Шломо Вульф - Шаг в сторону
Можно было начинать новую жизнь.
Я упорно верил русскоязычным газетам. Я вычитал, что в таком-то городе, куда массой инфильтруются циклопическими семьями арабы, самое дешевое в Стране жилье. И действительно здесь можно было снять комнату за Марьянины деньги. В трехкомнатной вонючей квартире с двумя соседями-бедолагами вроде меня самого нечеловечески святойхозяин-ортодокс показал на похожую на тюремные нары двухъярусную постель, расположенную почему-то в центре замызганной комнаты, взасос облобызал все имевшиеся на дверях мезузы и отправился в синагогу отмаливать грехи безбожных "русских".
После нарядной и спокойной Хайфы новый город казался заграницей. Тут жили только три категории обитателей - арабы, ортодоксы и те "русские", которым деваться было больше некуда.
Вечно орущие во все стороны агрессивные мусульмане доводили меня до исступления своей заунывной пронзительной музыкой из всех окон, машин и не менее навязчивыми молитвами с минаретов. Похожие на каких-то марсиан ортодоксы поражали своей лихорадочной спешкой даже на пути в синагоги и обратно. Глядя на бесчисленные выводки их лысоватых пейсатых одетых по-взрослому детей, можно было легко представить себе будущее Страны - с такой своей демографической опорой и надеждой. Увы, даже и это наше жалкое будущее не состоялось после того, как ко всем "прелестям" моей жизни добавились политические изменения и "окончательное урегулирование" наших отношений с палестинцами.
И над всем этим муравейником человеческого неблагополучия ежеминутно с ревом проносились самолеты, уносившие моих более удачливых соплеменников в европейские столицы - для осмотра Версаля и Виндзора.
На третий год "жизни" вне семьи в облезлую, трижды по-пьянке выломанную соседом дверь коммуналки постучали. На традиционное "пшел нахуй" из общей кухни гость ответил "спасибо" и осведомился, не может ли он тут видеть доктора Арензона.
"Доктора? - хохотал сосед, запрокидывая небритый подбородок для приема с горла национального напитка доисторической родины, которому ее патриоты нигде не изменяют. - Тут нет докторов. Я лично - фельдшер. Могу поставить клизму. Недорого. Сразу полегчает..."
"Меня зовут Александр Николаевич Радищев... - сказал гость. - Нет, нет, я не шучу. Так меня назвали мои просвященные родители. Я консультант сибирского предпринимателя Вячеслава Ивановича Пустовых. Он приглашает вас для делового разговора."
"В Тель-Авив или в Эйлат?"
"В Иркутск..."
***
Сибирь тоже осталась где-то за кадром бесконечного фильма ужасов моей жизни, по чьей-то извращенной иронии снятого в декорациях райских кущ. Вот и теперь за окнами вагона канатной дороги кудрявилась и сияла естественная мощная зелень Иудеи. Назад уносилась очередная станция-шляпка на мачте-грибе. Солнце склонялось за дальние горы, поросшие густым лесом.
"Станция - Киев-Ахадаша, улица рабби Акива, - объявила красивая проводница, улыбаясь мне и плавно указывая рукой на дверь. - Ты просил."
Я вышел на старинный мозаичный пол аккуратной станции на стометровой высоте. Закатное солнце золотило роскошные парки. На фоне малинового неба голубел простор действительно похожей на Днепр широкой реки. На ее берегахвзбегали на холмы бесчисленные нарядные строения. Только вместо Владимира с крестом на доминирующей высоте сияла большими окнами и нарядными деревянными стенами похожая на храм средневековая синагога.
По мере спуска лифта она врастала в темнеющее небо, словно гордо поднимала голову, а потом вдруг победно осветилась снаружи и изнутри.
Я вышел из лифта, сверился с картой.
Передо мной, весь в клумбах багровых и желтых тюльпанов среди крохотных прудов, простирался сквер, по обе стороны которого лепились нарядные шести-семи-этажные аккуратные дома, которые служили как-бы скромным приложением к цветам и деревьям.
Архитектура - душа нации - выражала здесь прямо-таки голландский покой и благожелательность, добротность, уверенность и стабильность. Не было и намека на холодную мертвую хватку серого бетона.
Только, в отличие от Голландии, тут преобладали не велосипедисты, а всадники.Конные экипажи выглядели ультрасовременными лимузинами. Автомашин почти не было. В миллионном мегаполисе не пахло городом.
И - тишина. Та самая, о которой я и мечтать не смел в эмиграции, где вечно грохотали отбойные механизмы и кто-то что-то неделями громко чинил в своей квартире, часами оглушительно подстригались кусты, с ревом убирался мусор, дико перекрикивались между собой люди с тротуаров в открытые окна да и просто на улицах, нервно сигналили водители, панически боясь опоздать на пять секунд в получасовую пробку, душераздирающе визжали спешащие туда же машины амбуланса и полиции, согнувшись от напряжения, орали в мобильники прохожие. Мир казался сплошным сумасшедщим домом...
После всего этого евреи в Иудее казались какими-то тенями, которые говорят между собой шепотом. Никто не шаркал подошвами по тротуарам. Даже дети здесь шалили вполголоса. И у них не было идиотского выражения лица от отчего-то вечно открытых ртов. Тут были генетически выведены совсем другие евреи - европейцы, а не афроазиаты Израиля. Это было общество защиты человека от наглости и техники.
***
Я издали увидел вывеску гостиницы. В ее зеркальных окнах отражались разноцветные тюльпаны на фоне отраженного в прудах закатного неба.
В пустынном скромном вестибюле я провел кредитной карточкой по прорези автомата и достал из его карманчика со звоном выпавший туда ключ от моего номера.
В лифте цвели живые пахучие розы. Длинного гостиничного коридора не было. На обычную лестничную площадку выходили четыре двери, на одной из которых я увидел нужную цифру. И сразу словно попал в средневековье затянутые голубым шелком стены, кровать в маленькой спальне, уютная небольшая гостиная, санузел и ванная с уже знакомым мне набором кнопок вместо кранов.
В платьяном шкафу висела отглаженная пижама, новые сорочки-хитоны и брюки моего размера. Кто это все тут готовит? - подумал я. - Ведь для такого сервиса нужна многочисленная прислуга из бедных слоев населения? А я как-то не заметил в Иудее "народа". Как, кстати, и элиты. Такое впечатление, что здесь обитает сплошной средний класс. Закономерный итог независмой эволюции иудейской морали, воплощенной в еврейскую социальную справедливость?Не потому ли человеку моего ненизкого здесь статуса предоставлены такие скромные, без тени помпезности аппартаменты? Или мне все эти справедливости и красивости просто кажутся, как умиляли реалии Израиля в первые месяцы, сменившись потом черт знает чем?..
После ванны и цветочного чая из заботливо приготовленного в кухне набора я вышел на балкон и снова стал осматривать город.
Нет, не Голландия, подумалось мне. Та странаплоская, а эта на лесистых холмах. Голландия, к тому же, немыслима без каналов... Ни на что известное мне по телевидению, кино и литературе, Иудея не походила. Неужели Родина, наконец?Но мне и Израиль до близкого с ним знакомства казался родиной... Между горами угадывалась та самая похожая на Днепр река, которую я с воздуха принял за морской залив. Я так и не смог вспомнить аналогичной реки такой ширины в этой части моей Сибири.
Я взял аккуратно сложенные в прозрачный конверт свежие газеты, все еще не веря, что свободно читаю на иврите. И тем более не веря, что я читаю именно новости, репортажи, мягкий еврейский юмор, а не вымученную напряженную брань слепых от ярости политических противников, грязь компроматов, злорадство, животную злобу, закомуфлированную в объективность и плохо скрытое самолюбование авторов публикаций. В иудейских газетах не было ничего, что заставляло израильских читателей ненавидеть всех и вся, не верить никому и относиться к своему народу, как к сборищу фальшивых скандалистов. Такая журналистика не оставляла места для трезвого анализа людей и событий. От нее можно было только отгородиться полным неприятием газет, радио и телевидения, вернувшись к доинформационному образу жизни...
4.
"Если у нас с тобой вдруг возникнут проблемы с инерционной рекуперацией, Ирит, - тревожно вглядывался главный конструктор в опухшее от слез и бессонной ночи лицо своей новой сотрудницы, - то мы спросим Морди по видеофону. Ваши личные отношения не имеют никакого отношения к твоей работе." "А квартира?" "Живи там, где вы жили с Морди. Если выяснится, что он не вернется к тебе и что эта квартира тебе велика, дадим другую, поменьше. Ну как? Настроение рабочее? Или начнутся стрессы?" "Не бойся, Гади... - вымученно улыбнулась Ира, - не начнутся. Я и не такое еще пережила в своей жизни. Не вернется этот, будет другой." "И прекрасно. Так что у нас с пневматикой вчера не вытанцовывалось? Почему ты решила попробовать соленоиды?" "Марк... ну, Морди как-то говорил, что этот вариант ему предложил для скоростной шагайки израильский профессор. Смотри..."
