Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам
Лале сжала мою руку. Мне очень нравилось, как ее ладошка аккуратно умещалась в моей.
– Спасибо.
Бабу все еще торговался, но тут к нему подошла мама и прошептала что-то на ухо. Бабу покачал головой, но мама в тот же миг подсунула под стеклянную перегородку кассы пачку банкнот, и Бабу не успел ее остановить. Кассира, кажется, встревожила прямота мамы, но он отдал Бабу наши билеты и утер со лба пот.
Ардешир Бахрами был просто лютым переговорщиком.
– Идемте, – сказал он и взял Лале за вторую руку. Чтобы поспеть за ним, сестре пришлось отпустить мою ладонь.
Лале хотела заглянуть в абсолютно каждую палатку на базаре, который расположился между кассой и входом в развалины, но Бабу умудрился удержать ее с помощью каких-то хитрых маневров. Очевидно, его навыки уклонения на дороге распространялись и на ситуации, когда необходимо было увести Лале подальше от потенциальных отвлекающих факторов.
– У твоей сестренки столько энергии, – произнес Сухраб.
– Да. Слишком много.
– Ты хороший брат, Дариуш.
Я не знал, правда ли это, но было приятно, что Сухраб обо мне такого мнения.
Развалины скрывались за деревьями. Мы поднимались на холм по тропинке, сделанной из высветленных солнцем дощечек. Впереди нас Лале вывернулась от Бабу и опрометью побежала к крошащейся каменной арке, которая стоит на этом месте несколько тысяч лет. Мы с Сухрабом вынуждены были припустить, чтобы поспеть за ней.
Несмотря на то что кругом зеленели деревья и ухоженные лужайки, сам Персеполь был сух и коричнев. Каменные колонны тянулись к солнцу, их поверхности были оглажены ветром и временем. Чтобы увидеть верхушки, мне приходилось вытягивать шею, но яркость неба так била в глаза, а солнце успело подняться так высоко, что я начал чихать.
– Ого, – произнес я, когда снова обрел дар речи.
Папа остановился рядом со мной.
– «Ого» так «ого». Только посмотри.
Некоторые колонны были разрушены. Другие покрылись трещинами, но все еще стояли, окруженные баррикадой из оргстекла, которая ограждала их от прикосновений туристов. Некоторые уже испытали крушение с непоправимыми последствиями: на рыхлой каменистой земле лежали всеми забытые и покинутые громадные коричневые обломки. В некоторых затененных уголках из земли прорастали пучки травы, но в целом развалины производили впечатление места высохшего на солнце и пустынного.
Я чувствовал себя так, будто высадился на поверхность планеты Вулкан и собирался наконец освоить дисциплину колинар, то есть призывать на помощь только логику, полностью отказываясь от эмоций.
Папа вынул из сумки «Келлнер & Ньютон» скетчбук (он никогда не путешествовал без своего скетчбука), сошел с деревянного настила на гравий и начал зарисовывать ближайший ряд разрушенных колонн.
Лале и Бабу уже далеко ушли, а Сухраб повел меня к гигантской статуе ламассу.
Ламассу – это что-то вроде персидской версии сфинкса. Винегрет из живых существ: голова человека, тело быка, крылья орла. Насколько я знаю, встречи с ламассу в мифологии не были связаны ни с какими загадками, но не исключено, что без таарофа самого высокого уровня там не обошлось.
У ламассу была пара. Ее приятель в какой-то момент лишился головы, и все же обе статуи возвышались над нами. Немые стражи павшей империи.
– Ворота Всех Народов, – сказал Сухраб. Он обвел рукой статуи ламассу и колонны, окружавшие нас. – Так называется это место.
Никакими воротами это назвать больше было нельзя, потому что любой народ мог спокойно обойти их, вместо того чтобы проходить сквозь них. Но все равно зрелище было удивительное.
За ламассу из земли вырастали еще несколько колонн, как древние деревья в окаменевшем лесу, метров по двенадцать в высоту, тонкие, но все же каким-то чудом удерживающие вертикальное положение. Громадные каменные глыбы лежали в основании строения, которое когда-то не могло не поражать воображение.
Сухраб положил руку мне на плечо, и мы вместе прошли через Ворота Всех Народов. Потом он показал мне еще одну длинную дощатую дорожку, на которой нас уже ждали мама и Маму.
– Это дворец Дария Первого, – сказал Сухраб. – Дария Великого.
– Ого, – отозвался я.
Словарный запас меня подводил.
– Круто, правда? – сказала мама и обернулась ко входу. – А где папа?
– Рисует колонны.
– Сходи за ним, ладно? – Она заправила выбившуюся прядь обратно под бирюзовый головной платок, а потом помогла сделать то же самое своей маме. – Нам нужно держаться вместе.
– А как насчет Лале и Бабу?
– С ними все будет хорошо, – ответила мама.
Я побежал обратно ко входу и позвал отца.
– Мама говорит, что нам надо держаться вместе.
– Идет.
Но папа решил зарисовать и Ворота Всех Народов, так что мама наконец потеряла терпение и сама за ним пришла.
Она помахала рукой в направлении обступавшей нас толпы.
– Все подумают, что вы планируете устроить атаку с беспилотника, – прошептала она едким как уксус голосом.
Ширин Келлнер умеет при необходимости быть очень грозной.
– Извини, – отозвался отец и убрал блокнот обратно в сумку «Келлнер & Ньютон».
Папа знал, что лучше не спорить с мамой, если она уже перешла на уксусный тон.
Мы пошли за мамой, и отец несколько раз толкнул меня локтем в бок.
Я не понял, почему он так делает.
– Размеры впечатляют, да?
– Ага.
– Я так рад и благодарен судьбе, что ты это видишь.
– И я.
Папа почти улыбался мне.
Почти.
Возможно, он старался изо всех сил.
– Дариуш! – крикнул Сухраб, указывая вперед.
– Иду!
Персеполь представлял собой далеко не только древние развалины.
В зените своей славы этот город покрывал колоссальную площадь. Не такую, возможно, как Портленд с пригородами, но все же. Та часть, где мы находились, район самих развалин, или Трон Джамшида, была такой маленькой, что могла бы сравниться с районом, в котором мы жили в Портленде.
Сухраб вел меня по Ападане, главному дворцу этого комплекса построек. От него не так-то много осталось: несколько огромных колонн, даже выше, чем колонны Ворот Всех Народов; несколько богато украшенных лестниц, у которых явно было нарушено соотношение высоты и ширины; и группа каменных арок, чьи поля структурной целостности поддерживались на удивление хорошо в течение стольких тысячелетий.
Здесь пахло прогретой солнцем пылью (странно, но этот запах напомнил мне моменты, когда мама пылесосила дома), но нельзя было назвать это запахом старости или затхлости. Ветер с гор, окружавших Шираз, легонько обдувал Ападану, нежнее и спокойнее, чем это было доступно Танцующему Вентилятору в его земном существовании.
На фотографиях старые здания всегда выглядят белыми и гладкими. Но в реальности Персеполь был коричневым, грубым
