Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
– Тряпка тожэ нет. Сам сыделай, – указал тот пальчиком-сарделькой на рулон вафельных полотенец.
– Ну, а шампунь, гель для душа, зубная паста? Вы что, не понимаете, что цивилизованному человеку необходимы элементарные средства гигиены?
Заман нажал на кнопку подъемника, и тот задребезжал вверх.
– Муса сыказал: всех панимат, панималка отсохнет.
У Тетуха задергались на лице мышцы. Русич положил ему руку на плечо и слегка его сжал. Мужчина немного успокоился. И очень вовремя, так как минутой позже на верхней галерее появился Нияз в сопровождении невысокого коренастого паренька со спальным мешком подмышкой.
Кавказец, как обычно, был раздражен и искал к кому бы прицепиться.
– Что, гяуры, ищо живы? Жалка! Будете плоха работать, забрасаю вашу яму дымовыми шашками. Поняли, свиньи? Га-га-га.
Лялин был спокойнее психоаналитика.
– Че ж тут не понять? Мы на интеллект не жалуемся.
Реакция опера не понравилась бандиту. Он усмотрел в ней скрытую дерзость.
– Тхо диц ма де! Бид! – в бешенстве затрясся Нияз. – Закрой свой рот, дерьмо!
– Не вопрос! – присел Юрий на мешок с сахаром. На его губах играла миролюбивая улыбка, но правая рука то и дело сжимала кистевой эспандер, а мозг просчитывал варианты развития конфликтной ситуации. Последняя в любую секунду могла выйти из-под контроля. Если Владик с батюшкой и артистом слились со стенами и не отсвечивали, то Паштет демонстративно присел на соседний мешок. Вскинув голову вверх и поигрывая желваками, он дышал шумно и часто, как корова перед дойкой. Казалось, еще мгновение – и сжатая до упора пружина выстрелит…
– Кубики свои подбрось! – процедил сквозь зубы Лялин, стремясь переключить Пашкино внимание на другой объект.
Как ни странно, тот подчинился. Выпавшая комбинация ему не понравилась, и, к удовлетворению опера, тот потух.
Тем временем Нияз затолкнул на платформу паренька и нажал на кнопку. Подъемник задребезжал вниз.
– Вот вам ищо адын… гы-гы-гы, – дернул головой джигит, и его черная нечесаная грива тут же закрыла пол-лица. – Скора будит многа работа.
При ближайшем рассмотрении паренек оказался молодым мужчиной восточной наружности. Ширококостный, крепенький, с беззащитными, как у ребенка, глазами и печально опущенными уголками губ, он пошатывался на кривых ногах, боясь уронить на пол свой бесценный груз.
Тетух помог новичку спрыгнуть с платформы, забросил его спальник на свободные нары, жестом указал на скамейку у стола.
– Рахмат, – едва слышно прошептал тот.
– Павел, – протянул ему руку Паштет.
Бандиты уже собрались уходить, но Заман вдруг ударил себя по лбу пухлым кулачком:
– Савысэм забыл!
Наклонившись вниз, он поднял с пола небольшой рюкзак, стал расстегивать молнию.
– Каторый тут прасыл мышейловку? Палучи! – и на голову новенького с визгом приземлился черный котяра.
Парень вскрикнул и брякнулся оземь вместе со вцепившимся в его волосы животным. Упав на пол, кот подпрыгнул, как футбольный мяч, и в мгновение ока растворился в глубине подземелья. Бурак бросился за водой, Русич с Владиком – к лежащему без сознания новичку.
В это время на верхней галерее кавказцы покатывались со смеху. От хохота Нияз подавился шариком насвая и долго откашливался.
– Что это было? – поинтересовался Лялин, дождавшись, пока бандиты успокоятся.
– Сказал же, мышейловка, – глумливо улыбнулся Заман. – Сам же прасыл.
– Я просил десяток мощных крысиных капканов, а не еще один рот, который нужно кормить. Где кошачья пайка?
– Его пайка – крыса, да, – хихикнул толстяк. – Нэ будет лавыть крыса, можешь сыделать из него шашлык.
– Из тебя, кабанюра, знатный бы шашлычок получился, – вполголоса проворчал Тетух.
– Чиииво? – сверкнули огнем близко посаженные глаза кавказца. – Ищо одыно слово, и ты умирош.
Поймав на себе умоляющий взгляд Русича, Пашка промолчал. Он никак не мог привыкнуть к тому, что теперь должен учитывать интересы окружающих его людей.
После ухода бандитов все сгрудились над нарами Лялина, куда Бурак с батюшкой уложили новенького. Паштет плеснул ему в лицо холодной водой, и тот открыл свои карие глаза, обрамленные густыми черными ресницами. Взгляд парня выражал страх и покорность судьбе.
– Представься честной компании, – улыбнулся ему отец Георгий.
– Джамшед… Джураев, – разлепил тот пересохшие губы.
– Вот те здрасьте! – вытаращился на него Тетух. – А пять минут назад прикидывался Рахматом.
Новенький замахал на Паштета руками.
– Рахмат – это по-таджикски «спасиба».
– Так ты – гастарбайтер?
Мужчина утвердительно кивнул головой.
– По-русски понимаешь?
Тот снова кивнул.
– Сколько пальцев видишь?
– Чор… четыре.
– Ну, вот и славно! Жить будешь. Поднимайся, оправляйся, мой руки. Сейчас будем ужинать. Владик, покажи Джамшеду, где у нас туалет.
Ужинали вполне сносной гороховой кашей, сдобренной рыбными консервами. Новенький удивленно таращился на сидящую на плече Паштета крысу с синим бантом на шее, но вопросов не задавал. Он вообще был немногословен. Сам ничего не рассказывал, на вопросы отвечал односложно, в обсуждении дел насущных участия не принимал. Ел жадно и очень быстро, как будто боялся, что сейчас у него отнимут тарелку. На вопрос отца Георгия, добавить ли ему каши, мелко затряс головой.
– Жрет, как блокадник, в натуре, – сочувственно произнес Павел, подсовывая новенькому дополнительный кусок хлеба. – Кстати, где наш котяра? Небось, уже натрамбовался крысятиной и скоро явится за пойлом.
– Лучше бы не являлся, – чихнул белорус. – У меня – аллергия на кошачью шерсть.
– И у меня на котов – идиосинкразия, – признался опер. – Они меня тоже не жалуют – я пахну собакой.
– Не повезло усатому. Крышевать его некому, да Злыдень? – дернул Пашка за хвост крысака, доедавшего с его руки комочек гороховой каши. В подтверждение слов хозяина тот скрипнул зубами. – Как бы там ни было, а дать имя новому жильцу мы обязаны. Какие будут предложения?
В помещении воцарилось молчание.
– Можно назвать Боцманом, – неуверенно предложил Русич.
– Или Маркизом, – поправил очки Бурак.
– Обама! – выкрикнул Лялин. – А что? Кот черный, как негр, и с гонором, будто он – голубых кровей. Игнорирует наше общество, хотя жрать наверняка хочет.
На том и порешили: если потеряшка объявится, будет отзываться на Обаму. Явление кота народу произошло минут через двадцать. Весь в пыли и липкой паутине, усеянной останками мошек и пауков, с дикими глазами и топорщащейся шерстью, Обама робко приблизился к людям. Пытаясь выпутаться из пыльной вуали, усатый потерся спиной о мешок с сахаром, жалобно мяукнул и присел на задние лапы.
Злыдень недоуменно уставился на пришельца, затем повертел головой по сторонам, будто ожидал разъяснений от сидящих за столом мужчин. Момент десантирования кота он пропустил и сейчас не знал, как себя вести. Поскольку никаких команд от хозяина не поступило, крысак решил, что благословлен на подвиги.
Взмахнув своим длинным хвостищем, он соскочил на пол и, угрожающе шипя, пошел на Обаму. Последний отступил шаг назад и всем
