Любимое уравнение профессора - Ёко Огава
Я читала газету, когда она подошла ко мне — твердым шагом, безо всяких поклонов, извинений или и приветствий. Уверенно протянула распахнутую ладонь и внятно произнесла единственное слово:
— Деньги.
Женщина была рослая, бледная, лет тридцати пяти. Если не считать демисезонного пальто в летнюю жару, на вид ничего подозрительного. Слишком опрятная для нищенки, слишком спокойная для сумасшедшей. Держалась с достоинством и так естественно, словно спрашивала дорогу. Или даже наоборот: словно это я спрашивала дорогу у нее.
— Деньги, — повторила она.
Я достала купюру[24] положила ей на ладонь. Сама не знаю почему и зачем. Какого лешего бедная мать-одиночка отдает последние гроши незнакомке, которая даже ничем ей не угрожает, я бы объяснить не смогла. Женщина сунула мою купюру в карман пальто и так же уверенно, как приближалась ко мне, зашагала прочь. И уже в следующую секунду подъехал автобус.
Весь остаток пути до работы я пыталась представить, что же такого важного сделает эта женщина с моими деньгами. Накормит голодных детей? Купит лекарство больным родителям? Остановит семейное самоубийство?
Но сколько бы я ни уговаривала себя, что все это не зря, легче на душе не становилось. Не потому, что было жалко потерянных денег. Наоборот, жалким было дурацкое чувство, будто мне же самой кто-то бросил подачку из сострадания.
А через пару дней наступила годовщина смерти мамы, и мы с Кореньком поехали навестить ее могилку на кладбище. Но в кустах за оградой обнаружили мертвого олененка. Он лежал на боку и уже совсем разложился, только на спине еще оставалась полоска пятнистой шкуры, а раскинутые в стороны ноги будто говорили: бедняга до последнего вздоха отчаянно боролся за то, чтобы встать. Его внутренности вытекли, глаза превратились в черные дыры, а из приоткрытой пасти выглядывали детские, едва прорезавшиеся зубы.
Обнаружил его Коренёк. Вскрикнул да так и застыл с поднятым пальцем, не в состоянии ни окликнуть меня, ни просто отвести взгляд.
Скорее всего, совсем еще неловкий детеныш на всем скаку слетел с горы и сломал себе шею о могильный камень у подножия. Приглядевшись, мы увидели на шершавой плите полоски засохшей крови.
— И что же мы будем делать? — спросил наконец Коренёк.
— Да ничего, — ответила я. — Оставим все как есть.
В тот день мы молились за олененка даже дольше, чем за упокой маминой души. Мы пожелали ему подружиться с мамой и присоединиться к ее путешествию на небесах.
А уже на следующий день я увидела фото отца Коренька в городской газете. Какой-то научный фонд награждал его денежной премией «в поддержку молодых дарований». Заметка была совсем крохотной, а фото размытым, но я сразу же поняла: это он. Просто на десять лет старше.
Я закрыла газету, скомкала в мячик, забросила в урну. Но через пару минут, передумав, выудила обратно. Кое-как разгладила бумагу, вырезала ножницами заметку. Что говорить, та уже выглядела как мусор.
— И что с того? — спросила я себя.
— Да ничего, — ответила я себе, пожимая плечами. — Папаша Коренька получил премию. Радостный день, вот и все.
Я сложила заметку пополам и спрятала ее в шкатулку с кусочком плаценты сына.
7
О Профессоре я думала всякий раз, когда на глаза попадались простые числа. А уж они-то, разумеется, попадались мне сплошь и рядом: на ценниках в супермаркете, на табличках с номерами домов, в расписаниях автобусов на остановках, в отметках за успеваемость Коренька. И на первый взгляд исправно несли свою службу в общем числовом ряду. Но оставались при этом простыми, и теперь я понимала, в чем их тайное назначение.
Хотя, конечно, распознать их с первого взгляда я могла не всегда. Благодаря Профессору я теперь знала навскидку все простые числа до ста. Просто чуяла их — нутром, безо всяких подсчетов. А вот трехзначные числа уже приходилось делить в уме, чтобы не ошибиться. Иногда числа, казавшиеся составными, оказывались простыми; а иногда у вроде бы очевидно простого числа вдруг обнаруживался делитель.
Подражая Профессору, я стала носить в кармане фартука карандаш и блокнот. И теперь могла быстро подсчитать все, что нужно, в любую минуту. Например, однажды на кухне у супругов-аудиторов я драила холодильник и на обратной стороны дверцы заметила серийный номер: 2311. Что и говорить, выглядело это число интригующе. Я тут же достала блокнот, сдвинула в сторону тряпку с ведром и принялась за работу. Ни на три, ни на семь, ни на одиннадцать оно делиться не хотело, каждый раз оставалась лишняя единичка. Тогда я попробовала тринадцать, затем семнадцать, за ним и девятнадцать, но все без толку. При этом само число начало искусно хитрить: как только я думала, что заветный делитель нашелся, тот снова и снова ускользал от меня, но вместо прощания распахивал передо мною все больший обзор для поиска. Фокусы, свойственные простым числам.
И как только я доказала самой себе, что 2311 — простое число, я спрятала карандаш с блокнотом обратно в фартук и продолжила мыть холодильник с удвоенным рвением. Шутка ли — серийным номером этому холодильнику служило простое число! Стало быть, агрегат это страшно важный и бескомпромиссный, не желающий делиться ни с кем, кроме единицы и себя самого…
Чуть позже, надраивая полы в аудиторском офисе, я наткнулась на 341. Это был порядковый номер выписки из банковского счета — документа, который я нашла под столом.
Простое число?? Тряпка в моих пальцах застыла. Бумажка, похоже, провалялась под столом очень долго и поросла густой пылью, но порядковый номер в заглавии документа не утратил своей весомости. А ведь у такого числа все шансы, чтобы затесаться к Профессору в любимчики, подумала я.
Все сотрудники к тому часу уже разошлись, и в пустом полутемном офисе я приступила к проверке. А поскольку никакого, даже самого приблизительного способа нахождения простых чисел я пока не придумала, действовать приходилось интуитивно — или, проще говоря, методом тыка. Лишь однажды Профессор показывал мне метод Эратосфена, который работал кем-то вроде директора в Александрийской библиотеке. Но это было так сложно, что я ничего не запомнила. А поскольку Профессор и сам подчеркивал важность интуиции при обращении с числами, то и моих примитивных попыток он, надеюсь, не осмеял бы.
Увы, 341 оказалось числом не простым: 341 ÷ 11 = 31.
И все. Конец.
Конечно, когда находишь очередное простое число, это всегда приятно и радостно. Но, даже
