Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
Ничего более обидного в свой адрес Тетух никогда не слышал. Предположение о том, что он может быть отпрыском азиата, вызвало у мужчины атомную реакцию. Он вскочил на ноги столь стремительно, что Злыдень кубарем скатился с его плеча прямо под стол. Обама в ужасе отскочил от своей миски и беличьими прыжками метнулся прочь.
Пашка тем временем ухватил белоруса за края олимпийки и, приподняв его вверх, бросил прямо на мешки.
– Ты че, фуфломет, мне под панцирь лезешь? Какое тебе дело до моего происхождения? Если хочешь знать, я специально ДНК-тест на Y-гаплогруппу сдавал, чтоб убедиться в том, что я – истинно русский.
Вместо того чтобы промолчать, Бурак продолжал бодаться:
– Права была бабелевская мадам Криворучко: «Если у русского человека попадается хороший характер, так это, действительно, редкость».
Последняя реплика артиста завела Паштета еще больше. Он схватил Ивана за шиворот и трясонул его так, что очки последнего слетели с носа и грохнулись о бетонный пол.
– Япона мать! Вы что ж это, ушлепки, творите? – кинулся Лялин Бураку на подмогу. – Мало нам проблем с чуркобесами, так вы решили к ним собственные добавить?
Он завернул руку Павла назад и отбросил его от белоруса. Не удержавшись на ногах, Тетух приземлился прямо на очки. Те жалобно хрустнули и разломились пополам.
– Без них я слеп, как летучая мышь, – близоруко прищурился артист, поднимаясь с мешка. – Как я теперь буду работать?
– Не хрен было психа доставать! Знаешь ведь, что он самовоспламеняющийся – только чиркни, а все равно нарываешься.
Разгоряченный Пашка присел на скамью, сверля обидчиков зверским взглядом.
– Сам ты псих, мент поганый! А ты, алкаш бульбостановский, еще пожалеешь о своих гнусных намеках!
– Вот так и живем! – бросил Лялин в сторону перепуганного Джураева.
Тот сидел на краешке скамейки, сжавшись в комок. Мышцы его лица были напряжены. В межбровье залегли глубокие морщины, соединенные треугольником, смахивающим на Эйфелеву башню. В бегающих глазах плескался ужас. Шрамик от неискусно прооперированной заячьей губы покраснел. Плотно сжатые губы выдавали крайнюю степень озадаченности. – Так-то мы ребята неплохие, но больно уж нервные – бытие определяет сознание.
– Битие, – поправил опера ковыляющий к своим нарам Бурак. Его движения были робкими и неуверенными, а сам он походил на беспомощного щенка, то и дело натыкающегося на стены, коробки и мешки.
Владик в это время сосредоточенно прихлебывал чай, не обращая на потасовку ни малейшего внимания, отец Георгий сотворял молитву о примирении, Обама по-пластунски пробирался под стол, чтобы вновь забраться на колени Джураева, а Злыдень… тот вообще испарился, получив сотрясение мозга.
– Ты, Джами, нас не бойся, – похлопал опер таджика по плечу. – Мы тут тоже не по своей воле находимся. Меня Юрием зовут, я – полицейский. Иван Бурак – артист из Гродно, отец Георгий – священник.
– Пока просто монах, – уточнил Русич, – ибо еще не рукоположен во священство.
– Владик о себе ничего не помнит, – продолжил Лялин. – А Павел, он же Паштет… эээээ… мелкий предприниматель. Всех нас бандиты выкрали, бросили в подземелье, под страхом смерти принудили к рабскому труду.
Таджик поднял вверх затравленный взгляд.
– Бандиты? Па-чи-му?
Мужчины переглянулись.
– Патамушта, – перекривил его Пашка. – Ты что, по доброй воле сюда пришел?
Из сбивчивого рассказа Джураева выяснилось, что его никто не похищал. Что он полгода работал на какого-то Айдамира, который был не то хозяином, не то посредником между гастарбайтерами и работодателем. За пятьдесят долларов в месяц Джамшед клал плитку на стройке, копал шестидесятиметровые колодцы, стриг кусты, работал грузчиком на базаре. Жил со своими земляками в обитом железом вагончике, обнесенном забором и колючей проволокой. Спал на двухэтажных нарах, питался намазанными майонезом черствыми хлебными батонами. Первые два месяца им платили исправно, и он все, до последней копейки, отправил семье в Пенджикент. Затем начались проволочки с обещаниями исправить ситуацию в кратчайшие сроки. Спустя какое-то время мужчина понял, что их обманывают, и стал подбивать земляков на бунт. Наутро те отказались садиться в автобус, развозивший их по рабочим местам. Стояли, как ишаки, повторяя одно и то же: «Запляяту кадаа будет?». На разборки приехал Айдамир, посадил Джамшеда в свой джип и повез его в банк «за зарплатой для всего коллектива», но таджик почему-то оказался не в банке, а у знакомого Айдамира – Мусы. Тот представился его новым работодателем, пообещал отдать долг за приятеля, вручил ему спальный мешок и повез «на новое место работы». Последнее Джураеву однозначно понравилось: кормят хорошо, работа сидячая, места много, людей мало. К тому же, здесь не жарко. Раньше всю смену он корячился на солнцепеке. К тому же, крыша их вагончика за день так раскалялась, что спать на верхних нарах было просто невозможно.
– Без лоха жизнь плоха, – грустно констатировал Бурак, выслушав коллегу по несчастью.
Лялин же наоборот – развеселился:
– Все познается в сравнении. Мы и не догадывались, что у нас здесь – курорт. Ни тебе жары, ни окриков бая, ни тесноты. Коридоры такой длины, что можно делать утренние пробежки. А рацион… так после сухаря с майонезом, наш суточный выброс, действительно, может показаться птичьим молоком. Одно плохо: денег нам не платят. Вообще. Мы – рабы. Пашем за хавчик. Света божьего тоже не видим – прогулки не предусмотрены. Скажу больше: живыми нас отсюда никто не выпустит. Так что, попал ты, Джами, как кур в ощип. Лучше б ты сдался эмиграционной службе, и та бесплатно депортировала тебя на родину.
Какое-то время таджик тупо смотрел на опера, не желая верить услышанному.
– Я не могу умирать – дети кормить должен, – увлажнились его бархатные широко посаженные глаза.
– И много их у тебя?
– Панч, – растопырил мужчина пальцы правой руки. – Файзуллох, Сангибек, Ситора, Барфина и савысем маленький Шукрона.
– Ничего себе! – хмыкнул Бурак. – Прям, перекличка из «Белого солнца пустыни». Кстати о гареме, сколько у тебя жен?
– Адын – Гулянда! На больше нету денег.
– Если че, я без наезда, – вклинился в беседу Тетух. – Просто хочу понять: зачем вам, бабаям, такие выводки. Объясни мне, идиоту, на хрена при такой нищете вы плодитесь, как кролики?
– Все в руках Аллаха – сколько пошлет нам детей, столько и примем.
– А если он на штук двадцать не поскупится?
– Двадцать будет.
– А Гулянду – ну, и имечко! – тебе не жалко? Хроническая беременность вредит женскому организму. А детей, которые уже имеются? Ты ж не эмир бухарский, а голь перекатная.
– Была бы халава, а тюбетейка найдется, – стоял на своем таджик.
– Вот загнешься ты в этом подвале, и что будет с твоими тюбетейками? – поддержал Лялин Паштета. –
