Анатолий Злобин - Бонжур, Антуан !
Не говоря ни слова, женщина повернулась. Мы тоже вышли - тоже молча. Всякие слова были тут бесполезны.
Антуан задвинул ворота. Женщина скрылась в доме. Мы постояли у двери, но она не показывалась.
- Надо же спросить у нее, кто стрелял в Альфреда? - сказал я с бессильным отчаяньем.
Антуан снова пожал плечами и направился к машине. Там мы еще постояли, покуривая, но женщины не было. Мне показалось, будто она следит за нами сквозь занавески - но зачем?
Из-за церковной ограды выехал длинный темно-синий "феррари" и повернул к автостраде. Антуан внимательно проводил его глазами, но ничего не сказал.
- Поедем?
- Поедем, - ответил он без всякого энтузиазма, но делать нам тут было больше нечего. Я не спеша обогнул нашу машину, безотчетно стремясь растянуть и без того томительные минуты.
Антуан открыл дверцу со своей стороны и присвистнул. Заднее колесо было спущено. Он подошел, качнул головой и полез в багажник. Мы достали инструмент и запаску. Я принялся качать домкрат, а когда осевшее колесо отделилось от земли, поднял голову. Женщина стояла в дверях и смотрела в бесконечность. Антуан тоже увидел ее, подбежал к ней и тут же вернулся, протянув мне широкую синюю тетрадь:
- Возьми. Это тебе, так она сказала. Она тебя узнала.
- Но ты объяснил, что я Виктор?
- Зачем? Она все равно не понимает.
Женщины уже не было, дверь плотно прикрыта. Теперь и дом казался нежилым, даже собака исчезла.
Я положил тетрадь на сиденье. Мы продолжали работу. Я любовался, как красиво и свободно управляется Антуан с колесом.
Потом мы тронулись. На повороте я обернулся. Женщина опять стояла у дверей, не видя нас. Меня прижало к Антуану, и дом скрылся за деревьями.
Я раскрыл тетрадь. Она была почти до половины исписана торопливым почерком по-французски. Я полистал страницы, почерк был один и тот же, иногда стояли даты. Из середины тетради выскользнул старый распечатанный конверт. Я машинально заглянул в него, вытащил визитную карточку, точно такую же, какую дал мне утром Ру. Все так же машинально я перевернул карточку и увидел то, что искал и чего все время страшился. На обороте корявыми русскими буквами написано столбиком. С левой стороны начальные буквы начисто стерты, но записка читалась без труда: "...ермен ...арке ...реда ...ница".
ГЛАВА 17
"25.II.45. И все же мы встретились, это случилось вчера. Он переменил внешность: отпустил усы, отрастил и перекрасил волосы, но я сразу узнал его, едва он вошел в магазин. Я выждал, когда он заговорит с продавцом, и быстро юркнул на улицу. Сердце бешено колотилось от волнения, но он меня не заметил. Ах, какой я дурак, что не захватил в этот раз пистолет, слишком долго я искал этого человека, и надежды мои слабели с каждым месяцем. Но теперь он передо мной - один выстрел - и разом покончено со всеми страданиями. Он стоял за стеклом, выбирая ботинки, скошенный затылок чернел в прорези прицела - а пистолета не было. Какой я глупец! Один только выстрел сквозь витрину - и цель жизни моей исполнена. Прошло семь месяцев прежде, чем я нашел его, полтора мучительных месяца в кровати в чужом доме и еще сто шестьдесят дней поиска. И даже в сутолоке отступления, даже когда я приходил в полное отчаяние, что не найду его, что его уже нет в стране и что мне вообще померещилось, как он подходил ко мне, а потом шмыгнул в кусты, - даже тогда пистолет всегда был при мне. А сегодня я вышел на минуту - и не взял пистолета. Но теперь-то он не уйдет от меня! Он неспешно примеривал ботинки и выбрал две пары, видно, еще долго собирается ходить по земле. Он спокоен, у него преуспевающий вид, но он не знает, что я стою в пяти метрах от него за углом. Он вообще думает, что я мертв, но я живу, я существую для того, чтобы перестал существовать он: так велели мне те, которых не стало. А он спокоен, ибо не знает, что такое веление мертвых тем неожиданнее будет мой выстрел. Он забрал коробки, вышел и тут же сел в машину, которую я сначала не заметил за "джипом". Я быстро пошел вперед и успел запомнить номер прежде, чем он отъехал. Номер был местным, значит, он живет сейчас в Намюре - и он от меня не уйдет. Это даже хорошо, что я не взял сегодня пистолета, улица кишела американцами, меня тут же схватили бы. Но теперь я буду готов. Я вернулся в магазин, подошел к продавцу: "Кажется, у вас только что был мой приятель Мишель, машина отошла от магазина, я не успел его окликнуть". - "Мишель? - удивился продавец. - У нас был мсье..." - и он назвал его. Итак, М.Р. превратился в П.Д., но я все-таки нашел тебя, Щеголь. Завтра я буду знать о тебе еще больше. Сколько раз мне казалось, что я на верном следу, и столько же раз я приходил в отчаяние от того, что утеряна последняя нить. В одну из таких безнадежных минут я даже отправился в Эвай к Ж.М., не зная, кого найду в ней, союзницу или врага, ведь я не имел права показываться там. Но Ж.М. готовилась стать матерью, наш разговор не состоялся. Ж.М. сказала, где она похоронила Бориса. Я сразу поехал в Ромушан и, став на колени, дал клятву, что отомщу за эту смерть. Где только я не был! Тебе надо было уйти, Щеголь, подобно Вилю, но ты был уверен, что погибли мы все, а ты остался. Но имя ты на всякий случай все же переменил, я предполагал и это. И я нашел тебя".
"6.III.45. Несколько дней подбирал машину. Задача оказалась не из простых: чтобы машина не бросалась в глаза, она должна быть серийной, но и мотор мне нужен сильный. Лучше всего подошел бы, конечно, "джип", но его не достать. Наконец, я выбрал "рено" тридцать девятого года, мотор, кажется, в порядке, и лошадиных сил в нем хватит, чтобы догнать тебя, М.Р. - П.Д.
Теперь наша игра пойдет на равных. Я уже знаю все его маршруты, знаю его отель в Намюре и тот, который он приторговывает в горах. Но почему он выбрал именно этот дом у Лошадиной скалы, где я промахнулся? Ведь он даже не знал, где мы тогда были. Случайность ли это? - Решил нажиться на несчастье бедной вдовы или тут кроется что-то другое? Откуда у него столько денег? Сколько сребреников получил ты, Иуда? Но жди, скоро ты услышишь, как прокричит петух".
"12.III.45. Сегодня я чуть не раскрыл себя, хотя все было задумано правильно. Я снял квартиру на четвертом этаже в доме на набережной рядом с отелем. Из окна прекрасно виден двор и гараж, где стоит его машина. В "Святой Марии" расположился какой-то штаб, он уже вовсю якшается с американцами, но так мне даже лучше следить за ним.
После завтрака он вывел машину из гаража и начал заправлять бак. Я быстро спустился вниз - у меня все было готово. Мы выехали из города по люксембургской дороге, очевидно, он направлялся в горы. Я придерживался достаточного интервала, рассчитывая нагнать его за Маршем, когда начнутся леса. Но вдруг он затормозил и начал разворачиваться. Съезда не было, у дороги стоял дом, там играли дети, а навстречу шла колонна "студебеккеров", набитых солдатами. Стрелять в таких условиях было равносильно самоубийству. Мне не оставалось ничего другого, как ехать прямо. А он уже развернулся и медленно двигался навстречу, пропуская колонну. Я выжал из мотора все, что мог, и вихрем промчался мимо. Он пристально следил за мной, но вряд ли что можно было рассмотреть на такой бешеной скорости, к тому же на мне были черные очки. Почему же все-таки он остановился и стал разворачиваться, ведь мы отъехали не больше десяти километров? Могут быть два варианта: он забыл что-то дома или обнаружил, что я слежу за ним. В любом случае придется оставить квартиру в Намюре и действовать по новому плану. Буду ждать его на 34-й дороге, там есть хорошие места, рано или поздно он проедет по ней к Лошадиной скале. Тем не менее задача сильно усложнилась, хотя я продолжал уповать на бога, что это был лишь случайный эпизод. Денег после покупки машины осталось совсем немного".
"26.III.45. Он скрылся. Сомнений нет: он узнал меня, когда я промчался мимо, или выследил мою квартиру каким-либо другим образом, и тот разворот не был случайным. Отель в Намюре продается через посредника, и он там больше не показывался. Несколько дней я просидел в укрытии на дороге, но он ни разу не проехал. Погода была ужасная, я заработал простуду. Теперь придется отлеживаться дома. Агнесса будет ухаживать за мной, пичкать горячим молоком. Меня бросает в дрожь, едва я подумаю об этом. Она уже стучится..."
"29.III.45. Зачем я пишу все это? Какая польза от моих слезных записей, что дадут они мне? Я один - один в целом мире. Агнесса слишком мала, чтобы ей можно было довериться, отец стар и немощен, к тому же он всегда был против моего участия в Сопротивлении, он сумел неплохо прожить и при немцах. Друзья лежат в земле, нет Бориса, Василя, Семена, нет Марека, и Милана, и Роберта, и Мориса - никого. Виль скрылся в Конго и только раз прислал новогодний привет. Он вправе был обидеться на меня после того, как я отказался участвовать в реквизиции банка. Тогда я только оправился от раны, полученной в ту кошмарную ночь, и больше не мог оставаться в чужом доме. Союзники были уже близко, и хозяева опасались, что немцы начнут чистку прифронтовой полосы. Я послал за Вилем, и он тотчас явился. Виль тоже спешил, чтобы закончить все до прихода союзников. Мы говорили слишком откровенно, и оба осудили друг друга. Возможно, он был прав со своей точки зрения, ведь я давал ему свое согласие, и вся четверка была укомплектована. А за неделю до предприятия я отказался. Я пытался объяснить ему свои мотивы: нас предали, я должен отомстить, но он лишь расхохотался в ответ на это. Предательство кончается вместе с войной. Начинается новая эра, и каждый вправе позаботиться о себе. В нас нуждались лишь во время войны, чтобы мы погибали, преданными или не преданными - один черт! Ведь и те, что погибли в открытом бою - разве их не предали? Предали и мертвых и живых, нажились на нашей смерти, и после войны мы станем никому не нужны. Так говорил Виль, споря со мной, я, как сейчас, вижу его разгоряченное гневное лицо! Я отвечал, что буду мстить, таково мое окончательное решение. Он просил и умолял, куда девалась его гордость? Но я оставался непреклонным, и он ушел, хлопнув дверью, но оставив, однако, адрес, где я мог бы укрыться. А через пять дней он сделал все, что было задумано, но - без меня. Я даже не знал, кто был у него четвертым. Реквизиция была совершена блестяще. Виль умел работать чисто. Но разве он сам не предал всех нас этой своей акцией? Об этом я и сказал ему, когда он неожиданно появился у меня перед тем, как навсегда исчезнуть. Он рассмеялся, заявив, что я всегда был идеалистом, и предложил мне деньги. "Чью же долю ты мне предлагаешь?" - спросил я. "Ты можешь рассчитывать лишь на мою, - язвительно ответил он. - Мы поделились честно". - "Кто же тот "счастливчик", который заменил меня?" - "Об этом ты никогда не узнаешь. У меня не было особой веры в него, но он справился не хуже тебя и честно заработал свою долю. А тебе я скажу на прощанье: ты дурак. Я знаю, кто отговорил тебя. Это сделал тот русский, ты всегда слушал его. Но русским нет дела до нас". - "Борис погиб на нашей земле, - напомнил я. - Ты прав, он был против того, что ты задумал, но теперь его нет, и я отомщу за его смерть". - "Конечно, ты дурак, у тебя было самое надежное в мире алиби - могильная плита, ведь все считают тебя погибшим. Но ты сам прозевал свой последний шанс. Однако я помню, чем обязан тебе, и, если ты в конце концов сам убедишься, что проиграл, обратись ко мне, я помогу тебе". Я сказал, что не нуждаюсь в помощи человека, который изменил нашему идеалу. Он был уязвлен и надменно бросил мне карточку своего брата: "Когда тебе станет совсем плохо, несчастный идеалист, ищи меня по этому адресу. Может, я и сам переберусь туда, теперь я могу выбирать любой материк и любой город. А чтобы я лучше понял тебя и поверил, ты начнешь свою телеграмму такими словами: "мне очень плохо". Это будет нашим паролем".
