Бабушка сказала сидеть тихо - Настасья Реньжина
Да и что сказать? Нужно как можно быстрее в дом проскочить, а этим любопытным потом сказать, что все им привиделось. Не было никого. Никаких мальчиков. Никаких ошейников. Никаких цепей. И самой бабы Зои тут не было, она корову еще два часа назад подоила.
Можно же так сказать? Можно. Отчего нет? А любопытствующие замерли. Смотрят. Молчат. Генка первый в себя пришел.
– Сто-о-о-ой! – как закричит. А потому что еще, что кричать? Только разве «стой». Ильинична же еще больше припустила. Путь от коровы до двери в дом так-то короток, да настил старый, бревенчатый, сначала на второй этаж забраться по щербатой лестнице надо, потом по подобию балкона пробежать. А там то солома набросана, то грабли валяются, то еще чего на пути возникнет. И все это как в замедленной съемке. А Купринька-то, Купринька рад гостям непрошеным, пялится на них без стеснения, улыбается, а потом и вовсе рукой стал махать. Первые столь близкие (речь про расстояние) люди в его жизни, ну это после бабы Зои. Анфиска от неожиданности Куприньке в ответ махать стала, заулыбалась тоже. Лёня к воротам бросился, попытался совсем выломать, а Марья вдруг запричитала:
– Ой, Лёнечка, ведь частная собственность. – Лёня же продолжил ломать ворота, а те, хоть и старые, не хотели поддаваться. Треск стоял на всю округу, но треском все и кончилось. Баба Зоя затолкала-таки Куприньку в дом, последние метра два чуть ли не волоком пришлось тащить – так он не хотел внутрь заходить, так он хотел еще «близкими» людьми полюбоваться. Дверь хлопнула, аж солома вздрогнула. Послышалось щелканье замков (их на самом деле всего два, но так сильно тряслись у Зои Ильиничны руки, что не могла попасть в них с первого раза, и со второго, и даже с третьего): «Щих-щих-щих-щих, не достанете. Чик-чик-чик-чик, не достанется».
Лёня бросил выламывать ворота. Отстояли старые хозяйку нерадивую, выдержали напор. Марья кинулась к крыльцу, подобрала по пути какую-то палку, принялась стучать по входной двери, по закрытым ставнями окнам:
– Зоя! А ну открывай! Открывай, кому говорят! – Ба-бах! Ба-бах! От палки сучья в разные стороны полетели. – Зоя! Давай поговорим! – Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах! – Зоя! – Ба-бах! А в доме тишина. Затаилась Зоя Ильинична. Затаила и мальчика. Генка подошел. Обнял жену за плечи, палку аккуратно из рук ее вызволил.
– Маш, помягче надо. Так ты ее еще больше запугаешь. Тут диалога нужно добиваться. – Постучал осторожно в окно на кухне: – Зоя Ильинична, мы же с добром к тебе. Открывай. Поговорим. Плохого не сделаем. – И еще разок постучался, словно в гости просился, баранки там принес или пирогов, а они стынут уже, а горячие вкуснее же, открывайте, хозяева. Но не верят хозяева в пироги. Заперлись. Замерли. Молчанием своим уйти просят. Подобру-поздорову. Потолкались-потолкались Марья, Генка, Анфиска и Лёня под Зоиными окнами, постучались по очереди да ушли, оставили в покое. До поры до времени. Такое дело, разумеется, просто так не оставишь. А как оставишь – это покумекать надобно, пораскинуть мозгами, как лучше да как действеннее.
Глава 19
Вжавшись в самый темный угол в доме (это за шкафом Купринькиным), баба Зоя крепко обхватывала Куприньку обеими руками, не позволяя ему шевелиться. Время от времени она затыкала мальчику рот, хотя тот и не думал говорить-кричать-плакать (что еще?). Зоя Ильинична пыталась прокрутить в голове произошедшее, понять, как это случилось, где она ошиблась, почему ее мальчика, ее сына (?) обнаружили. После стольких-то лет.
Где она промахнулась? В какой момент все пошло не так?
Мысли путались, скакали одна через одну, а после путались и вязались в узлы. Сосредоточиться не удавалось. Страх сковал тело и не позволял думать трезво. Господи! Откуда ж тут взяться трезвости?
Баба Зоя прижала Куприньку к себе еще крепче, принялась мерно раскачиваться взад-вперед, пытаясь успокоиться, собраться и понять, что же теперь делать. Марья, Анфиска и их мужья топтались под окнами, что-то кричали, били в ставни. Каждый крик, каждый стук сжимал бабу Зою. Исчезнуть бы. Провалиться бы. Да и то достанут. Ба-бах! Прогрохотало по окну. «Зоя!» Зазвенело в ушах Марьиным голосом и застряло там. Ба-бах! И дом словно затрясся весь, зашумел, задвигался. Того и гляди расступится, выдаст Зою Ильиничну, кинет в руки незваным гостям Куприньку, лишь бы те отстали, лишь бы в его окна бить перестали. «Зоя!» Нет меня. Нет. Привиделось вам. Ставни закрыты – нет никого, померли все, например. Ба-бах! Уходите, проклятые! Никто вас не звал. Никто вас и не пустит. Хлеб-соль вам тут никто не поднесет. Ба-бах! Стра-а-ашно. Нервно. По телу Куприньки все еще бежали мурашки. Что-то в груди аж сводило от радости: люди! Он впервые видел людей так близко. Ну кого-то, кроме бабы Зои.
Разумеется, иногда он наблюдал за людьми из окна, они все шли куда-то по дороге, иногда ехали на велосипедах или машинах, пару раз – на лошадях, но все они были далеко от дома, так что казались больше не людьми, а насекомыми, муравьями там или жуками какими-нибудь. Ах да, еще как-то раз зимой пришли прям к дому, шумные такие, пели что-то вроде: «Коляда пришла! Отворяй ворота!» Баба Зоя отправилась ворота отворять, ворчала еще: «Ишь, приперлись. Иш-шо не хватало мне этой коляды». Купринька слышал, как баба Зоя с крыльца на Коляду ругается, а Коляда смеется, шутит и не уходит,
