Фасолевый лес - Барбара Кингсолвер
Местечко, куда мы приехали, совсем не походило на окружающую пустыню. Это был укромный уголок на берегу небольшой речушки, бежавшей со склона горы в каньон, с обрывистого края которого она спрыгивала, рассыпаясь внизу глубокими, чистыми озерцами. Белые камни торчали из воды, будто гигантская попа дружелюбного бегемота. Тополя, стоящие кольцом над водой, охлаждали пятки в мокрой земле, а кроны их, обдуваемые ветром, то сходились, то расходились, перешептываясь молодыми листьями. Шелест листвы заставил меня вспомнить, как детьми мы играли в испорченный телефон, где надо шепотом передавать по кругу какую-нибудь фразу. Начинали с «мама пошла в дорогой магазин», а заканчивали «папа в ушат наморозил корзин».
Идея приехать сюда принадлежала Лу Энн. Они часто бывали тут с Анхелем, когда только приехали в Тусон. Не знаю, хорошим или плохим это было знаком, но, похоже, она совсем не расстраивалась, что его с ней нет. Ее гораздо больше тревожило, чтобы это место понравилось всем нам.
– Ну что, хорошо здесь, верно? – вновь и вновь спрашивала она каждого из нас, пока мы в один голос не стали умолять ее поверить нам, что это лучшее место на земле из всех возможных мест, куда только можно приехать на пикник. И только тогда Лу Энн расслабилась.
– Мы с Анхелем даже думали тут обвенчаться, – сказала она, погружая в воду кончики пальцев ног. По поверхности бегали водомерки, но совсем не такие, каких я знавала дома – длинноногих и изящных. Местные видом своим напоминали мой автомобиль и двигались по воде, переваливаясь с боку на бок. Все вместе они напоминали толпу подвыпивших выпускников в стране под названием Фольксвагенландия.
– Черт знает что могло бы получиться, – покачала головой Мэтти. – Гости бы здесь и ноги пообломали, и шеи свернули.
– Да нет, мы собирались все быть верхом. Представляете, как было бы красиво?
Представить-то я могла, но только на какой-нибудь глянцевой странице в журнале «Пипл». От своей неприязни к лошадям я вечно забывала, что Анхель похитил сердце Лу Энн и увез ее из Кентукки в те времена, когда участвовал в родео.
– Но, так или иначе, – продолжала она, – ничего у нас не вышло из-за его матери. Она сказала: «Ладно, дети мои, делайте, что хотите. А когда лошадь сбросит меня, и мои мозги растекутся по тамошним скалам, просто переступите через мой труп и продолжайте веселиться».
Учитель английского тихо проговорил что-то жене по-испански, и она улыбнулась. Большая часть нашей беседы, должно быть, терялась при переводе, и получался какой-то международный испорченный телефон. Однако в этой истории звездой была мать Анхеля, которая по-английски знала исключительно названия болезней, а потому круг замкнулся – испанский, английский и снова испанский, и понять ее оказалось несложно. Бывают такие матери, которые одинаковы на всех языках.
Да, их звали Эсперанса и Эстеван, из чего можно было сделать неверный вывод, что они близнецы, а не муж и жена. И действительно, внешне они напоминали близнецов – оба небольшого роста, смуглые, с высокими скулами, внимательными глазами и четко очерченным абрисом лица – именно этими чертами я любовалась, разглядывая открытки, изображавшие индейцев чероки. Мэтти сообщила мне, что больше половины населения Гватемалы – это индейцы. Я об этом даже не догадывалась.
Но если Эстеван при своих небольших размерах казался плотным, как сжатая пружина, словно внутри у него – там, где у обычных людей жирок да опилки, – скрыт металлический каркас, Эсперанса была похожа на шерстяной свитер, севший при стирке в горячей воде. Невозможно иметь такие маленькие, как у нее, руки, невозможно, чтобы красно-синие ромбики и зеленые птицы, украшавшие грудь ее малюсенькой блузки, были вышиты иголкой обычных размеров. Я не могла отделаться от ощущения, что когда-то Эсперанса была крупнее, но кто-то расколол ее на две части, как матрешку, и достал изнутри женщину вдвое меньше. Она совсем не занимала пространства. Пока все мы болтали, смеялись и брызгались водой, Эсперанса сидела, не двигаясь, словно живописный нарост на камне. Она напоминала мне Черепашку.
С утра между Эсперансой и Черепашкой произошло что-то вроде сцены. На пикник мы отправились в двух машинах. Лу Энн, я и дети сидели в моем возрожденном для новой жизни «фольксвагене», а остальные – в пикапе Мэтти. Когда мы добрались до конца проезжей дороги, то припарковались в ажурной тени, похожей на серое кружево, которую отбрасывала рощица мескитовых деревьев, и стали вытаскивать из багажников кулеры, покрывала и припасы.
Последними из «фольксвагена» были извлечены Дуайн Рей с Черепашкой. Эсперанса только сделала шаг из машины, как увидела детей и тут же упала назад, на сиденье пикапа, словно ее ударили двадцать восемь фунтов сжатого воздуха. Следующие десять минут она выглядела бледной, как вываренный овощ, и не могла свести глаз с Черепашки.
Пока мы шли по тропинке к намеченному месту, я притормозила и разговорилась с Эстеваном. Лу Энн возглавляла процессию, неся в рюкзачке за спиной Дуайна Рея, а на голове – его автомобильное кресло, которое в этом положении напоминало футуристическую шляпу от загара. Следом за Лу Энн двигалась Эсперанса. Сзади ее можно было принять за школьницу: длинные косички, болтающиеся за спиной, несколько чопорная поступь маленьких сандалий, которые она аккуратно ставила на тропинку одна за другой. Оранжевая пластиковая походная фляга на ее плече казалась бременем, которое свалилось на нее из иной вселенной.
Наконец я спросила Эстевана, все ли в порядке с его женой, на что он ответил утвердительно. Он понимал, почему я спрашиваю, и объяснил: моя дочь очень похожа на ребенка, которого они знали в Гватемале.
– Не исключено, что это она и была, – смеясь, произнесла я и рассказала ему, что Черепашка, в сущности, мне не дочь.
Позже, когда мы сидели на камнях и поедали сэндвичи с болонской колбасой, Эсперанса продолжала неотрывно смотреть на Черепашку.
В конце концов мы с Эстеваном решили искупаться в холодной воде.
– Не смотрите! – предупредила я, стягивая джинсы.
– Тэйлор! – воскликнула Лу Энн. – Прошу тебя, не надо!
– Ради Бога, Лу Энн, – отозвалась я, – у меня приличное белье.
– Нет, я не о том, нельзя входить в воду раньше, чем через час после еды. Вы оба утонете. Еда в желудке просто утопит вас.
– Лу Энн, милая, – рассмеялась я, – я знаю, что на тебя можно положиться. Если мы утонем, ты нас вытащишь.
Я зажала нос пальцами и прыгнула.
Вода была такой холодной, что казалось странным – почему она стекла сюда, в каньон, а не осталась в замороженном состоянии на вершинах гор. Мы с Эстеваном
