Дураки все - Ричард Руссо
– Почему бы вам не поручить это мне? – спросила Кэрис. – Вы опоздаете на похороны.
Но Реймеру не улыбалось посылать за бедняжкой кого бы то ни было. Элис и без того часто пугала форма, да и с Беккой они дружили, так что Реймера она узнавала, хотя и его форма, кажется, тоже ее озадачивала.
– Я и сам с радостью съезжу, – ответил Реймер.
Он и правда питал симпатию к Элис. Большинство городских сумасшедших были буйные, Элис же кроткая как агнец. И еще ему казалось, что ей одиноко. Смерть Бекки стала тяжким ударом для Элис.
– Может быть, женщине с женщиной… – вполне резонно указала Кэрис.
– Спасибо, но мне нужна холодная голова в участке, – как обычно, ответил ей Реймер. Тем более что это правда. Голова у Кэрис варила получше, чем у прочих сотрудников, включая его самого.
– Почему? Вы думаете, жена мэра меня испугается? Потому что я черная?
– Нет, Кэрис, – возразил Реймер. – Такое мне даже и на ум не приходило.
Хотя, конечно же, приходило, но Реймер прогнал эту мысль.
– Где она?
– В парке, – ответила Кэрис. – Надеюсь, вы не рассчитываете, что вам удастся кого-то обмануть?
– Кэрис, честное слово, это не потому…
– Вы просто не хотите идти на похороны, – перебила Кэрис, и это ее замечание вновь застало его врасплох.
– Это не займет много времени, – возразил Реймер, хотя надеялся, что все-таки займет.
– А то я могу послать Миллера.
– Миллера, – повторил Реймер. Она серьезно? Миллера? – С него станется ее пристрелить.
– Он стоит у вас за спиной.
Реймер вздохнул, потер лоб.
– Скажите ему, что я прошу прощения за грубость.
– Я пошутила. Его здесь нет.
– Тогда не говорите ему ничего.
– Но он бы мог и оказаться тут, вот к чему я клоню. Именно так вы вечно и вляпываетесь.
– Я вечно вляпываюсь?
– “Я не буду счастлив, пока вы будете счастливы”?
– Я просил вас не упоминать об этом.
– Да это я просто к слову.
– Знаю. У вас всегда просто к слову. А я всего лишь прошу вас больше ничего просто к слову не говорить, ладно?
Элис сидела на скамье напротив памятника павшим воинам. Даже в тени было невыносимо жарко, но Элис словно не замечала.
– Я бы никогда не поступила так жестоко по отношению к подруге, – говорила она воображаемому собеседнику, прижимая к уху розовую телефонную трубку.
– Здравствуйте, миссис Мойнихан, – произнес Реймер и сел рядом.
Некогда Элис, видимо, была хиппи и сейчас, на шестом десятке, снова захипповала. Вставила в длинные седеющие волосы одуванчик, да еще, как заметил Реймер, не надела лифчик. Кэрис права. Опять. Следовало поручить ей разобраться, как она и предлагала. Да и мотивы его она раскусила. Ему действительно не хотелось ехать на похороны.
– Как поживаете?
Элис недоуменно уставилась на него, точно вопрос ее озадачил, но потом улыбнулась, очевидно решив, что перед нею кто-то из знакомых, просто притворяется полицейским. Она нажала на то место на трубке, где, будь это настоящий сотовый телефон, находилась бы кнопка вызова и отбоя, и сунула трубку в сумку.
– Бекка передает привет, – сообщила Элис, и у Реймера по спине пробежал холодок, невзирая на испарину. Элис не впервые упоминала о том, что общается с его покойной женой.
– И вы ей от меня передайте.
Элис вздохнула и отвернулась, словно что-то ее встревожило.
– Так много мужчин.
Реймер не сразу понял, что они уже говорят не о Бекке. Элис смотрела на столбцы имен на памятнике.
– Большинство совсем мальчишки, – заметил Реймер.
– Да, мальчишки. Мой сын здесь.
Это была неправда. Детей у них с Гасом не было. До Гаса Элис была замужем за другим человеком, но, насколько знал Реймер, и в том браке никого не родила.
– Война – ужасная штука.
– Да, – согласился Реймер.
Среди тех, кто погиб во Вьетнаме, были перечислены трое его одноклассников.
– Бекка хотела детей.
– Нет, – возразил Реймер, припомнив единственный разговор с женой на эту тему. Бекка не желала обзаводиться потомством, и Реймер притворялся, будто тоже не хочет. – Вообще-то не хотела.
– В следующий раз я у нее спрошу.
– Давайте я отвезу вас домой?
– А мне пора домой?
– Гас говорит, что пора, – ответил Реймер. Вранье, но именно это Гас и сказал бы, если бы узнал, что Элис вновь сорвалась с поводка.
– Гас меня любит, – произнесла Элис так, будто сообщала малоизвестный любопытный факт.
Они встали, Реймер отвел Элис к своей “джетте” и усадил в салон. До самого дома Элис и Гаса – они жили в старом викторианском особняке, последнем на Верхней Главной, напротив парка Сан-Суси, – Реймер и Элис не проронили ни одного слова.
– Я всё пытаюсь вспомнить, кто вы такой, – на прощанье сказала Элис.
– Где они отыскали этого типа? – шепотом спросил Реймер у Гаса.
Священник, который произносил надгробную речь, и правда смахивал на Элис. Волосы до плеч, на развевающемся прозрачном хитоне вышит затейливый разноцветный узор, означающий… что? Что у священника есть подружка? Что он сам вышивает в свободное время, вместо того чтобы смотреть по телику спорт? Реймер инстинктивно проникся отвращением к священнику, хотя и не сразу сообразил почему. Из-под хитона не выглядывали ни воротничок, ни манжеты рубашки, ни носки, и казалось, будто под этой роскошной ночнушкой священник голый. Реймера посетило непрошеное видение: он представил, как покачиваются темные гениталии этого типа.
– Сорок с лишним лет, – вдохновенно вещал преподобный Хитон, – судья Бартон Флэтт был голосом правосудия и разума в нашем славном городке. Именно так он называл это дорогое нам всем место. “Наш славный городок”.
Реймер подавил стон. Он небезосновательно полагал, что его честь никогда такого не говорил. Флэтт вообще ни к чему не выказывал особой приязни, не считая отвлеченного понятия, которое сам называл “провинциальным правосудием”, – именно это правосудие и отправлял Флэтт, по его же словам. Реймер ни разу не отважился уточнить, чем провинциальное правосудие отличается от прочих его видов, но подозревал, что ответ будет таким: “Тем, что его решения, по всей вероятности, отменят в суде высшей инстанции”. Судья гордился репутацией вольнодумца и выносил вердикты со смиренной миной человека, который слишком хорошо понимает, что прочие законники, скорее всего, со временем придут к противоположному выводу. “Наш славный городок”? – едва ли, подумал Реймер.
Боже,
