Семен Бытовой - Багульник

- А наша Клавушка где? - спросил он, переводя взгляд с Юрия на Ольгу.

- Она с Матреной Тимофеевной в лесу, цветы собирают, - ответил Юрий.

- Вы за мной, Алексей Константинович? - спросила Ольга.

- Звонили из Кегуя, из интерната. Спрашивали, когда выпишем из больницы Кольку Копинку.

- Какая у Кольки температура?

- Все еще держится.

- Пусть еще несколько дней побудет в больнице.

- Хорошо, Ольга Игнатьевна, - сказал Берестов и обратился к Юрию: - А я сегодня с добычей. Поднялся чуть свет, сходил на протоку и за какой-нибудь час полтора десятка форелей поймал.

Ольга ласковыми глазами посмотрела на Берестова. Он перехватил ее взгляд.

- Будем варить уху? - спросил он.

- Обязательно! - сказала Ольга.

Берестов оживился:

- Понятно, что рыба по суху не ходит...

- Это уж как принято, - усмехнулся Юрий, довольный, что к Ольге вернулось хорошее настроение.

С гулянья пришла Клавочка. Пухленькая, белокурая, с большими, как у Ольги, глазами, она вбежала в комнату с охапкой багульника. Платье у девочки вымокло от росы, но она, казалось, не чувствовала этого и была счастлива, что атана, то есть бабушка, обещала сплести из этих цветов новый венок Катьке Юрьевне - так называла Клавочка свою большую скуластую куклу, обряженную в орочский национальный костюм.

- Верно, атана, сплетешь венок? - спросила девочка седую горбатую орочку, которая стояла на пороге с дымящейся трубкой в зубах.

- Айя-кули, хитэ!*

_______________

* Хорошо, дитя мое!

Это и была Матрена Тимофеевна, безродная орочка, жившая по соседству. Чуть ли не со дня рождения Клавочки старушка помогала Полозовым по хозяйству; когда Ольга уходила в больницу, Матрена Тимофеевна оставалась с ребенком. Она привязалась к Клавочке, научила ее орочским словам, и Клавочка, к изумлению родителей, просыпаясь по утрам, кричала сперва матери: "Эня, сородэ!" - потом отцу: "Ама, сородэ!" - что означало: "Мама, здравствуй, папа, здравствуй!" Третьим неразлучным существом в компании Клавочки был огромный вислоухий пес по кличке Хуво - вожак из упряжки Евлампия Петровича.

Пес был занят только зимой, а все остальное время года бродил около Орлиной сопки, ожидая, когда ему выплеснут остатки какой-нибудь еды.

Однажды Клавочка сжалилась над бедной собакой, приласкала ее, накормила досыта, и с тех пор они стали неразлучны. Частенько Ольга со страхом смотрела, как Клавочка возится с собакой - садится на нее верхом, опрокидывает, подминает под себя, волочит за хвост, а Хуво только повизгивает добродушно.

- Клава, перестань возиться, он укусит тебя! - кричала в окно Ольга, на что девочка, заливаясь смехом, отвечала:

- Если укусит, я ему хлеба не дам!

- Ну смотри, озорница! Потом придется тебе уколы делать.

- Твои уколы небольные! - говорила Клавочка. - А мои больные...

- Кому ты делала уколы?

- Катьке Юрьевне, - серьезно сказала Клавочка. - Вчера ее Хуво за носик укусил... Я Катьке уколола цепротып!

Ольга не удержалась от смеха:

- Стрептоцид?

- Нет, це-про-тып! - упрямо повторила Клавочка.

И Ольга решила занести "цепротып" в тетрадку, куда уже записала многие другие слова из Клавочкиной речи, вроде "ресики" - листики, "пузики" - пуговки и т. д.

Берестов, который питал особенную нежность к Клавочке, спросил:

- А когда, Юрьевна, покатаемся на оморочке?

- На оморочке нельзя, а на ульмагде - пожалуйста! - сказала Ольга, встретившись взглядом с Берестовым.

- Почему, эня, нельзя? - недоумевала Клавочка.

- Оморочка маленькая, может опрокинуться, а ульмагда большая, устойчивая...

- Дядя Алеша тоже большой и устойчивый! - под общий смех возразила девочка. - Он оморочку не опрокинет.

- Верно, умница! - воскликнул Берестов, хватая Клавочку и легко подбрасывая под потолок.

- Ну, хватит, Клава, садись кушать! - сказала Ольга и обратилась к орочке: - Довольно вам свою трубку жевать, Матрена Тимофеевна, садитесь и вы чай пить! - и, глянув на нее строго, прибавила: - Сколько раз, милая, я просила вас не ходить с ребенком в заросли багульника. Эти цветы не для детей. Они и взрослых одурманивают, а вы собираетесь сплести Клавочке венок из багульника.

- А ты, мамка-доктор, помню, говорила, цто любись багульник. Дазе, помнись, когда я мед багульниций принесла, ты его оцень хвалила.

- Хвалила, это верно, - улыбнулась Ольга, - а потом проспала сутки как пьяная.

- А мы ницяго, не спим... - с этими словами она сунула трубку в глубокий карман халата и села к столу.

Когда Ольга поздно вечером пришла в больницу, она вспомнила неприятный разговор с Юрием и загрустила. Случилось, кажется, то, чего она больше всего боялась: между ней и мужем нарушилось согласие, которое Ольга все эти годы так оберегала. Ее возмущала несерьезность Юрия в суждениях о будущем, и особенно то, что он, не посоветовавшись с ней, отказался подписать новый договор, дав этим повод для кривотолков.

Ведь Буров не зря спросил ее:

- Что, доктор, собираетесь нас покинуть?

- С чего вы взяли, Харитон Федорович? - с изумлением спросила Ольга.

- На днях главбух сообщил, что Юрий Савельевич категорически отказался переоформить договор...

- Этого быть не может! - краснея от стыда, сказала Ольга.

Буров пожал плечами:

- Тогда извините, доктор, видимо, главбух неверно меня информировал.

- Видимо, так, - сказала Ольга и спросила: - Что же это вы, Харитон Федорович, редко к нам заходите?

- Никогда, доктор... Лесу за зиму навалили целые горы, а теперь сплачиваем и сплавляем. Вот и днюем и ночуем на Бидями...

- Знаю, Харитон Федорович. Я своего супруга теперь редко вижу...

Харитон Федорович сказал сочувственно:

- И моя благоверная стала жаловаться. Однако ей, как вы знаете, не привыкать. Годы, можно сказать, ждала, Так что две-три недели, по-моему, не срок.

- А здоровье как? Сердце больше не беспокоит?

- Вроде ничего, - неуверенно сказал он.

- Курите поменьше, Харитон Федорович. - И добавила: - А главбух, видимо, что-то напутал. По крайней мере, мне Юрий Савельевич ничего такого не говорил.

- Ладно, выясню. - И, как бы извиняясь, разъяснил: - Директива из города спущена, чтобы всем переоформить договора.

Был уже час ночи, когда в дежурку пришел Алексей Берестов.

- Что это вам не спится, Алексей Константинович? - спросила Ольга добродушно.

- Читал, - сказал он.

- Что вы читали?

- "Анну Каренину"! Когда же вы с Юрием собираетесь в отпуск?

- Все покрыто туманом неизвестности! - уклончиво отшутилась Ольга.

- Почему так?

- А потому, что все смешалось в доме Облонских... - тихо засмеялась Ольга.

Он пожал плечами:

- По крайней мере я этого до сих пор не замечал. У вас с Юрием на зависть все чудесно.

- Да, Алешенька, уже смешалось! - сказала Ольга с затаенной грустью.

Ему стало приятно, что она впервые назвала его не по имени-отчеству, а доверительно-ласково Алешенькой, и он с благодарностью посмотрел на нее.

- Вот, - показала она на стопку общих тетрадей, - думала, в них вся моя будущая жизнь, а оказалось...

- Вы это о чем? - спросил он удивленно.

- Просто так... взгрустнулось...

Но он понял, что она говорит совершенно не то, что думает, и произнес участливо:

- Ольга Игнатьевна, как коллеге вашему, наконец просто как товарищу, говорите, что у вас вдруг случилось?

По ее лицу пробежала кривая улыбка:

- Ну, какая я, Алешенька, коллега? Я просто самая обыкновенная русская баба, мужняя жена, мать...

- Ольга Игнатьевна, как вы смеете так о себе говорить? - возмутился Берестов. - Все наши выпускники стремились попасть в Агур. А счастье работать с вами, как видите, выпало мне.

Ольга прервала его:

- Не надо, Алексей Константинович, расхваливать! А тот журналист, что приезжал сюда, слишком преувеличил мои заслуги. Они это умеют делать! Когда пришла газета с очерком и моей фотографией, я два дня не выходила из дому от стыда. Тоже отыскал героиню! Хоть бы фотографию не поместил, а то орочи вырезали ее из газеты и на стенах у себя наклеили...

- Это, Ольга Игнатьевна, из уважения к вам. Они горды, что их мамка-доктор прославилась на весь край.

- И откуда этот журналист взял, что в районе моим именем названы одиннадцать новорожденных девочек, когда их всего семь?

- Ошибка невелика, будет и одиннадцать, - засмеялся Берестов.

Она сердито посмотрела на него. Он закурил. Ольга тоже потянулась за папиросой.

- Алексей Константинович, если мы с Юрой поедем в отпуск, вы тут без меня справитесь? - спросила она вдруг.

- Ведь было время, когда вы в гораздо худших условиях одна справлялись. Конечно, справлюсь!

- Тогда работы было в три раза меньше, а нынче ведь у нас целый район!

- Справлюсь, можете со спокойной душой ехать. Теперь у нас в больнице не одна Фрося, но и Катя Щеглова.

- Да, Катюша молодец, способная девушка, - оживилась Ольга. - Она ведь мечтает стать врачом.

- Что, Катя - приемная дочь Щегловых?