Панас Мирный - Гулящая
Заснула Христя с грустными мыслями, а те, что разбудили ее, были еще печальней... Ей как будто что-то снилось, но что, она не могла вспомнить. Нечто тайное и страшное заставляло сильнее биться ее сердце; смутное предчувствие неведомой беды охватывало ее душу. Она и умылась и оделась, а предчувствие все росло, все сильнее томило ее... Тесной и печальной кажется ей родная хата; приземистей, невзрачней стала как будто родная деревня; жизнь в ней замерла; словно пожар прошел и опустошил самые лучшие места. Она рада хоть сейчас покинуть ее и полететь назад, в город... А ведь сегодня только суббота, ей надо пробыть здесь до завтрашнего обеда... Такая тоска терзает ее, так ей тяжело и трудно!
- Что ты грустишь, доченька? - спрашивает мать.- Ты бы сходила к Одарке.
Христя собралась и пошла. Но и у Одарки не лучше... Детвора щебечет; Одарка здоровается с нею, расспрашивает, а она слова вымолвить не может: город не выходит у нее из головы. Скоро и мать приготовила обед и пришла. Разговаривает с Одаркой, а Христя сидит как воды в рот набрала, а вокруг сердца ее вьется змея, впилась в него, жалит, сосет.
- Я, мама, пожалуй, сегодня пойду,- говорит Христя матери, вернувшись домой.
- Что это ты, доченька, так торопишься?.. Отпросилась до понедельника, а торопишься сегодня. Разве прискучило тебе у родной матери?..
- Я сама не знаю, что со мной... Так мне тяжело, так трудно!.. Сердце чего-то щемит... Мне все кажется, что хозяин вернулся.
- Ну и что ж? Разве ты самовольно ушла?- тебя ведь отпустили... И не посидела я с тобой, и не наговорилась, и не нагляделась на тебя...- жалобно прибавила мать.
Христя утерла горячую слезу, которая выкатилась у нее из глаз,- и ничего не ответила матери, только твердо решила про себя завтра чем свет отправиться в путь.
Так она и сделала. На другой день встала еще затемно, собралась, попрощалась с матерью и - ушла. Приходила поговорить Одарка, Горпина прибегала, хотела взять Христю с собой на гулянку; забегали еще две-три знакомые девушки,- но застали в хате только заплаканную мать, Христя была уже далеко.
- Что это она так скоро ушла? - спросила Горпина.- Говорила, до понедельника пробудет, а убежала сегодня.
"Убежала... убежала!.. Прилетела, как на пожар, и пропала, как дым... Убежала..." - подумала мать, и старое лицо ее омочилось горькими слезами.
6
Когда из-за горы показалось красное солнышко и осветило беспредельные поля, покрытые, точно слезами, утренней росой, Христя уже была далеко от деревни. Перед нею расстилалась бескрайная степь; позади нее в сизом тумане пряталась деревня. Христя ни разу не обернулась, не поглядела на нее. Смутные, тяжелые предчувствия гнали ее вперед. Там, за этим морем яркого света, на краю беспредельных полей, в тумане широких просторов, среди чужих домов, стоит дом ее хозяев... "Все ли там благополучно? Вернулся ли хозяин с ярмарки? А что поделывает хозяйка? Что-то мое сердце так ноет, что-то оно так трудно бьется?.. Ах, скорей бы, скорей бы добраться!"
И Христя все ускоряет и ускоряет шаг. Она не заметила, как миновала свои поля, как очутилась перед мостиком на Гнилом переходе! - он как раз на полдороге... Солнце повернуло на полдень, стояло над самой головой. "Еще рано,- думает Христя.- Дойду до Иосипенковых хуторов, зайду напьюсь воды, отдохну немного и Марью проведаю. Как-то она там?"
Вспомнив про Марью, она на некоторое время отвлеклась от мыслей про город. Но ненадолго... Может, Марьи нету, может, она уже бросила своих ушла в город... "Город! опять город?! - подумала Христя, и у нее тревожно и горько заныло сердце.- Ну, чего это я?!" - успокаивала она сама себя, утирая набежавшую внезапно слезу. И снова ускорила шаг.
Вот и Иосипенковы хутора. Посреди двора что-то виднеется; до нее доносятся крик и шум. "Видно, свекровь расходилась. Неудобно заходить",думает Христя, замедляя шаг. Она не ошиблась: это действительно Явдоха кричала на невзрачного мужика, сидевшего уныло на завалинке.
- Говорила: учи шкуру! Бери палку и бей! Так тебе жалко было? Ну, вот и пожалел... Она вот что тебе показала,- и старуха, сложив сразу два кукиша, ткнула их в глаза мужику.
Тот сидел, понуря голову, и молчал.
- Молчишь? молчишь? - снова стала наскакивать Явдоха.- Ну что ты за муж? Треснул бы ее разок-другой по башке да так, чтобы она у нее на плечах не держалась, вот бы она тебя и уважала, вот бы она тебя и почитала! А ты тряпка! Совсем как покойный отец... Так того хоть я держала в руках... А ты что? - тьфу!.. Теперь вот сиди, надувшись, как сыч, пропадай с тоски да жди, пока она вернется... Дожидайся - как же, дождешься.
- Ну, чего вы ко мне привязались? - с горечью произнес мужик.- Разве не вы грызли и грызли ее, пока совсем не выжили из дому?
- Это я-то? Я? Мать?! Это так ты отблагодарил мать за то, что она тебя уму-разуму учила? Я ее грызла?! Да что я - собака, по-твоему? А?
- Я не говорю, что вы собака, но только чего вы грызете? Дня не пройдет без грызни; ни минуты покоя нет!.. Только и жди: как будто бы тихо, нет, уже подняли бучу!.. Да разве можно жить в таком, прости господи, пекле? Каменный - и то не выдержит вашей грызни!
- А что же я, по-твоему, должна молчать? Молчать - перед этой поганью, перед этой рванью? Да кто она такая? Что она, наживала, сундуки с собой привезла? В чужом доме, да еще верховодить будет? Нет, не дождется она этого со всем своим поганым родом! Мне-то, какая нужда, что она вздумала шляться? Экое горе - подумаешь!!! Не впервой ей шляться-то... С улицы, сдается, и взяли...
- Так чего же вы беспокоитесь?
- Чего? Чего? - наскакивала на сына старуха.- Ах ты дурак этакий! Чего я беспокоюсь? Того беспокоюсь, что надругалась она над нами, насмеялась над тобой, дураком! Где это видано, где это слыхано, чтобы жена жила розно с мужем? Я б ее, поганку такую-сякую через полицию домой вытребовала... Я б ее, как собаку, к столбу на целый месяц привязала... каждый бы день сыромятной плетью стегала!.. Я б из нее выбила городскую дурь! А он: беспокоитесь? Тьфу! дурак! - И она, плюнув, быстрым шагом пошла в хату. Мужик только руками развел и еще ниже опустил голову на грудь.
"Нет, не стану я заходить,- подумала Христя, стоя за амбаром.- Зачем? Марьи нет дома, пойду-ка я лучше дальше",- решила она и повернула на дорогу.
"Все-таки Марья поставила на своем,- лезли Христе в голову мысли,бросила... Это ее муж. Жалко его, жена бросила, а тут и мать бранится. Несчастный! Уж я бы на месте Марьи перетерпела... Ведь не два века старухе жить? А впрочем - бог его знает! - не от хорошей жизни бегут люди. Видно, уж очень допекла ее старуха..." И Христя стала сравнивать себя с Марьей, вспомнила, про свою горькую участь. И ее выжили из деревни, и ее оторвали от родного дома, на службу вытолкали, чужим людям на посмешище, а беспомощная мать осталась одна, плакать и тужить. Кто только на свете не плачет, не льет горьких слез? На что хозяйка,- в довольстве, в достатке,- а и та жалуется на свою долю, сетует... Жизнь, как колесо, катится: одного вниз несет, другого вверх подымает, чтобы снова в грязь втоптать... Где же он, талан твой, где же оно, счастье, что ждешь его не дождешься, а придет оно на минуту, так затем только, чтобы потом истомили тебя пустые надежды?
Тяжело Христе такую думу думать одной посреди широкого поля; от тяжких предчувствий сердце у нее сжимается, ноет, щемит... "Хоть бы уж поскорее до города добраться!" - думает она, ускоряя шаг.
Вон из-за горы блеснул на солнце крест городской церкви; вон и рощи виднеются, сизым поясом охватившие город. Еще три версты осталось. Христя сошла на обочину дороги, где на пригорке росла высокая ветвистая липа, и присела в тени отдохнуть. С этого места так хорошо видно все кругом. Змеею вьется-бежит с горы дорога, круто поворачивает то вправо, то влево; по обе стороны ее раскинулись поля, черные, желтые, зеленые, уперлись, краями в дорогу... Солнце, садясь, озаряет поля косыми лучами,- и горят они всеми цветами, струясь поверху золотым отблеском, утопая в синеющей дали, а по цветистому их ковру, словно неприметные облачка по чистому небу, тихо скользят, пробегают легкие тени... Чудесна эта игра света с вечерними тенями! Воздух теплый, дышится легко, так и клонит ко сну, так и долит дремота, а звонкая песня жаворонка тихо баюкает истомленную думами душу... Утихают боль и обида, немеют горе и мука; исчезают тревога и грусть, и вдруг так легко становится на душе. "Вот куда бы хозяйку,- вот бы где побывать ей, бедняжке! Тут позабыла бы она все на свете, все... Как приду, расскажу ей, расскажу, где и как ее вспоминала",- подумала Христя, поднялась, легко вздохнув, и зашагала дальше.
Солнце совсем уже село, когда она ступила на широкую и людную улицу. Люди бежали отовсюду, сновали взад и вперед; крестьяне спешили на базар, на подторжье; крик и шум стояли вокруг.
"Не вернулся ли хозяин?" - подумала Христя, взглянув на лавку Загнибеды, и обомлела: лавка была открыта... Холод пробежал у Христи по спине, ноги похолодели, руки похолодели; сердце так тяжело забилось в груди... Что же он ей теперь запоет?.. Она не прошла - промчалась через базар и кинулась в свою улицу.
