Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 3)
- А нам и так хорошо, ведь верно, Вань? - подавая кофе, заметила Маша. - Институт солидный, влиятельный, престижный. И быть первым парнем на деревне тоже что-то значит.
Иван кивнул. Пристально вгляделся в лицо жены. Она перехватила его взгляд, виновато улыбнулась: " Да, Вань, ты прав. Я вас оставлю, пойду полежу. Тем более, у вас свои мужские разговоры". И тихо ушла в спальню.
- Она что - скверно себя чувствует? - участливо спросил Сергей. Иван замялся, стеснительно пробормотал:
- Да, это... она... ну, в общем, в положении.
- А что, отлично, - одобрил Сергей, - два парня есть, теперь девицу в самый раз завести для полноты комплекта.
- Дети! - Никита надсадно выкрикнул одно это слово и будто осекся. Придавленным голосом добавил, оглянувшись по сторонам: - Леньку никогда не прощу!
"Вот так смотрел волк матерый, которого мужики загнали дрекольем в угол овчарни", - мелькнуло в сознании Сергея детское воспоминание. Никита налил стопку, выпил, закусил шкварками с огурчиком и обратился с вопросом к Сергею:
- Ну як же там американьщина розквiтае?
- Та стражде нещасна як квiтка зимой.
- Чому так?
- Пайок - двадцять кiло масла у мiсяц на людину.
- Жахливо! Жадiбно!
- Мы, - Никита сделал особое ударение на этом местоимении, - крайне недовольны тем, что они затянули открытие второго фронта. Особая "заслуга" в том Черчилля. Да и после высадки в Нормандии воюют они не дуже могутно. Не дуже. Хотя... - он заколебался, говорить дальше или нет, но - махнув рукой, мол, была не была - скажу, что думаю - негромко завершил фразу: Уверен: без Америки и Англии, один на один, мы не справились бы с Гитлером. Нет, не справились! И это не только моя точка зрения.
Иван и Сергей переглянулись с видимым недоумением. "Ничего себе настроеньице у нашего члена Политбюро, - неприязненно отметил про себя Иван. - Кому-кому, а уж ему-то не пристало даже на миг поддаваться пораженчеству".
- Сейчас союзнички трясутся, как бы мы без них всю Европу не схавали. Всю до Дарданелл, Гибралтара и прочих Критов. И в самом деле неплохо было бы, а? Такому засранцу, как Черчилль, а заодно и всему британскому кодлу свинью подложить! Вот с Рузвельтом ссориться не резон. Похож на нас, хоть и империалист отпетый.
- Если брать национальный характер, американцы во многом похожи на нас, - Сергей посмотрел на Ивана - что он скажет.
- Я говорил об этом Никите не раз, - поддержал его тот.
- А их система... - Сергей налил себе боржоми, продолжил: - В тридцать восьмом они начали вползать в новый, как они любят говорить, спад. От экономического краха их спасла война. Теперь они благоденствуют, безработицы практически нет, военные заказы и для своих войск, и для поставок по ленд-лизу обеспечивают такие барыши, что в мирное время им и не снились.
- Хорошо, - Никита заходил по комнате. - Завтра кончается война. И что?
- Я уверен: их экономисты, талантливые ребята, что-нибудь придумают. Они не зря свой хлеб с тем самым маслицем едят. И, в отличие от многих, умеют извлекать пользу из исторических уроков и не наступать дважды на одни и те же грабли.
- Ты что, всерьез полагаешь, что можно опровергнуть Маркса, обмануть законы экономического уклада и убежать от кризиса?
- Насчет опровергнуть - не знаю, а обмануть и убежать - почему бы и нет? Возьмем войну - способ проверенный. А экспорт капитала - чем не способ? Или не военный, а мирный ленд-лиз - не только товаров, но и услуг? Услуг транспортных, строительных, экспертных?
"Не зря Сергей в этой Америке столько лет сидит, - подумал Никита. Ему бы не разведчиком, а экономистом в Академии Наук сектором проблем капитализма командовать. Не одной извилиной богат. И язык подвешен на славу. А то он, как голодная ищейка, по чужим шкафам да сейфам день и особенно ночь рыщет. Тоже мне профессия!"
В дверь из кухни в гостиную просунула голову Матреша: "Никита Сергеич, тама тебя спрашиваеть один". Никита выглянул: "Кого еще принесло по мою душу?". И стал поспешно натягивать шинель.
- Труба зовет? - улыбнулся Сергей.
- Не труба, оркестр! - Никита надвинул генеральскую папаху на самые брови. - Политбюро и Государственный Комитет Обороны, совместное заседание. Это на всю ночь. Завтра торжественное заседание Моссовета. Послезавтра, сами знаете, 7 ноября со всеми соответствующими событиями. В Киев душа и сердце рвется. Хочу Крещатик еще краше, чем был до войны, сделать. Так что теперь не знаю, когда и свидимся.
Прощальные объятия были скорыми, поцелуи пресными - Никита торопился всерьёз. На робкое предложение хозяина: "Посошок?" - скривился, по словам Ивана, как середа на пятницу.
- Да, совсем другой Никита! - присвистнул Сергей, когда они остались вдвоем с Иваном.
- А по-моему, нам всего лишь приоткрылось его же, но другое, вернее второе лицо.
- Сколько же их у него?
- Этого, брат, никто не знает, - вздохнул Иван.
- Положим, я актер в силу профессии, - Сергей хитро прищурился.
- А он - тем более! Если политик не обладает даром актера, он никудышный политик. Это опять-таки изречение древнеримского мудреца.
- Талантливый актер - само по себе разве это плохо? Или порочно? Дело не в этом. Человека развращает власть. - Сергей помолчал. Уточнил: Власть, не ограниченная законом.
- Следующий раз надо будет сказать ему это в глаза.
- Если следующий раз будет, - Сергей разлил по рюмкам коньяк. - Давай выпьем за то, чтобы мы с тобой не менялись, несмотря ни на что.
- Тем более, что обладание верховной властью нам не грозит - да и не больно-то и хотелось!
- Матерьял, матерьял порчестойкий!
Коньяк был ароматный, очень крепкий, в необычной, темной, пузатой бутылке без этикетки. Его привез "прямо из подвалов Арарата" старый друг Ивана, директор Ереванского пединститута, приехавший в Москву на Всесоюзное совещание руководителей педвузов.
- Голова ясная как у младенца, а ноги не двигаются! - засмеялся Сергей. - Ей Богу, такое со мной первый раз в жизни. Даже интересно. Наливай еще.
И вдруг после второй рюмки объявил: - На фронт хочу. С Асланом бы я всегда договорился.
- Ну и договорись, - поддержал его Иван. - Тем более, что для старших офицеров, служащих в тыловых частях (а твоя служба проходит в глубочайшем тылу, не так ли?), есть такая форма боевого крещения: фронтовая стажировка.
- Знаю, - мрачно пробурчал Сергей. - Договорился бы. Да он только что сам погиб на фронте.
- Кто? Аслан Ходжаев?!
- Я тоже не знал. В марте он ушел на фронт. В знак протеста против отправки его народа в ссылку в Среднюю Азию и Сибирь.
Иван, потрясенный услышанным, закурил, что бывало с ним крайне редко.
- Насчет высылки чеченцев и еще, кажется, кабардинцев до Москвы смутные слухи доходили. Высылка целых народов, пусть малых - я даже не знаю, как это назвать! Объяснение, которое я слышал - "военная целесообразность" - поражает своей противозаконной жестокой расплывчатостью.
- Представь, именно - целесообразностью, - возразил Сергей.
- Какая к черту целесообразность?!
- Американцы, после начала войны с Японией, интернировали, иными словами, сослали во внутреннюю ссылку всех своих граждан японского происхождения.
- Чудовищно. И там, и тут. Это не такое событие, разговор о котором можно ограничить двумя фразами. Увы, мы слишком мало знаем.
- Горе - в отличие от счастья - не многословно.
- Пожалуй. Много ли мы знаем вообще о Чечне? Стихи Лермонтова, "Хаджи Мурат" Толстого. Далеко. Отвлеченно. Но Аслан Ходжаев... Уехал на фронт в знак протеста? Первый раз слышу. И погиб! Это большая потеря.
- Очень, - закурил и Сергей. Иван подошел к книжному шкафу, достал томик с многочисленными закладками
- Вот у Платона характеристика предательства и предателей. Он классифицирует их следующим образом: I. Сребролюбцы; II. Честолюбцы; III. Философы. Три группы. По мотивам. Всё предельно ясно. Но объявить целую нацию предателями?
Иван замолчал. Долго ходил по гостиной, заложив руки за спину, разглядывал за стеклянными дверцами шкафов корешки читанных-перечитанных книг любимых авторов древности, Ренессанса, Золотого века, Серебряного. Внезапно спросил, взяв с полки и раскрыв "Преступление и наказание" Достоевского:
- Как Элис?
- Работает, трудится, - ответил Сергей, нисколько не удивленный такой резкой сменой темы. - Сейчас в Москве. Имеет задание написать несколько корреспонденций из действующей армии с территории Третьего рейха.
- Не перестаю ею восхищаться, - Иван произнес эти слова проникновенно. - В жизненной лотерее ты выиграл редкостный приз.
Он достал из-за ряда книг на одной из верхних полок заветную бутылочку довоенного бенедиктина, долго возился с сургучом, пробкой. Принес из кухни две тонкие высокие ликерные рюмки; любуясь, осторожно разлил по ним золотисто-коричневую жидкость; закрыв глаза, подобно опытному дегустатору, поводил рюмкой перед носом из стороны в сторону:
- За любимых и любящих!
И при этом все время мысленно уговаривал Сергея: "Ну чего ты тянешь? Расскажи, расскажи же о Сильвии! Ты же знаешь, как я страдаю от неведения! Что? Не знаешь?! Еще как знаешь!!!" Видимо, сам того не сознавая, он произнес вслух имя "Сильвия", потому что Сергей, посмаковав "божественный нектар", сказал покаянно:
