Птичий отель - Джойс Мэйнард
Знакомство с произведением Мерле Джи Финстера заставило меня пересмотреть распорядок дня. Я не отменила прогулок с Уолтером, по-прежнему каждый день отправлялась с Лейлой на рынок за овощами, но по возвращении непременно спешила к раскладному столику в саду, где меня ждала коробка с красками, стакан с водой и прекрасные соболиные кисти. Я могла рисовать цветы, насекомых, но чаще всего обращалась к теме птиц, чьи названия выкопала из книги Мерле Джи Финстера. Пятнистолобый чешуйчатый древолаз. Аспиднохвостый трогон. Лиловошалочный расписной малюр. Смеющийся сокол.
Мы сидели на террасе, пили кофе с мороженым из маракуйи и угощались макарунами. С противоположного берега доносился тихий колокольный звон, а затем послышалось пение. Должно быть, шла церковная служба. Волны бились о прибрежные камни, и вдруг над водой сверкнул огонек, потом второй, а потом весь воздух озарился сиянием.
– О боже, – выдохнула Лейла. – Я примерно помнила, что уже очень скоро, и очень надеялась полюбоваться на это еще раз.
О чем это она?
– Это светлячки, – пояснила Лейла. – Они собираются тут один раз в году, устраивают потрясающее зрелище, а потом снова исчезают. Возможно, это служит напоминанием, что красота не длится вечно. И надо радоваться, пока можно ее лицезреть, вместо того чтобы потом оплакивать ее уход.
29. Падение
Шел второй месяц моего пребывания в «Йороне». Мы с Лейлой по-прежнему совершали прогулки в деревню, но однажды, поднимаясь по ступеньками, она присела на полпути, чтобы перевести дух.
– Ничего страшного, – сказала она. – Иногда из-за полуденного солнца у меня кружится голова. Знаете что, идите без меня.
Позднее, вернувшись из своего одиночного похода на рынок и принеся корзинку продуктов, из которых Мария приготовит очередной потрясающий ужин, я разложила краски, намереваясь нарисовать особенно прекрасный закат. Должно быть, Лейла тоже им залюбовалась и подошла ко мне в своих длинных шелковых одеждах. Мы стояли у воды, устремив взгляды к горизонту. Закат полыхал прощальным заревом – никогда прежде я не видела ничего подобного.
– Знайте, что ваша любовь не иссякла, – сказала вдруг Лейла. – Вы еще сами этого не понимаете, но здешние птицы излечат ваше раненное сердце.
Я ничего не ответила, да и не должна была.
– В книге вашей жизни обязательно будут написаны новые главы, – продолжила Лейла. – Потерянного ничем не заменишь, но вы обретете что-то другое. Что-то очень прекрасное, наиболее приближенное к любви.
В то время слово «любовь» полностью отсутствовало в моей вселенной, ведь не проходило и часа, чтобы я не думала про сына и мужа. А мысль о том, чтобы снова открыть сердце навстречу новой любви, создав вероятность очередных потерь, казалась мне невообразимой. Та любовь, которую я познала, – к мужчине, к ребенку, – была блюдом, к которому я не могла больше притронуться, словно у меня была на него аллергия. Впрочем, позднее я все-таки признала, что открываюсь навстречу другим людям. Так было с Уолтером, с Марией. С Лейлой.
В тот день мы стояли с ней вдвоем и глядели, как солнце прячется за вулкан. И на какую-то секунду я позволила себе представить лицо Ленни, представить запах его одежды и как я кладу голову ему на плечо.
– Нужно набраться смелости и попробовать снова, – сказала Лейла. – Не забывайте об этом. – И она посмотрела мне в глаза.
– Пойду, пожалуй, в дом, – прибавила она. – Что-то голова разболелась.
Вдруг вспомнился попугай – из тех, что размножились от парочки аратингов, сбежавших из зоомагазина в Южной Калифорнии. Я прекрасно помнила, как он сидел на ветке и смотрел на меня через оконное стекло. Словно понимал про меня все-все. Именно таким взглядом минуту назад посмотрела на меня Лейла.
Она шла через сад к дому, и вдруг у нее подкосились ноги.
– Ой, – только и сказала она скорее удивленно, чем испуганно.
Лейла опала на землю, словно надувная фигурка, из которой вышел весь воздух.
Когда это случилось, я сразу поняла, что это не просто обморок. Аккуратная фигурка Лейлы распласталась на земле, седые локоны обрамляли ее лицо подобно ореолу, и не было сомнений, что жизнь покинула ее.
Я замерла с кистью в руке: по вечернему небу пролетела белая цапля и исчезла из вида.
В дверях кухни появилась Мария: прижав к лицу ладони, она стала звать Луиса с Элмером. Побросав в таз белье с прищепками, на крик прибежала испуганная Мирабель. Мы все поняли еще до того, как приблизились к Лейле.
Она умерла.
30. Запоздалый траур
Луис с Элмером занесли Лейлу в дом. Я всегда считала ее крепкой и сильной и только сейчас заметила, какая она худенькая и легкая как перышко.
Лейлу уложили на кровать. Я никогда прежде не была в ее комнате. Мария зажгла свечи.
Потом впятером – Мария, Луис, Элмер, Мирабель и я – мы собрались в гостиной. Мария начала молиться. Даже некому было позвонить и сообщить грустную весть. Я такое проходила.
Стемнело, и Луис вынес тело Лейлы на улицу. В дальнем конце сада при свете луны Элмер уже выкопал могилу. Там, откуда я приехала, потребовалось бы заполнять множество бумаг, вызывать медиков. А здесь, в Эсперансе, люди сами занимались своими мертвыми.
Глядя, как кладут в землю тело женщины, которую я знала чуть больше месяца, я вдруг вспомнила, что у меня даже не было возможности оплакать свою маму. Она погибла больше двадцати лет назад, и от нее не осталось ничего. Потом долгие годы моя бабушка ни слова о ней не проронила. И тут наконец я расплакалась.
Из своего краткого опыта общения с матерью я знала, что она не могла прожить без партнера и двух дней. Эта неизлечимая тяга прислониться хоть к кому-то и привела ее в подвал дома на Восемьдесят четвертой восточной улице.
Что до меня, я сама разбиралась с собственной жизнью, пока не повстречала Ленни. А когда он погиб, не знала, как жить дальше. Встреча с Лейлой стала неожиданным подарком, преподнесенным в самые трудные для меня времена. Эта женщина из Небраски сумела построить собственную жизнь в незнакомой далекой стране, где люди говорили совсем на другом языке. Познав счастье общения с Лейлой во время прогулок и долгих бесед на террасе под
