В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - Лори Фрэнкел

— Это я к тому, — продолжила миз Ревелс, — что мы можем обращаться с вашим ребенком как с мальчиком. Или как с девочкой. Но мы не можем обращаться с ним… ну… я даже не знаю, кто это еще может быть.

— Возможно, в том-то и проблема. — Пенн выходил в интернет. Он читал и искал информацию, постепенно становясь экспертом в этом вопросе. — Он может быть и тем, и другим. Он может не быть ни тем ни другим. Он может быть мальчиком в платье или девочкой с пенисом. Он может какое-то время быть одним, а потом другой. Он может быть гендерно-вариативным. Он может быть гендеквиром…

— Нет, в детском саду не может, — перебила она. — Он не может быть всем вышеперечисленным в детском саду и не может не быть ничем из вышеперечисленного в детском саду. Там ребенок может быть либо «он», либо «она», либо мальчиком, либо девочкой. Детские сады не рассчитаны на неопределенность.

— А, возможно, следовало бы, — возразил Пенн. — Мир — такое неопределенное место.

— Не для пятилетнего ребенка. Для пятилетнего ребенка мир очень черно-белый. Справедливый или несправедливый. Веселье или пытка. Не существует отвратительного печенья. Не существует вкусных овощей.

— Но они существуют, — не согласился Пенн, — даже для пятилетних. Клод ненавидит печенье с кокосом. И обожает брокколи. У него действительно есть пенис, и ему действительно нужно носить платье. Пожалуй, было бы проще, если бы это была неправда, но это правда. Для всех детей. Наверняка некоторые маленькие девочки из его класса играют после школы в футбол, и наверняка некоторые мальчики играют в классики. Это хорошо, а не плохо.

— Может, это и хорошо, — сказала миз Ревелс, — но, хорошо это или плохо, мы не можем под это подстраиваться. Ему нужно принять решение, так или иначе. Ему нужно… простите меня, но пусть либо опорожняется, либо слезет с унитаза.

— В кабинете медсестры, — подсказал Пенн.

— В кабинете медсестры, — подтвердила Виктория Ревелс.

Пенн хотел позвонить Дуайту Хармону и закатить скандал. Это на них лежала обязанность позаботиться, чтобы его ребенка не травили и не придирались к нему. И пусть не смеют давить на Клода, чтобы тот заявил свою гендерную-или-какую-там-еще идентичность, только потому что тогда чиновникам округа будет легче упоминать о нем в третьем лице. Рози же хотела подать Клоду пример другого подхода — стряхивать оскорбления, как собачью шерсть, и посмеиваться с саркастическим, но мудрым юмором над незадачливыми чиновниками. Рози, как и большинство родителей, усвоила этот подход после рождения второго ребенка. Когда Ру падал на детской площадке, она подлетала и квохтала над ним: «Ты в порядке? Покажи маме, где болит! О, мой бедненький малыш!» И он плакал так, словно у него разрывалось сердце. К появлению Бена она научилась оставаться на месте и говорить: «С тобой все хорошо». И с ним все было хорошо.

— Если не будем раздувать из этого большое событие, он и не подумает, что это большое событие, — говорила Рози.

— Но это большое событие, — возражал Пенн.

Однако, как обычно, пока они пытались проложить приемлемый курс, Клод прокладывал собственный. За ужином он объявил, что меняет имя и теперь будет называться Какао Шинель.

— Какао Шинель? — не понял Бен.

— Это как одежда цвета шоколада, — пояснил Клод.

— Ты имеешь в виду Коко Шанель.

— Что такое Шанель?

— Ее фамилия. Она создавала духи.

— Шоколадные? — уточнил Клод.

— Может быть. — Бен пожал плечами. Он не так уж много знал о духах. Зато знал, что его младшему брату никак нельзя называться Какао Шинель. Или Коко Шанель.

— Ты можешь быть просто Клодом, — сказал Пенн. — Тебе трудно живется с мисс Эпплтон?

— Нет.

— Они не могут заставить тебя сменить имя. Ты можешь оставить собственное и все равно ходить в том, в чем хочешь.

— Я хочу его поменять. Мне не нравится Клод.

— Мне тоже! Я хочу сменить имя. Орион — это название звезды, а не имя для мальчика.

— Орион — это название созвездия, а не звезды, — поправил Бен.

— Хорошо тебе, — вздохнул Ру. — У тебя нормальное имя.

— Ру — нормальное имя, — не согласился Бен.

— Ага, для кенгуру! — вставил Ригель.

— Давайте купим кенгуру! — предложил Орион.

— Мы не будем покупать кенгуру, — ответила Рози.

— Я сменю имя на Кенгуру, — заявил Орион. — Вот так я хочу называться отныне и впредь. Кенгуру Уолш-Адамс.

— У тебя-то, по крайней мере, целое созвездие, — пожаловался Ригель. — А у меня только нога.

— Моя нога, — с гордостью уточнил Орион.

— Твоя нога, — мрачно согласился брат.

— Никто не будет менять имя, — сказала Рози. — Имена — не то, что вы даете сами себе. Имена — это то, что вы получаете от родителей. Клод, если хочешь девчачье имя, можешь быть Клодией. У всех остальных остаются те имена, которые я им дала.

— Почему? — Ру снимал языком с ножа последние крошки индейки.

— Потому что дети не умеют принимать решения, — сказал Пенн.

— Вы позволяете Клоду быть девочкой, — не согласился Ру, — что намного хуже, чем позволить Ориону называться Кенгуру.

— Ру! — воскликнули вместе Рози и Пенн.

— Я не хочу быть Клодией. Клодия слишком похожа на Клода.

— Ты можешь быть Не-Клодом, — предложил Бен. — Отсутствием Клода. Корнем квадратным из минус Клода. Клодом-Черной-Дырой.

— Клод-Черная-Дыра, Клод-Черная-Дыра, Клод-Черная-Дыра! — подхватил Орион.

— Все вон отсюда, — сказала Рози. Ей легче было в одиночку мыть посуду следующие полтора часа — именно столько времени отнимало это занятие, — чем слушать семейство еще хотя бы минуту. И тут же осознала, что тем самым дает им понять: если они будут достаточно сильно ее доставать, она возьмет на себя все скучные домашние обязанности. Когда-нибудь об этом придется пожалеть, но в данный момент она