Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам
– Поверить не могу, что Бабу все еще хранит это старье.
– Ты же сама говорила, что жители Йезда ничего не выбрасывают.
Мама прыснула от смеха.
– Вставай. Пора одеваться. Твой дед планирует выехать уже через полчаса.
– Хорошо.
Солнце еще целовало горизонт, когда я вышел из дома. Чтобы не мерзли уши, мне пришлось надеть капюшон куртки.
Кругом было тихо.
Это если не считать дома за моей спиной, где мама кричала Лале, что пора надеть ботинки, а Маму кричала маме, что ни в коем случае нельзя забыть бутылки с водой и перекус.
Папа толкнул меня локтем, спрятав руки глубоко в карманы серой куртки с символикой «Келлнер & Ньютон».
– М-м.
Ор в доме утонул в жужжании тысячи бешеных ос. Это Бабу завел автомобиль семьи Бахрами и теперь пытался вывести его на обочину перед домом.
Ардешир Бахрами водил минивэн тускло-голубого цвета, который по виду принадлежал другой эпохе развития человечества. Он был похож на футляр, весь угловатый, а выхлопная труба изрыгала такое количество дыма, что не оставалось сомнений: в глубине его каталитического конвертера работала целая Кузница какого-нибудь Темного Лорда.
Я задумался, проводят ли в Иране тесты на уровень выбросов выхлопных газов. Казалось невероятным, что автомобиль семьи Бахрами может одобрить хоть один инспектор в мире.
Бабу остановился перед домом, но облако дыма продолжало черным саваном укутывать минивэн, а потом растворялось, обращаясь тонкими струйками позади машины.
Я решил называть дедушкин минивэн Чадмобилем.
Я бы даже провел обряд крещения, но продажа алкоголя в Иране запрещена, а значит, бутылку шампанского, которую можно было бы разбить о голубой корпус автомобиля, я бы не нашел. Можно было бы использовать для этих целей бутылку дука (это такой газированный йогурт, который обожают все Настоящие, Нечастичные Персы), но а) обычно его продавали в пластиковых бутылках, которые не бьются, и б) какая адская вышла бы грязища.
Бабу вылез из машины и наклонился над капотом.
– Фариба!
Маму за руку вывела из дома полусонную Лале и усадила в Чадмобиль. Пока отец пристегивал ее, Маму снова скрылась в доме.
– Фариба! – закричал Бабу.
Следующей из дома вышла мама, неся в руках пакет со снеками.
– Могу его взять.
– Спасибо, милый.
Я положил пакет в багажник, пролез на заднее сиденье и сел рядом с Лале. Но мама почему-то развернулась и тоже побежала обратно в дом.
– Ширин!
И теперь уже Бабу последовал в дом за мамой.
Папа поймал мой взгляд. В уголках его губ пряталась крошечная улыбка.
– Наглядно видно, откуда эта черта у твоей мамы.
Он забрался в машину и занял место посередине.
Я думал, безопасно ли вообще Бабу водить в его состоянии, особенно в поездках на такие длинные расстояния (до Персеполя, должно быть, около шести часов), но, когда я задал этот вопрос папе, он приложил палец к губам:
– Не сейчас.
Я решил, что, наверное, эту тему успел поднять кто-то другой.
И, наверное, именно поэтому все уже с утра были в таком плохом настроении.
Лале потянулась, зевнула и облокотилась на меня, спрятав голову у меня под мышкой.
Обычно мне нравится, когда Лале так делает. Иногда быть подушкой – это как раз то, чем должен заниматься старший брат.
Тем утром я не чувствовал себя хорошим старшим братом.
Я ерзал и ворочался, пока Лале это не надоело и она не прислонилась к окну.
Наконец из дома вышли Маму и мама. Мама села рядом с отцом, Маму – на сиденье рядом с водителем.
– А где Бабу? – спросил отец.
– Забыл арбузные семечки в дорогу, – ответила Маму.
Мама что-то сказала Маму на фарси.
– Да. Каждый раз!
Бабу спешно залез в минивэн с большим пакетом семечек в руках и пристегнулся.
– Ну что ж, – сказал он. – Поехали.
Сухраб ждал нас на крыльце. В утренних сумерках рассмотреть что-либо было непросто, солнце вставало как раз за домом, но в занавешенных окнах теплился свет, и из-за этого дом выглядел теплым и уютным.
Я подвинулся, чтобы освободить Сухрабу место. Лале сердито фыркнула и припала ближе к окну.
– Привет, – сказал я, как только Сухраб закончил здороваться с Маму и Бабу. Это был долгий поток фарси, состоявший, казалось, в основном из проявлений таарофа.
– Доброе утро, Дариуш.
– Готов?
Сухраб защелкнул ремень безопасности.
– Всегда готов.
Ардешир Бахрами за баранкой оказался чистым безумцем.
В салоне не было никаких поручней (папа называл их «о-черт-поручнями», хотя был категорически против ярких метафор), поэтому я схватился за сиденье под собой в надежде ненароком не расплющить Сухраба или Лале всякий раз, как Бабу неожиданно сворачивал в переулок.
Мама и Маму, несомненно, успевшие привыкнуть к стилю вождения Бабу, по инерции покачивались вместе с движениями Чадмобиля. А вот Стивен Келлнер, обожавший водить свое Немецкое Авто на небезопасных скоростях, чувствовал себя как дома, на каждом повороте наклоняясь в соответствующую сторону всем телом, как это делают водители гоночных машин.
Когда мы выехали на шоссе, улицы были почти пусты, но Бабу рулил так, будто ежесекундно уходил от неприятельского огня, осуществляя один маневр уклонения за другим.
Наверное, это тоже такое Правило Персидского Этикета.
Как я уже сказал, до Персеполя было около шести часов езды.
Ардешир Бахрами управился за четыре с половиной.
Когда мы наконец припарковались, моему телу пришлось сначала приспосабливаться к скоростям ниже скорости света, и только после этого я смог не без труда выбраться с заднего сиденья Чадмобиля и пойти следом за Сухрабом к кассам.
Мне кажется, кассы – это такая константа вселенной. Не важно, куда вы хотите попасть, на руины Персеполя (Сухраб постоянно называл их Takhte Jamsheed, или Трон Джамшида) или в Центральный розарий в Портленде. Однажды, когда люди колонизируют Марс, они немедленно установят кассы для желающих увидеть гору Олимп.
Настоящую. А не дымящуюся воронку на месте моего недавнего прыща.
Бабу сердито взглянул на кассира и пустился в спор по поводу цены входного билета. Всегда торгуйся по поводу цен – так звучало еще одно Правило Персидского Этикета. Я наблюдал его в действии и раньше, когда ходил вместе с мамой в персидский магазин в Портленде.
Лале почти всю поездку спала, прислонившись лбом к гудящему и дрожащему стеклу.
Мне было даже немного стыдно за это.
Но сестра проснулась свеженькой и c огромным нетерпением ждала, когда можно будет войти через ворота и все вокруг исследовать. Она постоянно вертела в руках и наматывала на пальцы кончики своего мягкого желтого головного платка. Он был украшен узором из подсолнухов.
– У тебя
