Трое - Георгий Иванов Марков
«Поиски необыкновенного!» — подумал он.
Вошли в пустое купе. До отхода поезда было достаточно времени, и они сели. Младен сказал что-то вроде: «…кончилась наша служба… расстаемся, и кто знает, встретимся ли когда-нибудь снова… Жизнь…» Наверное, ему хотелось заручиться будущей поддержкой друга.
Иван не ответил ему. Подошел к открытому окну вагона, посмотрел на город и удивился, что большое здание горсовета еще не закончено. Почему замешкались строители?
Мимо окна прошел продавец мороженого. Иван хотел угостить друзей, но они отказались. Младен — потому, что не подобает серьезному человеку лизать мороженое в публичном месте. Марта — потому, что не желает отвлекаться, когда должно произойти нечто необыкновенное. Иван взял себе порцию мороженого, уселся против них и спокойно разделался с ним. Они смотрели на него с немым удивлением.
— Если бы здесь был Сашо, — заметил Иван, — то наверное ликвидировал бы целый поднос.
Младен воспользовался этим упоминанием и сказал, что получил от Сашо письмо. Тот писал ему, как гулял с друзьями три дня и три ночи подряд и как добирался домой на четвереньках. Младен говорил о друге, не скрывая своего снисхождения, он не знал, что Сашо нарочно написал ему об этом.
— Жаль, — заметил Иван, — я погулял бы еще и четвертый денек.
«Да, думает Младен, сбросив солдатскую форму, люди становятся другими».
Иван вытер руки и посмотрел на Марту. В полумраке купе лицо ее приобрело свое прежнее очарование. Эфирно-нежный цвет этого лица, маленький подбородок, забавная серьезность слегка нахмуренных бровей и постоянный, странный блеск в глазах, неожиданно ставших глубокими, снова, с еще большей силой, заставили его почувствовать влечение к ней. Ему захотелось поцеловать ее.
Младен вышел выпить воды.
— Возьми меня с собой! — сказала Марта, глядя в окно, очевидно, стыдясь собственных слов.
— У меня дома кукол нет! — впервые резко ответил он.
Марта еще больше нахмурила брови.
— Но если захочешь, приезжай! — добавил он, дружески улыбаясь.
— Не люблю ездить в гости! — вскрикнула Марта, не в силах сдержать гнева.
Он только пожал плечами.
Глаза девушки вдруг озарились новым блеском. Она бросилась к Ивану и страстно обняла его, не пощадив перевязанной руки.
— Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу! — почти кричала она, вся дрожа от волнения.
Вот оно «необыкновенное»!
В следующий миг, обхватив обеими руками его голову, она повернула ее к себе и посмотрела прямо ему в глаза, пытаясь проникнуть в их взгляд, угадать, что скрывается за их улыбкой.
Ее зрачки показались Ивану огромными.
Она поцеловала его и выскочила из купе.
Он засмеялся. Вышел и купил еще мороженого…
Как жаль, что в такую пору в Софии утром не купишь мороженого. Да и кому захочется есть мороженое в такой холод? Пожалуй, было бы неплохо обзавестись специальной машинкой, и зимой самому делать мороженое. И Иван представил себе. Он сидит за столом у радиатора парового отопления. На столе — журналы, с обложек которых на него смотрят красивые женщины — кинозвезды, сборники избранных шахматных партий и… мороженое… И трубка. Все, что нужно для «академического» пятнадцатиминутного перерыва между делами. Десяти минут, пожалуй, не хватит, а двадцать — транжирство.
Боже мой, как удивились бы некоторые его старые друзья, если бы только узнали, что это его единственное конкретное желание в отношении будущего.
Все остальное подернуто туманной дымкой и не волнует его. «Будет так, как должно быть. Во всяком случае не хуже, чем прежде!» Здравствуй, София!
Продавщица подметает тротуар подле своего киоска. Халатик у нее короткий, не скрывает голых ног — загорелых, упругих, от них веет здоровьем и нежностью, непретенциозностью и красотой.
Иван любит смотреть на вещи вблизи и на расстоянии. Продавщица кажется крохотной на фоне огромных зданий, вдоль длинного бульвара, упирающегося в серый горб церкви св. Воскресенья, под закопченным куполом неба и мрачной Витошей, словно решившейся, наконец, предпринять свое наступление на город.
Здравствуй, София!
Что сейчас делается в городском парке? Опавшая влажная листва мягко приглушает звуки шагов. Молчат невозмутимые философы — деревья. На скамейках — безнадежно влюбленные гимназисты, печальные отшельники в плащах. По аллее бодрым шагом идет молодой солдатик… раз, два, раз два… пожилой человек с рюкзаком за спиной, по виду завзятый турист, старики-пенсионеры, собирающие шишки…
Здравствуй, София!
Он пойдет на последний сеанс в кино «Молодая гвардия» и, выйдя оттуда в полночь, направится вниз к площади Славейкова. Как деготь блестит асфальт после дождя, гаснут окна, замирает вдалеке шум последнего трамвая…
Он будет шагать, засунув руки в карманы плаща, останавливаться перед витринами магазинов, и ему будет все также хорошо и легко на душе, потому, что чувствует себя богатым, сказочно богатым и знает, что никто не сможет посягнуть на его богатства…
Здравствуй, София!
Утром промчится троллейбус с еще полусонными пассажирами. И какой-нибудь кондуктор-балагур в очках громко объявит на остановке перед зоопарком:
— Желающие повидать родичей, сходите, не стесняйтесь!
И люди оживятся.
Ивану кажется, будто за всем этим знакомым и близким прячется другое, подлинное содержание вещей и явлений, которое всегда существовало, но только было неведомо ему…
Продолжительная ходьба уже не утомляет его. В последние дни он часто выходил из больницы на прогулку с Мартой. Силы уже вернулись к нему, и, если бы не эта, еще ее вполне зарубцевавшаяся рана, то он даже мог бы пойти на экскурсию.
Когда он проходил мимо крытого рынка, его окликнул женский голос:
— Ванко!
Стройная темноволосая женщина с большой челкой, спадающей до самых бровей, и красивым улыбающимся лицом. На ней ярко-красная блузка, юбка в красную, зеленую и желтую клетку. Есть нечто чувственное и вместе с тем экстравагантное во всем облике молодой женщины — и не только в прическе и одежде, но и в рельефных формах ее фигуры, широких плечах, выступающей груди и больше всего в умело подведенных ресницах.
Когда-то гимназистка Дора писала пламенные любовные письма неопытному в таких делах студенту Ивану.
— Ванко, — говорит она приглушенным покровительственным тоном, — с каких пор мы не виделись. В ее словах звучат и упрек за прошлое, и радость встречи, и надежда на будущее.
Наверное, Сашо всплеснул бы руками от восхищения и запел:
«Спроси, где меня осветило впервые светом прекрасной зари!»
Иван подает ей руку и с любопытством рассматривает.
Она улыбается — уличная торговка, выложившая товар лицом.
— Куда идешь?
— Домой!
— Проводи меня, ищу материал на приклад. Нигде не могу найти льняную бортовку, — и она берет его под руку.
Свернули на улицу Жданова. Иван чувствует теплоту ее тела и думает, что неплохо бы пригласить ее домой. Несколько ничего не значащих слов по поводу перевязанной руки Ивана.
