Лев Овалов - Январские ночи
Показали часовому у входа свои удостоверения и - вверх по лестнице.
Здесь опять пост.
- Заседание закрытое, товарищ...
Землячка помахала перед носом сурового молодого человека своим мандатом.
- Я член Московского комитета!
Еще один молодой человек преградил ей дорогу у самой двери в зал, где заседал Военно-революционный комитет.
Но не успела Землячка протянуть руку к двери, как услышала за своей спиной низкий грудной голос:
- А ну, деточка...
Так и есть, Мария Михайловна Костеловская собственной персоной.
Полная представительная дама, она важно проплыла и мимо Землячки, и мимо охранявшего вход молодого человека, толкнула дверь и вошла в зал, на ходу приглашая Землячку:
- Заходите, заходите, Розалия Самойловна.
В зале находились Ломов, Муралов, Усиевич, Владимирский, Розенгольц, Ведерников, Штернберг... Меньшевиков среди них уже не было; их поначалу ввели и состав ревкома, но вскоре они из него вышли.
"Тем лучше, - подумала Землячка, - значит, можно говорить начистоту".
Тускло мерцала под потолком хрустальная люстра. Члены ревкома расположились вдоль большого продолговатого стола, и тут же, опираясь на угол стола, сидел председатель Рогожского ревкома Прямиков.
Землячка с облегчением подумала, что вместе с Прямиковым им легче будет выступать от своего района.
На председательском месте, утонув в кресле, сидел Смидович, понурый, усталый и как будто даже испуганный. Не очень-то приветливо посмотрел он на вошедших.
- Ну что ж, товарищи, раз уж пришли... - негромко и как бы нехотя произнес Смидович и, мирясь с неизбежностью, не договорил фразы.
Между окон стояли и сидели на подоконниках представители районных ревкомов. Землячка сквозь сумрак вглядывалась в лица. Их было не так-то много, партийных работников, пришедших сюда со всей Москвы. Позади Прямикова стоял неподвижный Калнин, а чуть подальше, у окна, Мальков...
Все-таки здесь было на кого опереться!
Неспокойно на сердце у Землячки. Смидович боится решительных действий. Не зря же он вместе с Рыковым и Каменевым выступал в апреле на Всероссийской конференции партии против ленинского лозунга передачи власти Советам. Смидович считал ошибочной установку на переход к решительным действиям. Как заладил, так и твердит до сих пор, что сил мало, что солдаты не выступят, что передышка выгодна...
Землячка опровергла тогда на конференции Смидовича, письменно заявила от имени десяти делегатов-москвичей, что Смидович плохо осведомлен о настроении московских рабочих.
- Я все время среди рабочих, - говорила Землячка. - Ленинский лозунг получил полную поддержку на всех рабочих собраниях!
Какой-то товарищ в шинели железнодорожника, сидевший у самой двери, поднялся, выдвинув свой стул вперед.
- Садитесь, товарищ Землячка.
- Да, да, садитесь, - примирительно пригласил ее вслед за железнодорожником и Смидович. - Вы вовремя пришли, Розалия Самойловна, мы только что предоставили слово товарищу Прямикову, будем слушать доклад Рогожского района.
Прямиков оглянулся на Землячку, и тут же к ней приблизился Мальков.
- Рогожский ревком в полном составе, - без тени улыбки констатировал Владимирский.
- Мне много докладывать не придется, - сказал Прямиков. - У нас в районе узнали о подписании мирного договора с юнкерами. Нет, товарищи, так дело не пойдет. Рабочие нашего района поручили передать Военно-революционному комитету, что они не согласны на условия договора. Рабочие и солдаты не позволят выпустить из Кремля юнкеров в белых перчатках. Мы облекли вас доверием, а вы гарантируете юнкерам жизнь и свободу с оружием в руках? Нет, товарищи, вы должны подчиниться голосу тех, кого вы взялись вести...
Тут вмешалась Костеловская, протянула перед собой руку, впрочем, ни на кого прямо не указывая.
- Соглашатели развратили центр, - промолвила она с необычной для нее резкостью. - Я имею в виду соглашателей в нашей собственной среде. Хватит говорить о грядущем социализме, пора его творить. Если вы не измените позицию, вы будете сметены районами...
- Вы ничего не понимаете, - перебил ее Владимирский, дергая себя за бородку. - Вы не поняли самого главного, власть в наших руках, нам не страшны юнкера.
- А вы знаете, что делали юнкера с пленными рабочими? - закричал кто-то, отделившись от стены и выступая вперед. - Превратили "Прагу" в тюрьму. Били по щекам, издевались! Пришли в подвал и бросили арестованным груду обглоданных костей. Как собакам. Так и сказали: нате, собаки, жрите.
Тут к оратору, говорившему о поведении юнкеров, приблизился человек в военной форме, с темными полосами на плечах, оставшимися от снятых погон.
- Я офицер, из Городского района, - сказал человек в военной форме. Кремлевский гарнизон должен быть предан военно-революционному суду. Вы все боитесь столкновения, боитесь применить оружие, а юнкера расстреливают солдат у Кремлевской стены. Слишком низко они себя ведут, чтобы с ними о чем-то договариваться!
Смидович карандашом постучал о стакан, тоненький дребезжащий звук остановил говорившего.
- Подождите, товарищ, так нельзя, - прервал его Смидович. - Не поддавайтесь страстям, мы должны мыслить государственно. Зачем нам лишнее кровопролитие? Меньшевики и объединенцы готовы вступить с нами в коалицию. Не надо обострять борьбу, мир с юнкерами уже подписан.
Землячка выпрямилась и встала прямо против Смидовича.
Вот когда пришло время проявить всю свою бескомпромиссность. Никогда в жизни не ощущала она так свою ответственность перед партией, как в эту ноябрьскую ночь. Ах, как обманчива ночная тишина! Громадный город распростерся за окнами. Ночь, тишина, мрак... Но город не спит. Это ощущают все, кто находится в зале. Город ждет. Ждут те, кто засел в Кремле, в Александровском училище, в "Праге", в подвалах и на чердаках многоэтажных каменных домов. Ждут проявления слабости, колебаний, уступок. Ждут рабочие. Ждут указаний своей партии. Ждут, когда большевики поведут московских пролетариев в последний и решительный бой.
У каждого человека наступает в жизни момент наивысшего подъема, когда он получает возможность проявить себя наиболее полно и совершенно...
Вспоминая впоследствии об этом заседании Московского ревкома, Землячка считала, что именно в эту ноябрьскую ночь ее жизнь достигла наивысшей кульминации. Долгие годы учения, книги, Чернышевский, Маркс, Ленин, страдания народа и осознание своей сопричастности с народом, революционная деятельность, признание Ленина вождем и бескомпромиссная борьба под его знаменем - все это должно было проявиться в решающий момент, все, все, что было до этого, сконденсировалось и выплеснулось в этот момент, вот когда она каждым своим нервом, каждой клеточкой своего мозга почувствовала себя большевичкой!
- Прошу слова, - сказала она, - Петр Гермогенович, я настаиваю, чтобы вы немедленно дали мне слово... Мы проигрываем в глазах масс и проиграем еще. Да, Петр Гермогенович, проигрываем! Я решительно выступаю против позиции Смидовича, Каменева и Рыкова, я против какой-либо коалиции с буржуазными организациями. В первую очередь мы проигрываем благодаря Смидовичу, и я считаю, что Смидовича надо расстрелять. Ваш договор бумажонка! Где же власть Советов? Вы не в силах понять исторический момент. Вы забыли указание Ленина: нельзя играть с восстанием! Перед нами один выход - отменить эту бумажонку, а если комитет этого не понимает, то арестовать и весь комитет. Наши массы организованы, и мы выступим против юнкеров вопреки вашим указаниям!
Всклокоченный, бледный Розенгольц выскочил из-за стола, подбежал к Землячке со стиснутыми кулаками.
- Вас надо гнать отсюда! - заорал он на Землячку. - Такие люди, как вы, вредны! Я считаю недопустимым так говорить о Смидовиче. И еще недопустимее угрозы поднять массы против нашего комитета. Мы заключили мир...
Тогда вновь закричала Костеловская:
- Вы лучше послушайте рабочих...
- Мир заключен, а нас расстреливают! - выкрикнул представитель Трехгорки. - Юнкерские училища должны быть ликвидированы!
- Юнкера еще держатся и в "Праге", и в Александровском училище, вмешался Ломов. - Их надо выбивать.
Землячка почувствовала, как кто-то дергает ее сзади за пальто. Она обернулась. Позади нее стоял Иванов. Он наклонился к ее уху, хотя никто, кроме Землячки, не мог бы понять, о чем идет речь.
- Будзынский вывел свой полк на улицу, - прошептал он, - а рабочие Замоскворечья прошли Замоскворецкий и Каменный мосты и окружают Кремль. Что будем делать?
- Вот что, товарищи, - Землячка напрягла голос. - Рогожский ревком вывел войска на улицу. Вы как хотите, а мы будем выполнять указание Ленина о вооруженной борьбе. Мы тоже идем к Кремлю. Приказу не стрелять район подчинится только в том случае, если юнкера не будут сопротивляться.
Она повернулась к двери. Иногда она сама не понимала, какая сила так властно ее влечет. Но она знала, что разговаривать больше невозможно, надо идти к рабочим, к солдатам, действовать, идти вместе с ними, не останавливаться ни перед пулями, ни перед штыками. Жертвы неизбежны, но бывают моменты, когда промедления в действиях не простят потом ни народ, ни твоя собственная совесть.
