Там темно - Мария Николаевна Лебедева
Коллега пролистывает в конец книги, чтоб подсмотреть ответ.
Узнав его, она говорит:
– Очень просто.
Мальчик смотрит во все глаза.
Кира с усилием трёт заляпанную плиту.
Она не то чтобы представляет, скорее, хочет эту картинку прогнать – сырое подземелье, затянутое липкой паутиной. Юная девушка с повязкой на глазах – единственная гостья на свадьбе. Она слепа, и то, что сестрин жених – не человек, ей пока ещё неизвестно. «Обменяйтесь кольцами», – говорит девушка. А после – тянет руку вперед, чтобы поздравить, и скоро наткнётся на одну из восьми волосатых лап жениха.
Кира сыплет чистящий порошок, елозит губкой сильнее. Запах жира с плиты мешается с порошковым, обычно так сильно не пахнет, почему тогда сейчас так?
Коллега колотит по книге подушечкой пальца. Достаточно громко колотит.
– Это несложно совсем! – нетерпеливо замечает она. – Подумай. Я сейчас тебе яблочко дам.
Мальчик думает и на стуле чуть качается взад-вперёд.
– Я кому сказала не качаться на стуле!
Мальчик вздыхает.
Стены подземелья сочатся ледяной влагой, вздох треплет кусок паутины. Кира крепко, до искр, зажмуривает глаза, отвернувшись к раковине. Точно. Посудомойка сломалась.
– Кир, посудомойка сломалась. Говорю, послезавтра дождись.
Берёт нож, но острые предметы моются тяжеловато, отсекают нормальные мысли – и приходят те, что нельзя. Откладывает на потом, берёт вместо ножа тарелку. Тарелка кругла, безопасна. Только если её не разбить. Постарайся уж не разбить: хоть что-то должно же быть цельным.
– Дай яблоко вымою, в ванной скульптор застрял.
Кира сторонится, подбирается, выгибается вбок – лишь бы не задели. И всё старается расслабить хоть как-нибудь челюсть, но стоило хоть ненадолго забыться, как зубы опять клацали, как будто терзали кого-то невидимого, ненавистного, будто вели свою жизнь.
У яблока красный бочок, восковая нездешняя гладкость. По воздуху проплыло перед Кирой, дробит воду на тысячу капель.
Коллега визжит, крутит прям до упора кран с синей пластмассовой меткой:
– Как кипятком таким моешь?!
Кира вдруг замечает свои красные, распухшие пальцы, от которых идёт будто пар.
А.
– Так, надумал чего? Ты ж моё горе. Это буквы Е, Ё и Ж. Неужели тебе непонятно… Е – безглазая сестра Ё, видишь, нет сверху точек. А жених – Ж, Ж похожа на паука.
– Не похожа, – осторожно говорит мальчик-горе. – У паука не шесть лап.
Он просительно смотрит на Киру – пожалуйста, поддержи.
Коллега отворачивается порезать яблоко.
От мальчика веет скукой. Кира с какой-то нездешней тупой обречённостью смотрит: сама по себе рука, маленькая, детская, приросшая к целому мальчику, двигает банку к краю стола. Он так и скажет: «Оно само», он хочет глянуть Кире в глаза, Кира отводит взгляд, рука двигает банку, коллега не замечает, челюсти потеряли подвижность, банка холодной тяжестью примагнитилась плотно к ладони. Со стороны гриба видно, как тесно вжались в стекло фаланги безвольных маленьких пальцев. Он ни при чём, это оно же само.
Ясно, конечно же, наперёд, что сейчас будет, но почему-то не хочется верить. Может же быть по-другому?
Ни единого звука. Челюсти будто срослись. Картинка не хочет держаться на месте. Чтоб за что-нибудь уцепиться, Кира смотрит на календарь. Щенок месяца – такса в паучьем костюме. И надпись – что-то о том, что ты можешь быть кем захочешь. Это, конечно, премило, но с чего кто-то взял, что такса желала побыть пауком?
Паук заперт в банке вместо комбучи. Паучонок сидит за столом.
Пауки надвигаются со всех сторон, кто их там разберёт, сколько лап.
Грохот, звон, полёт мелких осколков.
Гриб, несчастная жертва, шматком слизи лежит на полу.
– На секунду нельзя отвлечься! Ты зачем трогал гриб? Чем он тебе помешал?
Все склоняются над грибом, будто сейчас начнут качать ему воздух изо рта в рот, но его просто приподнимают, осматривают – не получил ли ранений, нет ли в теле осколков стекла, – слегка моют, готовят переселить в просторную новую банку, залить славной свежей водичкой. Коллега следит за Кириным взглядом, истолковывает неверно:
– Хочешь, кусочек тебе отщипну? Будешь дома растить.
– Не.
Кира в обеих руках держит гриб, думает: это какой-то орган, глубоководная рыба-капля, эктоплазма от тех, кто незрим. Сынишка коллеги безумно рад, он чего-то привнёс в унылый учебный процесс, но коллега тотчас пресекает попытки продолжить игру.
– Давай дальше, – сухо бросает она мальчику.
Осколки убраны, пол будто снова помыт. Гриб, булькнув, селится в новой банке.
– Мам, ну можно мне поиграть? Ты обещала про перерыв.
– В телефон таращиться будешь! У нас в детстве нормальные игры были. Вышибалы. Прятки. Бабкины панталоны.
– Что?
– Ну панталоны не знаешь? Чему вас в школе учат? Это трусы стариков.
Смех шатает стёкла в шкафу.
Коллега не может не понимать этот нехитрый манёвр – что сын лишь цепляет поводы поболтать, но вдруг смягчается и говорит:
– Да мы не трусами играли. Это название. Тебе задают вопросы, ты на них отвечаешь – «бабкины панталоны». Что ел на завтрак? Бабкины панталоны. Кого ты любишь? Бабкины панталоны. Если смеёшься, снимаешь ботинок. Потом тянешь наугад, и все в разных ботинках бегают. Вот ты бы сейчас снял ботинок… Не надо свой снимать. Ой, заговорили про панталоны да и вспомнила, Кир, я постельное им поменяла. Грязное вон лежит. Послезавтра, конечно, придёт уберёт, но раз уж ты сама хочешь…
От мягкой тканевой горки нестерпимо тянет людьми. Кира идёт закинуть стирку, а потом долго, невероятно долго смотрит, как крутит в воде бельё.
* * *
Воронкой закручивается мутное пойло. Яся хлебает приторно-сладкий зелёный чай с молоком.
– Фу, сопли, – говорит мама, кивнув на стакан.
Яся фыркает. Честное слово, ей было б смешно от всего подряд, лишь бы сделалось всё, как раньше. На крохотной кухне – можно взять чайник с плиты, не вставая из-за стола, – из трёх лампочек живы сейчас только две, и свет неяркий, уютный. Яся прикрывает глаза, пытаясь запомнить это чувство – когда ничего не происходит, можно просто сидеть и пить чай.
Это никогда долго не длится.
Маме звонит сестра. Хочет скорей изложить мнение по воспитанию Яси – она видела в интернете, что с такими бывает потом.
Яся вертится рядом, знаками призывает повесить трубку. Мама отмахивается и очень спокойно, в какой уже раз, повторяет: у нас всё в порядке. Яся действует ей на нервы, перекатывается по дивану, демонстративно вздыхает.
– Она же тупая, мам.
– Вот со своей сестрой можешь не общаться, а я со своей разберусь.
