Гарвардская площадь - Андре Асиман
Нет, задержаться – значит с умом растянуть время, так, иногда за пределы точки разрыва. Не у всех на такое хватает куража. Сидишь и выжидаешь. Выжидаешь и выжидаешь. Вот только учти, что никакая это не пассивность. Что для одного человека – гениальная стратегия, для другого – способ говорить медовые речи и обводить судьбу вокруг пальца, демонстрировать, что ты способен никуда не торопиться, позволить женщине поступать с тобой по-своему – но только некоторое время. Муму слышал весь этот разговор, и философские рассуждения Калажа вывели его из себя. Иногда еще и удача требуется, заявил он. Тебе свезло. Всем, бывает, везет. Иногда.
– Ну, учитывая, сколько ты принимаешь витаминов… – начал Калаж.
– И что тебе мои витамины? Помогают витамины, еще как.
Однажды вечером – я сидел в кафе «Алжир», погрузившись в книгу, – вошел Калаж, вид у него был затуманенный. Он тут же заметил меня, подошел, бросил сумку рядом с пустым стулом возле моего стола и сказал, что у него серьезный разговор.
Я-то собирался поговорить с ним про quarante-deux. Но он меня оборвал.
– Не хочу я говорить про женщин: ни про вчерашнюю, ни про сегодняшнюю, ни про твою, ни про свою.
– Тогда о чем?
– Если подумать, я, наверное, вообще не хочу говорить.
– Понятно, – сказал я, пытаясь не показать, что этот его переход от обычного школярского веселья к откровенной враждебности оказался мне против шерсти. – Тогда оставлю тебя наедине с собой.
Я взял книгу и стал читать дальше, твердо вознамерившись его игнорировать.
– Дурака не валяй, – произнес он наконец. – Ты что, правда решил надуться? Все женщины, каких я знаю, рано или поздно надуваются – а теперь еще и ты? – Я не ответил. – Ну вот. Губу выпятил. Ладно тебе, поговори со мной. Просто у меня настроение хуже некуда.
– А почему оно у тебя хуже некуда?
Он что, заболел? Получил штраф, попал в аварию, его ограбили?
Неожиданный жест – единократный взмах в воздухе расправленной ладонью – означал: не спрашивай.
– L’enfer, – пояснил он. – Ад, вот что это такое.
Дальше он заявил, что через несколько дней у него интервью в Иммиграционной службе. Жена поначалу пообещала, что пойдет с ним, но сегодня ее адвокат заявил Калажу, что она передумала. Схожу я с ним вместо нее? Да, сказал я. Хорошо. Беда в том, что ему нужно отрепетировать, что он будет говорить. Смогу я его натаскать перед интервью, если он даст мне список вопросов и ответов – его адвокат сказал, что задают примерно такие?
– Еще раз?
– Да, еще раз, – подтвердил он, как бы напоминая мне, что дело серьезное, сейчас не до шуток. Снова, как уже бывало, вытащил из одного из многочисленных карманов записную книжку и вырвал оттуда четыре-пять страничек, где записал вопросы, которые ему могут задать. – Ответы нужно выучить наизусть. Как их запоминать самостоятельно, я не знаю, а ты же учитель, вот я и подумал, что с тобой лучше, чем с кем-либо еще, верно?
– Когда встретимся?
– Через несколько дней.
– Где?
– Здесь.
Я заметил, что буду рад, если он придет ко мне домой: там проще сосредоточиться, в кафе «Алжир» вечно шум. А еще дверь я никогда не запираю, добавил я, он может приходить, когда захочется. «Мне шум нравится», – возразил он. Мне сделалось его жалко. Какие демонические чудища ползают по нему в те моменты, когда он остается один, подумал я. Он предпочитал дурную компанию отсутствию всякой компании, препирательства молчанию, перекрученную жизнь, которая обвивала его колючей проволокой, когда он схватывался с очередным оппонентом, долгому певучему гудку сердечного монитора после того, как пациент умер.
Я взял протянутые мне листочки и просмотрел прямо при нем. Ладно, с этим я справлюсь. Похоже на заучивание таблицы умножения: нужно задавать вопросы вразброс, четырежды восемь, шестью девять, семью шесть и так далее. Чтобы немножко его расшевелить, я решил: побомбардирую-ка я его дурацкими вопросами. Когда ты в последний раз трахался, сколько раз, кто первый кончил… Взрыв смеха.
А чего это жена отказывается идти с ним в Иммиграционную службу?
– Потому что она такая, – прозвучал ответ. – Из эгоизма. Из-за своих десен.
Я глянул на него озадаченно.
Он выпятил нижнюю губу, обнажая десны.
– Потому что ненавижу я свою жену! Потому что она хочет со мной развестись. О господи, ты иногда так тупишь – сил нет.
Адвокат только что ему сообщил, что в свете их вероятного развода Иммиграционная служба пока так и не решила, будут ли они вообще проводить интервью, однако подготовиться все равно нужно.
Он начал скручивать сигарету. Был у него такой способ не смотреть мне в лицо. Потом, подняв глаза:
– Мне нужно найти нового адвоката, – сказал он. Есть у меня знакомый адвокат? Нет, нету. – Столько знакомств в Гарварде, и не знаешь ни одного адвоката? Это заведение штампует лучших адвокатов на свете, а ты хочешь, чтобы я поверил, что ты ни единым ни обзавелся?
– Ни единым, – подтвердил я.
– Неправильный ты какой-то еврей. А я уж всяко неправильный араб.
Я рассмеялся. Он рассмеялся.
– Ладно, – сказал я, собирая его листочки, – давай-ка еще раз пройдемся по некоторым вопросам.
Он заказал кофе, откинулся назад, закурил.
