Аполлон Григорьев - Одиссея последнего романтика

6 июля 1847

Автору «Лидии» и «Маркизы Луиджи»{165}

Кто б ни был ты, иль кто б ты ни была,Привет тебе, мечтатель вдохновенный,Хотя привет безвестный и смиренныйНе обовьет венцом тебе чела.Вперед, вперед без страха и сомнений;Темна стезя, но твой вожатый — гений!

Ты не пошел избитою тропой.Не послужил ты прихоти печальнойТолпы пустой и мелочной,Новейшей школы натуральной,До пресыщенья не ласкалГолядкина любезный идеал.{166}

Но прожил ты, иль прожила ты много,И много бездн душа твоя прошла,И смутная живет в тебе тревога;Величие добра и обаянье злаРавно изведаны душой твоей широкой.И образ Лидии, мятежной и высокой,Не из себя ль самой она взяла?

Есть души предызбранные судьбою:В добре и зле пределов нет для них;Отмечен помысл каждый ихКакой-то силой роковою.И им покоя нет, пока не изольютОни иль в образы, иль в звукиСвои таинственные муки.Но их немногие поймут.Толпе неясны их желанья,Тоска их — слишком тяжела,И слишком смутны ожиданья.

Пусть так! Кто б ни был ты, иль кто б ты ни была,Вперед, вперед, хоть по пути сомнений,Кто б ни был твой вожатый, дух ли зла,Или любви и мира гений!

Декабрь 1848

[Дневник любви и молитвы]{167}

1

Марта 25, 18.. года

Und wenn du ganz in dem Gefühle selig bist,

Nenn's Glück, Liebe, Gott!

Ich kenne keinen Namen

Dafür. Gefühl ist alles…

Name ist Schall und Rauch,

Umnebelnd Himmelsglut[44]

И снова он, старинный, мрачный храм,И тихий свет лампады одинокой,И в куполе Всевидящее Око,И лики длинные, как тени по стенам.И образы святых над царскими дверямиПарящих в небо стройными рядами.И выше всех Голгофа. И на нейРаспятый Бог, страдалец за людей.

И вспомнил я, как часто в храме том,Лет за восемь, молился я с отцом,И снова видел я мольбу его святую,Восторженный и вместе кроткий взор.И слышал речь Евангельски-простую,О чудесах Господних разговор…Как часто он молился со слезамиИ «верую» с восторгом повторял,И голову смиренно преклонялПод выход с страшными и тайными дарами!..Тогда и я все ясно понималИ символ веры набожно читал…И пению и смыслу дивных словВторил торжественно раскат колоколов…. . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .И долго был я думой погруженВ былое, пролетевшее как сон.

Но я взглянул… И лики предо мною,Казалось, ожили, но жизнью мертвецов,И было ли то звон колоколовИль смутный сон владел моей душою,Но слышались мне звуки странных слов.Казалось мне, ряды святых как хорыГласили песнь, печальную, как стон,И вторил им унылый, страшный звон.Их лики бледные… Недвижимые взорыИ песнь проклятия… То был ужасный сон…И между них я видел лик знакомый,Чертами он отца напоминалИ горестным спокойствием сиял…. . . . . . . . . . . . . . .Очнулся я… и было грустно мне,Но страшно не было. Лишь милой старинеЯ отдал дань невольными мечтами;А вздох сдавил, скрестивши грудь руками.

И между тем народ уж находилИ, набожно крестясь, на место становился.И служба началась, и ряд паникадилСиянием свечей мгновенно озарился.Вдали от всех я у стены стоялИ, ко всему святому равнодушный,Над верою толпы, живой и простодушной,В душе, как демон, злобно хохотал.

И стало скучно мне… Ленивою душойНи мысль единая, ни чувство не владели.И проклял я удел блаженный свой,И мирный быт, и хладный свой покой,И вечное стремление без цели,И книжной мудрости на полках длинный ряд,И споры школьные, и мысли напрокат.И — почему, зачем — того не знал я,Но дни младенчества предстали предо мною,И, словно наяву, я видел пред собоюКартины лучшего, былого бытия.И видел я в волшебном сновиденьеИ детскую постель, и в окна лунный свет,И над постелью матери портрет,И образ на стене — ее благословенье.И вспомнил я, с каким благоговеньемЯ «Отче наш», ложася спать, читалИ на луну смотрел — и тихо засыпал.И погружался я душой в воспоминаньеИ свиток прошлого внимательно следил.{168}И, наконец, с тоской и трепетом открылСтраницу грустную блаженства и страданья.{169}И ожил снова я… и первую любовь,И слезы, и мечты душа постигла вновь.И снова видел я — и мраморные плечи,И ножку легкую, и девственную грудь,И снова слышал я пленительные речиВсе так же, как и в день минутной нашей встречи.Да! ты была одна, с которой жизни путьНе труден был бы мне… И озарен сияньемЗвезды моей, могучий упованьем,Я шел бы с верою путь скорби и труда!..Но ты была падучая звезда…. . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .Не в силах удержать и дум и чувств избыток,Закрыл я холодно воспоминанья свиток.

И стал я на народ смотреть… Но прежних лицМой взор искал напрасно. Предо мноюРяд старых дам да чопорных девиц…А назади с смиренной простотою,С поклонами земными — ряд купцовДа жен и дочек их. Признаться, пустотоюДуша страдала. Я уж был готовИдти скучать домой. Но теснотоюУдержан был. Ленив я как-то сталИ до дверей толкаться не желал.И вот опять я стал смотреть. Случайно(А может быть, по воле неба тайной)Мой взгляд упал налево…

Там однаБлиз гроба Искупителя стояла,Молилася так пламенно она,Смиренно так колена преклоняла.Невольно к ней я взоры приковалИ отвести не мог… И думать стал:Зачем она в тиши уединенья,Вдали от всех, хотя и лучше всех?..И от души ли было то моленьеИли расчет кокетства? Горький смехПри мысли той невольный подавляя,Я все смотрел. Меня не замечая,Все так же пламенно молилася онаИ никуда свой взор не обращалаИ к миру дольнему была так холодна.И признаюсь, за смех мне стыдно стало.Ее прекрасное и бледное лицо,Сиявшее тоскою и надеждой,Тень локонов, свивавшихся в кольцо,И очи черные, и черный цвет одежды —Все было дивно в ней… Печальна и бледна,Мне Божьим Ангелом явилася она:Казалось, он по небесам грустилИ небеса за грешников молил.

И каждый раз, когда, колена преклоня,Она свой взор на небо обращала,Мечталось мне: она молилась за меняИ грешника молитвою спасала.И странно! Сам давно забытые словаЯ лепетал греховными устамиИ крест творил — и гордая главаСклонялася во прах пред образами.

И предо мной иконостас сиял,И лики весело и радостно смотрели,И Распятый, казалось, призывалСловами кроткими к Себе, к Единой целиИ блеск свечей на стенах озарялИзображения святые —И видел я — и ясли те простые,Откуда Свет народам воссиял,И мудрых пред Младенцем поклоненье,И Ангелов средь пастырей явленье,{170}И ночь страдания, когда на ЭлеонВ последний раз пришел молиться он,Последнюю с земным где выдержал он битву…И тяжкий крест, и за врагов молитву.{171}

И помню я: свет черных, жгучих глазВо мрак души моей проник тогда не раз…И взор ее сиял мне примиреньем.И всякий раз, когда его встречал,Казалось, я из праха восставалИ постигал святое вдохновенье.

2