Пантелеймон Романов - Рассказы
Эта мысль опять подняла со дна души мутную волну ревности и обиды. Но Катя принесла откуда-то складную кровать и стала стелить третью постель в комнате.
А Катерина, подойдя к столу и развернув лежавшие на нем бумаги, посмотрела в них и сказала:
— Господи, ничего-то не понять. И как это вы разбираетесь?..
Перед сном Катя выслала Андрея из комнаты. Он надел фуражку и вышел.
— Ну, вот, теперь ложитесь, — сказала Катя с тою же застенчивой улыбкой, обращаясь к Катерине, и указала ей на свою постель, на которой только что переменила белье.
И Катерина, чувствуя, что нужно сказать что-нибудь вежливое, проговорила:
— Да зачем вы беспокоите-то себя, я бы на полу легла. Не привыкать.
— Нет, нет, зачем же…
Катерина сняла башмаки и порадовалась, что не надела лаптей, потом скинула через голову сарафан и, стыдясь своей грубой деревенской рубахи, торопливо легла.
А Катя достала из шкапчика кислоты и, подсев к Катерине, стала нерешительно перышком мазать бородавки, а та учила ее и помогала.
Потом Катя тоже разделась. Катерина со странным жутким любопытством невольно посмотрела на ее худенькие ноги и живот, которые имели близкое отношение к ее, Катерининому мужу. И опять у нее потемнело в глазах.
«И на что ж он польстился? Она, Катерина, одних помоев свиньям целую лоханку снести осилит, а эта кубан с молоком не поднимет».
— Ну, вы, разобрались, что ли? — послышался из-за двери голос Андрея.
— Входи, входи, — крикнула Катя.
Андрей вошел, повесил фуражку на гвоздик и, оглянувшись по комнате, сел на складную кровать и сказал:
— Огонь тушить, что ли?
— Туши.
В комнате стало темно. Слышно было, как скрипнула под ним кровать, и он лег.
Катерина, редко моргая, смотрела в темноту, в ту сторону, где была его постель, а в голове ползли неуклюжие, неумелые мысли о нем, о Кате, о Лыске.
IV
Наутро Катерина уезжала домой. Катя и Андрей провожали ее. Катя догнала их, когда они уже вышли, и сунула Катерине какой-то узелочек, сказавши:
— Ребятишкам… гостинчика…
— Ну, зачем вы беспокоитесь?
— Нет, как же, надо! — сказала Катя и прибавила: — А то погостили бы еще.
— Дома некому, — отвечала Катерина. А сама думала: неужели она уйдет и не поговорит с Андреем? Но что ему сказать, как поговорить? Сколько она ни придумывала, что ему сказать, все на язык почему-то подвертывалась Лыска. Привязалась эта Лыска. Да еще думала о том, что у нее денег всего одиннадцать копеек. Сам он даст или придется просить?..
Андрей, шедший молча, вдруг обратился к Кате и сказал:
— Иван Кузьмин в город едет, пойди-ка напиши записку в кооператив.
Катя поняла, что он хочет остаться один с женой, подала свою худенькую ручку Катерине и, пожелав ей счастливой дороги, пошла. А потом издали помахала платочком.
Катерина шла рядом с мужем по мягкой мшистой тропинке между редкими высокими соснами и, обходя по дороге пни, ждала, что, может быть, он сам заговорит с ней о самом главном. Прожили вместе двенадцать лет, — неужели у них не найдется, что сказать друг другу в такую минуту?
Но Андрей, дойдя до перекрестка, откуда должен был повернуть назад, ничего не сказал того, чего она ждала и, остановившись, только проговорил:
— Ну, так ты того… если что нужно, пиши, а в уборку сам приеду помогнуть.
Он дал Катерине два протершиеся на сгибе червонца и поцеловал ее.
Катерина неловко обняла его за шею левою рукой, зажав в правую червонцы, и тоже поцеловала его.
— Ну, прощайте пока… Лыску-то приезжайте посмотреть.
— Прощай. Приеду.
Она пошла. Отойдя на несколько шагов, Катерина оглянулась. Андрей стоял на том же месте, и видно было, что у него осталось что-то недоговоренное и жаль ему было отпустить жену, ничего не сказав ей на прощанье.
Она, замерев, остановилась и вся подалась вперед.
Андрей постоял несколько мгновений, как бы ища слова, потом, махнув рукой, крикнул:
— За Лыской-то поглядывай!..
— Погляжу, — ответила, вздохнув, Катерина.
Андрей повернулся и пошел.
И когда он скрылся и Катерина осталась одна на тропинке под соснами, ее вдруг обожгла и кинулась горячим стыдом в щеки пришедшая ей мысль:
«Обстряпали бабочку… Приняли ласково, рот замазали, она и языка протянуть не сумела. На деревне спросят: „Что же, ты мужу беспутному голову намылила? Его шлюхе в косы вцепилась? Стекла побила?“ А она — не то, что стекла бить, а еще черных лепешек в гостинец принесла ей. И самой вот узелок ребятишкам сунули да двадцать целковых денег дали. Небось теперь молодая-то смеется над ее черными лепешками: ей белых не поесть… на ее четыреста пятьсот рублей».
Катерина даже остановилась, как бы готовясь вернуться. Но ей почему-то вспомнились тоненькие, слабенькие руки Кати, ее виноватая, ласковая улыбка, и Катерина, махнув рукой, перекрестилась и пошла своей дорогой.
Опись
После описи скота, часть которого потом отобрали на мясо по разверстке, из города опять приехали какие-то люди и, созвав собрание, объявили, что требуется составить списки на детей дошкольного возраста. Мужики переглянулись, стоя в темной, закопченной, как баня, школе.
— Это как же?.. Ребят описывать?
— Не описывать, а составить списки, — ответили приезжие.
— Один черт.
— Заезжают… — сказал кто-то сзади.
Все беспокойно оглянулись назад.
— То на скотину накинулись, а уж теперь к ребятам подобрались.
— Что ж, ребят, что ль, теперь отбирать будете? — сказал сзади насмешливый голос.
Приезжие, занятые своими бумагами, ничего не ответили.
— Отбирать не отбирать, а теперь чего-нибудь жди.
— Списки составлять так… — сказал один из приезжих, взяв со стола лист бумаги и глядя на него.
Все замолчали, подобрались и тесной толпой подались вперед, как бы боясь пропустить объяснение.
— …До пятилетнего возраста отдельно, до семилетнего — отдельно. А остальных вовсе не надо. Поняли?
Все стояли молча.
— Впрочем, будем обходить по дворам и записывать на месте, а то нагородите черт знает чего, и не разберешься потом. Объявляю собрание закрытым.
— А позвольте спросить, на какой предмет необходимости это требуется? спросил лавочник, член сельского комитета.
— Для отобрания сведений на предмет обеспечения, статистики и педагогических целей, а там последуют дальнейшие распоряжения, — сказал человек с листом, не взглянув на лавочника, и стал собирать бумаги со стола, как собирает их судья, только что произнесший приговор, не подлежащий ни кассации, ни апелляции.
— Опять отобрание… Когда ж это кончится?..
— Можете идти. Ребятишек приготовить сейчас же.
Бабы, выскочив из школы, бросились по выгону к своей улице с таким ошалелым видом, что проезжавшие в телегах мужики, придержав лошадей, испуганно посмотрели вверх и по сторонам, как смотрят при звуке набата.
— Вот очумела и не знаю, куда его девать!.. — послышался бабий голос из одних сенец.
— Да, уж не знаешь, с какого бока укусит.
Не прошло пяти минут, как бабы со съехавшими с голов платками, сталкиваясь на бегу, бросались в избы, волокли что-то оттуда на задворки в руках и под мышками, как вытаскивают добро на пожаре. А из конопляников слышался сплошной вой и плач ребят.
— Идут!..
Бабы бросились из конопляников и, став у порогов изб, тяжело переводя дух, ждали комиссии.
Когда комиссия пришла, сопровождаемая лавочником, и, разложив в избе на столе листы, хотела записывать, оказалось, что этот двор бездетный. В следующих дворах тоже не было ни одного ребенка. Попадались, да и то изредка, только более крупные, лет двенадцати — тринадцати.
— Что же, у вас детей ни у кого нету?
— А когда рожать-то было?.. То война была, а то…
— А кто же это у тебя кричит?
— Это у соседки, батюшка…
— Черт знает что, во всей деревне ни у кого ребят нет, а откуда же это крик такой стоит?
— Может, с нижней слободы заползли, батюшка… Зашли в крайнюю избу, но в ней на пороге стояла испуганная молодая баба и только твердила:
— Он не годится, батюшка, совсем не годится… Ни рук, ни ног не подымает.
— Кто не годится? Куда не годится?.. Все равно, теперь болен, после поправится…
— Эти, брат, разбирать не будут, — сказал голос из толпы, молчаливо следовавшей за комиссией.
И только у Кузнечихи оказалось целых пять человек. Когда вошла комиссия, она, как сидела на полу, ища в голове у старшего, семилетнего, так и осталась.
— Накрыли… — негромко сказал кто-то.
Записали всех пятерых. Вместо матери возраст показывала молодая соседка, так как сама Кузнечиха не могла выговорить ни одного слова.
— А твои ребята куда делись? — спросил с недоумением лавочник у одной молодки.
Та метнула на него глазами и, показав кулак из-под полы, быстро проговорила:
