Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

— Что ж, я бы предпочла поговорить с тобой наедине.

Это был мне сигнал покинуть комнату. Я начал вставать, но мама остановила меня.

— Нет ничего такого, что ты должна была бы сказать мне, и чего не могла бы сказать в присутствии моего сына.

Я мог бы сказать, что матери действительно не нравилась миссис Альвидрес, и по какой-то причине она была возмущена её присутствием в своём доме. Я никогда по-настоящему не видел, чтобы мать вела себя подобным образом. Когда кто-то неожиданно заходил к ней, она прекращала всё, что делала, и заставляла их чувствовать себя желанными гостями. Но я не чувствовал приветливости от неё.

— Я действительно не хочу вести эту дискуссию в присутствии детей. Это просто неуместно.

— Ари не ребёнок. Он почти мужчина. Я уверена, он справится с этим.

— Я думала, ты более сдержанная мать.

— Лола, за все годы, что я тебя знаю, это всего лишь второй раз, когда ты входишь в мою парадную дверь. В первый раз это было сделано для того, чтобы утешить меня, когда имя моего старшего сына появилось в газете. Только ты пришла не для того, чтобы утешить меня. Ты пришла, чтобы осудить меня за то, какой матерью я была. Ты сказала, и я помню каждое слово, что всего этого могло бы не случиться, если бы ты была такой матерью, какой ожидал от тебя Бог. Ты прости меня, если я скажу, что мне наплевать на твоё мнение о том, какая я мать.

— Я полагаю, некоторые люди просто не очень хорошо воспринимают конструктивную критику.

Моя мать кусала губу.

— Конструктивную? У нас с тобой разные взгляды на то, что означает это слово.

— Я тебе никогда не нравилась.

— Я никогда не относилась к тебе ни с чем, кроме уважения, даже если ты этого не заслужила. И было время, когда ты мне очень нравилась. Но прошло много времени с тех пор, как ты давала мне повод нравиться тебе.

Мне начинала нравиться эта небольшая дискуссия, которую затеяли моя мама и миссис Алвидрез. Если это должно было вылиться в драку, я уже знал, что миссис Альвидрес проиграет. У неё не было молитвы. Я держал голову опущенной. Не хотел, чтобы они заметили, что я улыбаюсь.

— Я высказываю то, что думаю. Когда я знаю, что что-то не так, моя вера требует, чтобы я говорила, независимо от того, что могут подумать другие.

— Ты действительно собираешься втянуть в это свою веру? Что бы ты ни хотела сказать, Лола, скажи это и постарайся оставить Бога в стороне.

— Бог сопровождает меня, куда бы я ни пошла.

— Он сопровождает всех нас, куда бы мы ни пошли, Лола. Это то, что делает его Богом.

— Да, но некоторые из нас больше осознают его присутствие, чем другие.

Я никогда не видел такого выражения на лице моей матери. И я знал её достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не собиралась говорить большую часть того, о чём думала.

— Теперь, когда мы установили, что Бог на твоей стороне, Лола, переходи к делу.

Миссис Алвидрез посмотрела прямо в глаза моей матери и сказала:

— Сын Лины умер от этой болезни.

— Какой болезни?

— Той болезни, от которой умирают все эти мужчины в Нью-Йорке и Сан-Франциско.

— О чём ты говоришь?

— Я говорю, что Диего, который, очевидно, выбрал образ жизни, противоречащий всему, за что выступает наша вера, умер от СПИДа. И я понимаю, что в некрологе будет сказано, что он умер от рака. Я не одобряю эту ложь. И я не верю, что его должны отпевать в католической церкви. Я подумала, что группа из нас должна обратиться к отцу Армендаризу и попросить его поступить правильно.

Я мог бы сказать, что моя мать пыталась сделать пару вдохов, прежде чем что-нибудь сказать. Наконец, она сказала голосом, который был тихим, но твёрдым, как кулак, готовый вышибить ей мозги:

— Я хочу, чтобы ты выслушала меня, Лола, чтобы ты чётко поняла мою точку зрения. Тебе хотя бы приходило в голову, насколько болезненным все это должно быть для Лины? Есть ли у тебя какие-нибудь идеи или ты хотя бы задумывалась о том, через что она, должно быть, проходит прямо сейчас? Она хорошая и порядочная женщина. Она великодушна и добра. Одним словом, она обладает всеми достоинствами, которых тебе недостаёт. Я понятия не имею, почему ты думаешь, что наша вера сосредоточена на осуждении людей. Лине и её семье, должно быть, не только очень больно, я уверена, они также испытывают сильный стыд. Похороны её сына в церкви, которую она посещала всю свою жизнь — это утешение, в котором никто не имеет права отказать.

Она не закончила, но сделала паузу и посмотрела прямо в глаза миссис Алвидрез.

Миссис Алвидрез собиралась что-то сказать, но мать остановила её.

— Лола, убирайся из моего дома. Убирайся и никогда не думай о том, чтобы снова войти в него по какой-либо причине. За все годы моего хождения по доброй Божьей земле я никогда никому не отказывала в гостеприимстве ни по какой причине. Но всё когда-нибудь случается в первый раз. Так что убирайся из моего дома. И если ты думаешь, что, уходя, забираешь Бога с собой, тебе лучше подумать ещё раз.

Миссис Альвидрес, казалось, ничуть не обиделась на мою мать, хотя было ясно, что она разозлилась и умирает от желания оставить за собой последнее слово. Но свирепый взгляд на лице матери остановил её как вкопанную. Она тихо вышла из кухни и захлопнула за собой входную дверь.

Мать посмотрела на меня.

— Клянусь, я могла бы задушить эту женщину. Я могла бы задушить её, предстать перед судьей, и со всей честностью и искренностью я бы признала убийство оправданным. Я абсолютно уверена, что добилась бы оправдательного приговора, — она медленно подошла к одному из стульев у кухонного стола и села. По её лицу текли слёзы. — Мне жаль, Ари. Мне жаль. Я не совсем такой хороший человек, каким хотела быть, — она продолжала качать головой. Я протянул руку через стол, и она взяла её.

— Мам, хочешь знать, что я думаю? Я думаю, мне действительно повезло, что ты стала моей мамой. Серьёзно повезло. Я начинаю понимать, что ты, возможно, один из самых порядочных людей, которых я когда-либо встречал.

Мне понравилось, как она улыбалась мне в тот момент. Она прошептала:

— Ты действительно становишься мужчиной, — она встала из-за стола, подошла ко мне сзади