СНТ - Владимир Сергеевич Березин
Город таил в себе массу знаков – в комнате, которую занимали близнецы, во время войны умирала старуха-оккультистка. Она покрыла все стены и пол загадочными письменами, но они не спасли её от смерти.
Теперь близнецы раз в пять лет делали ремонт, но непонятные буквы всё равно проступали из-под новой краски.
Только для неё знака не было. Она вглядывалась в город в поисках совета, оттягивая визит к священнику.
Но приметы молчали. Разве что у лифта появились две стрелки, нарисованные мелом.
Это дети играли в казаки-разбойники.
Анна Михайловна вспомнила, как отец рассказывал ей о панике в Петрограде, когда ещё до той, первой большой войны горожане обнаружили у своих дверей загадочные пометки мелом.
Там были горизонтальные чёрточки и точки.
Эти точки и чёрточки пугали обывателей, помнивших не только о казнях египетских, но и о кишинёвском погроме.
Потом выяснилось, что разносчики китайских прачечных не знали европейского счёта и помечали квартиры клиентов своими китайскими номерами.
Но Анна Михайловна всё же пыталась увидеть в двух стрелках (одна, потоньше, указывала вниз, другая, пожирнее, вверх) какое-то значение.
Ещё через неделю старики-близнецы что-то намудрили с проводкой у себя в комнате и по всей квартире погас свет.
Переводчик снова зазвал её к себе.
Там горели свечи и пахло чем-то коричным и перечным.
Они говорили о прошлом и о войне, которую помнили ещё детьми.
На мгновение ей показалось, что сосед интересуется ею, но нет, это она интересовалась им. Он явно был моложе – лет на десять, да только мысли о его теле вдруг проваливались в какую-то пропасть, не оставляя места для продолжения.
Сосед меж тем продолжал:
– Понятно, как в те времена, – против нас были немцы и австрийцы…
Кто-то из мёртвых предков Анны Михайловны был как раз убит австрийцами под Перемышлем.
– …Потом венгры, что гораздо слабее, ещё слабее были румыны, почти персонажи анекдотов, и ещё кто-то. Как в прошлые времена – двунадесять языков. У всех были самолёты и танки, и была некоторая сила, но и у нас она есть. И вот начинается состязание военного умения и нравственного превосходства. Тут все средства хороши – что ж не обратиться к демонам? Вон, Черчилль прямо сказал, что готов спуститься в ад и договориться с его обитателями, если они – против Гитлера.
– Да что же делать, Арнольдушко, – всплеснула руками Анна Михайловна. – Что делать, когда всюду обман и предательство?
– Во-первых, не бояться. Подобное лечи подобным. Во-вторых, сконцентрируйтесь на том, что вы действительно хотите, переступите через остальное. Тут ведь главное – представить, как переступить. Представите – так и переступите.
Ей показалось, что переводчик намекает на лёгкий необременительный роман, но он вытащил откуда-то из-под стола старинный кальян.
Скоро в кальяне что-то забулькало, и воздух в комнате наполнился горечью.
Потом Арнольд снял со стены загадочную таблицу в деревянной рамке и положил на журнальный столик между ними.
Таблица была похожа на гигантскую хлебную карточку. На крайнюю клетку лёг странный шарик из дымчатого стекла. Рядом легла книга – вовсе непохожая на старинную, причём даже с её именем, написанным от руки на форзаце.
Потом переводчик передал ей мундштук. Кальян отозвался странными звуками, будто печальным блеянием.
Она не курила с сороковых годов, твёрдо зная, что табачный дым вредит коже лица.
С непривычки книжные полки поплыли у неё перед глазами.
Она вгляделась в пламя свечи, и ей явилась блаженная Ксения в платке.
Впрочем, Ксения ей не понравилась, и Анна Михайловна погрозила ей стрелой, что оказалась у ней в кулаке. «Космонавты летали…» – с вызовом сказала Анна Михайловна в спину старухе, но та уже не слушала и уходила прочь.
Анна Михайловна почувствовала странную силу. Просто нужно встать на чью-нибудь сторону, и дальше дело пойдёт само собой.
Вдруг Анна Михайловна оказалась за кулисами родного театра. На сцене кто-то бормотал, сбиваясь и мекая, бесконечный монолог.
«Как бездарно», – успела подумать Анна Михайловна и выглянула.
На краю сцены, перед пустым залом, стояла Маргарита Николаевна в костюме пастушки. К ногам её жался барашек.
Неслышными шагами Анна Михайловна подошла и встала за спиной у подруги. Маргарита Николаевна всплеснула руками, будто отмечая конец речи, и тут бывшая подруга быстрым и коротким движением столкнула её в оркестровую яму.
Барашек оставался рядом, и Анна Михайловна, решив его погладить, произнесла: «Бяша…»
– Бяша, бяша, – рыкнул барашек, показывая зубы. Морда его внезапно обрела черты переводчика Арнольда.
Сила росла в ней.
«Никого не нужно оставлять, баран говорящий, он свидетель», – с внезапной предусмотрительностью подумала Анна Михайловна и подступила к барашку с острой стрелой в руке…
Она очнулась – переводчик спал, откинувшись в кресле.
Шатаясь, Анна Михайловна прошла по тёмному коридору в свою комнату и упала в качающуюся кровать.
Комната плыла и вертелась, альбом с фотографиями, случайно задетый, рухнул вниз, и родственники теперь прятались от неё под шкафом.
* * *
Её разбудил стук в дверь.
На пороге стоял милиционер.
Два брата-старика жались к стенам.
Унылый врач командовал санитарами, и шелестело военное слово «приступ».
Из-под простыни торчала нога переводчика в дырявом носке.
Ей объяснили, что это простая формальность, и она поставила подпись в непрочитанной бумаге. Милиционер помялся и ещё спросил, не замечала ли она за соседом чего странного, но она, разумеется, не замечала.
Старики забормотали что-то, а она сказала, что давала соседу книгу. Милиционер помялся, но книгу забрать разрешил – ему явно было скучно.
В театре её ждала ещё одна новость – Маргарита Николаевна попала под машину.
Теперь пострадавшая смотрела, не мигая, в больничный потолок, и надежды на то, что раздробленный позвоночник как-то будет исправлен, не было никакой.
Анна Михайловна не преминула прийти в больницу с апельсинами и с любопытством заглянула в эти пустые глаза.
Потом она вернулась домой и принялась читать книгу.
Схемы и линии в книге казались ей понятными, как путеводные стрелы детской игры. Это была инструкция – не сложнее, чем к чайнику со свистком.
Действительно, нужно было сосредоточиться на своих желаниях. Желания – материальная сила, теперь ей было очевидно. Это куда интереснее, чем жалкие склоки в театре, лучше, чем одинокая жизнь по соседству с близнецами-маразматиками.
Прежняя жизнь выглядела выпитой, как стакан железнодорожного чая.
И правда, должно было куда-то уехать. Сменять комнату на такую же в Москве вряд ли получится, но вот рядом, в Красногорске, у неё была родня.
Можно съехаться с ней, события нужно лишь подтолкнуть, и эта, как её… дхарма переменится.
Начать всё сызнова
