся спокойно, даже готов был принять беглянку в дом, если бы она вернулась домой, в свою семью. Но Мурочка не вернулась. Она стала именовать себя госпожой Марией Михайловной Малинниковой, не обращая внимания на усмешки сестёр. Называться Матрёной – именем, данным ей при крещении в честь святой блаженной старицы Матроны Московской, не пожелала: «Все кухарки Матрёны!» Венчаны они со старым Малинниковым не были. Разница в годах была огромная – почти пятьдесят лет. И Мурочка ещё ребёнок. Зато она гордилась, что живёт как барыня. По праздникам приезжала к мамаше расфуфыренная и хвасталась перед сёстрами нарядами и дорогими украшениями. Рыженькая, щупленькая, с виду придурковатая Мурочка стала богачкой. О таком богатстве сёстры и мечтать не могли, хотя обе были покрасивее и фигурами повиднее. Только мамашу было не пронять – встречала младшую дочь сдержанно, а проводив, ворчала: «Ну и зелье выросло! Мало я её драла! Тянет из старика, скоро, поди, по миру пустит, у-у-у, руки загребущие!» Прабабушка Наталья умерла, когда Лизоньке было три года. В 1914 году дед Иван ушёл на войну.
Шла война, а старик Малинников всё богател и богател, и причудам Мурочки не было конца. Он успел свозить её в Ниццу, в Париж, за границу на воды… В годы Первой мировой они жили между Москвой и Крымом, где он присматривал себе виллу под Феодосией у моря. Сделка сорвалась… Революция смешала их планы, Малинников увёз Мурочку в Новогиреево, в свою загородную виллу. Там ждал, что старая власть вернётся. Но этого не происходило, он стал попивать, но всё ещё надеялся на перемену власти. Проявляя редкое упорство и