Доктор, не споткнитесь о поребрик! - Жанна Юрьевна Вишневская
На Восьмое марта он честно отстоял в очереди за мимозой и ехал в автобусе довольный, пряча под пальто нежный букет. Дома он поставил цветы в вазу и накрыл праздничный стол на двух человек.
Дочь звонила раз в неделю и тоже пугалась переменам: отец все время говорил не от себя, а от них обоих. После того как он рассказал, что в субботу они с Наденькой собираются в парк, дочь срочно взяла билет на самолет и вылетела к отцу.
Пробыла пять дней. За это время закончила все коммунальные дела, договорилась с пенсионным фондом. Заведующая отнеслась с пониманием и оформила документы быстро.
Затем Таня поспешила домой: провожать мужа в рейс. Отцу купила билет на поезд через неделю, чтобы он спокойно собрался. Ее подруга обещала помочь и договориться с проводницей, чтобы за ним присматривали до самого места назначения.
Чемодан Степан собирал долго и тщательно, все-таки дальний путь, а собрать надо было их обоих.
– Наденька последнее время что-то сдала, – сокрушался он. – Многие вещи придется оставить, и она переживает.
Соседи, предупрежденные дочкой, только кивали и предлагали помощь.
Степан купил новый чемодан и всем жаловался, что Наденьке надо бы справить новую шубу, а то старую проела моль. Наконец подруга дочери посадила его в поезд, договорилась с проводницей, заплатила ей за присмотр.
С соседями по купе Степан вел задушевные беседы, рассказывая, что они с женой переезжают к дочке. Соседи недоумевали: а где же супруга?
– А она приедет чуть позже. Вот закончит все хозяйственные дела, и сразу к нам. А то, знаете, такой в этом году урожай ягод на садовом участке, дел невпроворот. Наденька и варенье вкусное варит, и компоты закручивает.
Соседи радовались такой любви, представляя, как через месяц Степан с цветами будет на вокзале встречать поезд, в котором наконец приедет его жена.
А он почти совсем не спал, только смотрел на мелькающие в окне пейзажи и шевелил губами, шепотом рассказывая Наденьке о том, что видит, ведь это было их первое далекое путешествие вдвоем.
Глава двадцать первая
Кардиология,
или Вместе по радуге
Сердце металось в грудной клетке, как загнанный зверь. То замирало, прислушиваясь, то начинало отчаянно толкаться, словно стараясь вырваться из западни. Раненое, оно истекало кровью. Тромбоциты, крутящиеся вокруг раны, отчаянно пытались ее залепить, наспех формируя тромб, но он разваливался, и опять открывалось кровотечение. Отвалившийся сгусток, как мячик в ручье, болтался в сосудах, норовя проскочить в мозг. Холестериновые бляшки громоздились на стенках артерий, не давая крови протиснуться дальше. Они наращивались годами, как сталактиты и сталагмиты, пока, не спаявшись друг с другом окончательно, не перекрывали намертво последний ручеек крови. Сосуды пытались хитрить, формируя обходные пути, но коллатерали были ненадежные и не справлялись с поставкой крови тканям.
Сердце отчаянно подавало сигналы. Оно ныло при любой нагрузке, тянущая боль будила по ночам. То, что раньше давалось легко, сейчас обрастало непреодолимыми препятствиями. Сердце сбивалось с ритма, пропускало удары, но хозяин или не понимал, или просто не хотел замечать.
И однажды сердце не выдержало. Сначала надорвалось одно мышечное волокно, которому не хватило крови. Оно дернулось и замерло, потянув за собой другое, третье, ткань истончилась настолько, что сквозь нее просвечивала темная густая кровь, пульсирующая в сердечной камере. Вместо того чтобы течь беспрепятственно к аорте и легочной артерии, кровь собиралась в водовороты, образуя сгустки и цепляясь за кальцинированные берега сосудов.
Со следующим толчком мышца сердца окончательно порвалась, в отверстие хлынула кровь, перемешанная с тромбами, забиваясь под наружную оболочку. Сдавленное со всех сторон сердце отчаянно забилось в предсмертной конвульсии, последний раз стукнулось в межреберье и замерло навсегда.
* * *
Женщина с обвисшими плечами сидела в вагоне метро, придерживая руками тяжелую сумку. Она даже не могла взять ее на колени, ткань протекла, оставив на полу темное пятно. Люди брезгливо отодвигались, а она все переставляла сумку и извинялась. Когда струйка потекла к сиденьям напротив, она вытащила носовой платок и, кряхтя, начала вытирать заплеванный пол вагона. Девушка на каблуках сморщила нос и отошла. Женщина поднялась с колен и, еще раз извинившись и забившись в угол вагона, стала перекладывать сумку.
Да, потек кусок мяса, который она купила еще утром перед дежурством, а бросить в холодильник забыла. Просто закрутилась. Надо было убрать два этажа, все палаты. Вынести утки, помыть судна, перестелить белье лежачим. Вонь, стоны. Не было даже времени подумать о своей девяностолетней матери. Как она там целый день лежит одна? Некому ни переодеть, ни покормить.
Женщина пробовала договориться, чтобы мать положили в больницу, но больше недели продержать не смогли, не хватало свободных коек. Это была лучшая неделя за последний год, с тех пор как мать разбил паралич.
А теперь вот она должна убирать и обхаживать других, а дома мать смотрит в потолок и ждет, пока дочь придет с дежурства и ее переоденет.
Денег катастрофически не хватало. Все страшно подорожало, надо было еще посылать что-то материной сестре в деревню, той исполнилось всего восемьдесят пять.
«Молодуха еще», – подумала женщина и стала готовиться к выходу на «Площади Восстания».
* * *
Девушка с брезгливым выражением лица отошла в другую часть вагона. Осмотрелась: свободное место было одно, рядом с пожилым человеком в пальто с потертым воротником. Он по очереди снимал с пальто то ли кошачьи, то ли собачьи шерстинки и задумчиво бросал их на пол. Девушку передернуло, она повернулась спиной и достала из сумки учебник. Беззвучно шевеля губами, начала повторять фармакологические свойства пилокарпина и атропина.
Девушка поминутно отвлекалась, смотрела в окно, проверяла маникюр, потом опять возвращалась к тексту.
Она ненавидела фармакологию в частности, медицину вообще и вдобавок – свою семью, которая гордилась потомственными медиками. Она хотела поступать в театральный, но родители настояли, пристроили в институт, и вот теперь ей приходится зубрить, пока подружки тусуются по вечеринкам. Впрочем, она не
