Место клизмы изменить нельзя. Рассказы морского доктора - Михаил Сорин
– Когда скоро? Неужели правда? – мысли завертелись в предвкушении предстоящей встречи. Обо всем забыв, мы вошли в квартиру и… закрыли за собой дверь. Я быстро накрыла на стол, затем взяла блюдечко, налила туда молока и тут вспомнила, что Хонька- то остался за порогом.
– Все, стратила, столько пережить и тут, на последнем этапе, так опростоволоситься- начала причитать я.
– Успокойся, – остудила меня подруга, – иди на лестничную площадку и умоляй его зайти в дом. А, впрочем, идем вместе.
Мы вышли, и если бы кто – ни будь увидел меня в позе кающейся Магдалины, то точно б решил – крыша поехала. Я причитала на весь подъезд, опять прося у домового прощения, умоляла зайти первым, клялась в верности и искушала его молоком с черным хлебом.
Уже потом, выпив по рюмке и немного успокоившись, решили: будь, что будет.
Дети в домового не поверили. Они и раньше посмеивались над моими страхами, а тут еще эта история с домовым…
В это время вернулся из командировки муж. Радость встречи стерла все мои страхи и волнения, только через несколько дней я решилась рассказать ему все. Он меня внимательно выслушал и сказал:
– Конечно, в наше неспокойное время бывает все. У нас, например, заведен журнал дежурно – вахтенной службы, где мы должны фиксировать все неопознанные летательные и плавающие объекты. Поэтому и полтергейст тоже возможен. Давай проверим.
Он вошел на кухню и сказал:
– Хонька, если ты не выдумка моей жены, то ответь мне.
И три раза ударил по столу пальцем. Мы замерли. Прошла минута, вторая…
Вдруг четко раздался ответный троекратный стук. Муж повторил эксперимент, через пару минут мы опять услышали постукивание.
– Возможно, это просто совпадение и стучит ветер в дымоходе, а возможно, действительно твой Хонька. Не будем торопиться с выводами.
– Давай не будем торопиться, – робко согласилась я.
Жизнь катилась своим чередом, страсти улеглись. Правда, дети вступили, как им казалось, в нашу игру и, при каждом удобном случае, все неприятности относили к проказам домового. Так, например, находило оправдание разбитая посуда, потерявшиеся вещи или переведенные стрелки часов, когда кто-то из них опаздывал с прогулки.
А мои страхи не прошли. Наоборот, я стала бояться одна принимать душ. Даже заходя в туалет, смотрела, не спрятался ли кто-нибудь за трубой. Хонька явно не проказничал, но его присутствие чувствовалось постоянно. И тогда муж пошел на крайние меры. Он пригласил священника. Квартиру освятили. Я успокоилась. Нельзя сказать, что после этого перестала биться посуда или, прекратили пропадать, а потом, каким-то необъяснимым образом, находиться вещи. Нет. Но всему этому теперь было логическое объяснение У всех, кроме меня.
Прошли годы, изменился мир, в котором я жила… Но, по-прежнему, мне кажется, что рядом живет Хонька, маленький, постаревший домовенок, который охраняет квартиру, показывает мне цветные сны и тихонько постукивает в трубе, как бы говоря:
«Не бойся! Я здесь, я с тобой!».
Лёгкие скафандры
Взлетную полосу нашего аэродрома в Быхове решили перестроить для посадки тяжелых самолетов. Поэтому все авиационные полки было решено отправить на запасной аэродром.
Случай, о котором я хочу рассказать, произошел в то счастливое Советское время, когда мы еще верили в светлое будущее, получали небольшую, но достойную зарплату, медицина была бесплатная, но кое- что было в дефиците. Вот об этом дефиците и пойдет речь.
Запасной аэродром находился в маленьком городке Витебской области и назывался – Миоры. Когда-то, до войны, он входил в состав Польши, поэтому, несмотря на небольшое количество жителей, здесь был свой костел с прекрасным, еще довоенного производства, органом. За забором храма размещалась городская больница, пациенты которой, после осмотра лечащим врачом, ходили за благословением к ксендзу. Он им отпускал грехи и укреплял веру в выздоровление.
Военный городок базировался в пяти километрах от города. Личный состав размещался в казармах. Аэродром в то время был грунтовый. Наши «ТУ-16» учились с него взлетать и, соответственно, садиться. Время тянулось долго, очень хотелось домой, но возвращаться было некуда. Там шла большая работа. Мужики изнывали от безделья. Вечером после обязательной программы, т.е. после полетов и занятий по специальной подготовке, все, свободные от несения службы, уходили в город «отдыхать». Из спиртных напитков, почему-то, кроме «Стрелецкой водки», ничего не продавали. В единственном ресторане ассортимент был тот же. В 17 часов городишко вымирал. Ни на улице, ни тем более, в ресторане не было ни души, все прятались по домам. Говорят, эта привычка сохранилась еще с довоенных времен. Поэтому мы гуляли и веселились сами с собой. Возвращались чаще всего пешком, но иногда и на попутном транспорте. Автобусы в сторону военного городка не ходили, поэтому попутным транспортом было – кто что достанет. Чаще всего это были велосипеды, которые местные жители легкомысленно оставляли на улице возле домов. На следующий день мы их честно возвращали с извинениями. Нас прощали, но потом все повторялось. Однажды угнали лошадь с телегой. Вернуть не успели, т.к. хозяин кобылы прибыл к утреннему построению и успел нажаловаться командиру полка. В результате нам запретили выход в город.
Тогда на горизонте появилась баба Гнашка, которая жила на хуторе за взлетной полосой. Все было, как в хорошем детективе. Ночью нужно было подойти к окошку ее домика и постучать. В открытую створку протянуть рубль, получив взамен стакан самогона и бутерброд с салом. Но скоро и эту лавочку прикрыли. Тут личный состав от безысходности вспомнил, что когда-нибудь длительная командировка закончится, а дома их ждут истосковавшиеся жены… Короче говоря, ко мне потянулись ходатаи с одной и той же просьбой:
– Доктор, помоги достать «индивидуальные средства защиты».
Просили, потому что это средство, или по аптечному, «изделие номер два», было тогда в большом дефиците. Я отговаривался, как мог, но кто-то узнал, что в местной больнице работают мои однокашники, поэтому напор на докторскую совесть усилился. Пришлось сдаться.
Главврачом был мой однокурсник Генка Шкраб-ков. Правда, теперь он был не Генка, а Геннадий Николаевич, но это сути дела не меняло. Я был одет в форму морского офицера, поэтому в его кабинет проник беспрепятственно. Секретарша только проводила меня завороженным взглядом, даже не спросив, по какому вопросу. И хорошо, что не спросила, иначе я бы не знал, что ей ответить.
– Мишка, привет, откуда ты тут взялся? Да еще в такой форме! – заорал явно обрадовавшийся сокурсник. – Тебя что, на флот призвали?
– Какой флот? Ты разве не знаешь, что у вас тут базируется морская авиация?
– Не знаю, да и некогда мне знать. Тут столько работы, что не до авиации. Представляешь, кроме этой больницы, еще куча фельдшерско-акушерских пунктов. Тут недавно такой случай произошел, обалдеешь! Садись, попьем чайку. А может, что покрепче? Я тебе так-о-е расскажу…
– Давай, – сразу согласился я.– Попьем, что покрепче и рассказывай, а то я совсем одичал.
Мы выпили все той же «Стрелецкой».
– Два года назад наши хирурги оперировали больного с опухолью желудка. Случай оказался неоперабельным. Зашили и отправили домой, в деревню, умирать, под наблюдение фельдшера. Год проходит, сообщения о смерти не получаем. Послали запрос, ответа нет. Уже собрались медика тамошнего на ковер вызывать, как он сам явился, да не один. Приглашают меня как-то в хирургическое отделение и больного показывают. Стоит у них в ординаторской здоровенный, такой мужик, косая сажень в плечах, и во всю мордуленцию улыбается. Вот, говорят, полюбуйтесь – это тот, «неоперабельный», явился.
Короче говоря, когда его домой, привезли, жить ему, по нашим понятиям, оставалось не больше месяца. Боли страшные, а уколов для этого дела не так уж и много. И решила его женка самостоятельно провести автоназию. Набрала в лесу мухоморов, сделала из них отвар и давай мужа им поить. День поит, другой, третий… Поначалу он сопротивлялся, хотя сил особых не было. А когда у него уменьшились боли, да аппетит появился, он со смертного одра встал и допрос ей
