Дельцы.Том I. Книги I-III - Петр Дмитриевич Боборыкин
Такъ они обвѣнчались. Въ мужѣ Катерина Николаевна нашла все то, что онъ выказывалъ, какъ публичный дѣятель. Онъ не оказался ни умнѣе, ни глупѣе, ни суетнѣе, ни тщательнѣе, но и не занимательнѣе. Первый годъ супружества провела Катерина Николаевна въ какомъ-то выжидательномъ настроеніи, точно будто она вѣрила, что вотъ-вотъ мужъ ея сбросить съ себя свою обычную оболочку и явится другимъ человѣкомъ. Годъ прошелъ, никакого откровенія не послѣдовало. Александръ Дмитріевичъ оставался все такимъ-же. Супружеская жизнь не скрасилась появленіемъ дѣтей. Катерина Николаевна должна была помириться съ перспективой жизни вдвоемъ, безъ заботъ и радостей материнскаго чувства. Эта неполнота семейной жизни заставила ее уйти въ самое себя и начать разбирать и свое чувство къ мужу, и его личность. Она при сматривалась и къ тому, и къ другому цѣлый годъ, и, наконецъ, убѣдилась, что ея чувство къ мужу лишено всякаго обаянія. Въ немъ не было ни одной изъ тѣхъ сладкихъ неожиданностей, изъкоторыхъ сплетаются задушевныя сближенія мужчины и женщины. Можно было впередъ предвидѣть, какой тонъ и какія формы интимности будетъ имѣть супружеская жизнь въ длинный рядъ годовъ. Катерина Николаевна распознала въ мужѣ чувство, похожее на страсть, но оно вскорѣ перестало ее трогать. Въ этой страсти жило нѣчто формальное, ограниченное, смѣсь затаенной ревности и такого-же затаеннаго самоудовлетворенія. И личность мужа со всей его дѣятельностью выяснилась передъ Катериной Николаевной въ другомъ свѣтѣ. Она видѣла передъ собою человѣка, который сохраняетъ неизмѣнно свою нравственную физіономію едва-ли не потому только, что впрегъ себя въ хомутъ дѣловой спеціальности. Онъ ей отдавался съ необычайною добросовѣстностью и солидностью не по лѣтамъ; но самое его дѣло не входило въ его плоть и кровь такъ, чтобы давать его задушевной жизни наивный, глубоко-убѣжденный оттѣнокъ. Катеринѣ Николаевнѣ начало сдаваться, что у Александра Дмитріевича есть внутри чуланъ, который онъ набиваетъ всякимъ добромъ, боясь, чтобы гдѣ-нибудь не случилось порожняго мѣста. Она начала приходить къ тому выводу, что подняться выше своей дѣловой роли мужъ ея не могъ. У него не хватало темперамента сдѣлать изъ своей дѣловой жизни матеріалъ для другаго, высшаго существованія. Онъ. хотя и безсознательно, маскировалъ ограниченность и трагическую сухость своего «я» всѣми признаками серьезной и плодотворной работы. Особое чувство неудовлетворенія и скуки запало съ тѣхъ поръ въ сердце Катерины Николаевны. Она начала съ нимъ бороться. Сперва она приняла его за доказательство собственной пустоты и неразвитости, но упреки самой себѣ не разъяснили ей ея душевнаго настроенія. Съ какою строгостью ни относилась она къ себѣ, все-таки не могла она не сознать, что не въ пей одной сидитъ причина ея нравственнаго недомогательства.
Къ половинѣ третьяго года замужней жизни, Катерина Николаевна начала тосковать. Она искала всякаго рода интересовъ внѣ своего домашняго очага. Дома ей очень часто дѣлалось тошно, не только въ отсутствіе, мужа, котораго она вообще видѣла очень мало, но и въ тѣ часы, когда онъ бывалъ дома. У нея явилась неудержимая потребность какой-нибудь дѣятельности, которая волновала-бы немножко больше, чѣмъ сожительство съ ея законнымъ и солидно-добродѣтельнымъ супругомъ. А супругъ ничего этого не замѣчалъ. Онъ слишкомъ былъ поглощенъ дѣломъ. Катеринѣ Николаевнѣ предоставлялъ онъ такую долю свободы, которая, по его мнѣнію, должна была удовлетворять всѣмъ ея душевнымъ надобностямъ. Въ немъ самомъ такъ все было подведено подъ уровень безупречности, что онъ никакъ не могъ представить себѣ, чтобы жена его отдавалась тревогамъ неудовлетворенныхъ порываній…
II.
Павел Михайловичъ Борщовъ посвящалъ свои досуги разнымъ, какъ онъ называлъ, «затѣямъ», Въ числѣ этихъ затѣй было общество, занимавшееся безпріютными дѣтьми. Какъ членъ его, онъ сошелся съ личностью, которую встрѣчалъ прежде въ нѣкоторыхъ петербургскихъ кружкахъ. Личность эта сначала чрезвычайно заинтересовала его.
Звали его Степанъ Ивановичъ Кучинъ. По положенію своему, онъ былъ довольно крупный чиновникъ. Никто хорошенько не зналъ его біографіи; но люди бывалые безъ труда узнавали въ немъ человѣка, дошедшаго своинъ умомъ до замѣчательнаго умственнаго развитія. Въ немъ незамѣтно било никакой, ни школьной, ни университетской выправки. По наружности, онъ смахивалъ на провинціальнаго чиновника съ примѣсью чего-то учительскаго. Его вытянутое, желтое лицо, такіе-же желтые волосы, большія губы, сухая шея, огромныя руки и ноги — все это лишено было какого бы то ни было намека на изящество и значительность. Но въ глазахъ сидѣлъ огонекъ и голосъ составлялъ рѣзкій контрастъ общей заурядности его типа. Борщовъ думалъ, что вта натура ошиблась оболочкой и что подъ банальною внѣшностью она таила порыванія, которымъ тѣсно было въ чиновничьихъ рамкахъ. Въ бесѣдахъ съ Борщовымъ Кучинъ выказалъ также наклонность къ особаго рода мистицизму, который уживался въ немъ какъ-то съ очень реальнымъ и даже язвительнымъ пониманіемъ окружающей среды. Борщовъ замѣтилъ, что этотъ уже весьма не молодой, некрасивый, неизящный чиновникъ вообще очень нравится женщинамъ, производитъ на нихъ сразу цѣльное впечатлѣніе и силы, и мягкости, чрезвычайно ихъ заинтересовываетъ и увлекаетъ своимъ своеобразнымъ мистицизмомъ. Кучинъ, по замѣчанію Борщова, только и принималъ участіе въ такихъ обществахъ, гдѣ женщина мог.іа-бы дѣйствовать наравнѣ съ мужчиной. Это понравилось Борщову, но онъ скоро убѣдился, что у Кучина вовсе
