Проект 9:09 - Марк Х. Парсонс
– Я бы им с огромным удовольствием передал твои слова, только вот они мне не друзья.
– Ты же с ними водишься, не я.
– Да не вожусь я с ними. Должен же я где-то обедать, а за их столиком обычно есть место. Они даже не знают, что ты моя сестра, – ну какие они мне друзья?
Вообще-то, если подумать, хороший вопрос.
– Наплевать, все равно скажи им!
Я покосился на Олли:
– Так ты взбесилась из-за того, что эти наглые придурки расставляют девушкам баллы… или из-за того, как оценили конкретно тебя?
– А сам ты как думаешь? – фыркнула она.
– Я думаю, что ты не ответила.
Мы подъезжали к «Хэппи Джекс Бургер Бистро». Я перестроился в правый ряд и притормозил, направившись к окну заказа.
– Не вынуждай меня покупать тебе бургер. А то ведь я могу!
В школе «Ла Монтана» существует негласное правило: если тебя привозят в «Хэппи Джекс» и угощают, ты должен сыграть в «правду или действие», пока вы ждете заказ. А поскольку большинство работников в «Хэппи Джекс» такие же торчки, каким был сам основатель компании, обслуживают там небыстро – с обычным «Макдоналдсом» или «Тако Белл» не сравниться. В школе «Хэппи Джекс» прозвали «проездом правды». Знаю, звучит глупо, но добавьте к этому девчонок, выпивку пятничным вечером – и может получиться довольно забавно. По крайней мере, так мне рассказывали.
Олли посмотрела на меня, потом на «Хэппи Джекс» и снова на меня.
– Ладно, если тебе так неймется. В основном из-за того, что они ведут себя по-свински, – наконец сказала она и, помолчав, добавила: – Ну и наверное, немного из-за «на отлично не тянет».
Я не ожидал от нее столь честного ответа. Когда-то мы с сестрой были довольно близки. Сразу после того, как умерла мама. Но не в последнее время – не знаю, кто из нас отдалился, – а сейчас, услышав признание Олли, я снова почувствовал прежнюю близость. А еще мне стало грустно.
– Олли, я понимаю, почему ты злишься на этих придурков, выставляющих девушкам какие-то баллы и рассуждающих о чужих недостатках…
– Как будто сами они безупречны! – вставила она.
– Вот именно. И как раз поэтому мне совсем не нравится, что тебя заботит их мнение.
Олли помолчала.
– Ну… то, что меня так сильно заботит их мнение… мне тоже не нравится.
Я решил сменить тему.
– Говорят, в школе появилась новая девчонка…
– В школе появились сотни новых девчонок! – перебила Олли. – В том числе и я. Они называются «девятиклассницы».
– Да погоди, ты прекрасно знаешь, о чем я. Она примерно моего возраста, но я ее раньше не видел.
– А, ну тогда, конечно, число возможных вариантов значительно уменьшается!
Я пропустил шпильку мимо ушей.
– У нее странное прозвище. АК-47, кажется.
Олли кивнула:
– Я слышала, как девчонки о ней говорили. Похоже, она та еще тихоня. – На лице сестры появилось забавное выражение. – А тебе-то что?
Я пожал плечами:
– Да так. Просто любопытно.
– Ну-ну…
Когда мы добрались до дома, я бросил рюкзак, рухнул на кровать и уставился в потолок. Олли верно подметила про «друзей». То есть напрямую она так не сказала, но оно как бы висело в воздухе, словно чьи-то кишечные газы в кабине лифта: зачем я тусуюсь с компашкой парней, которых не считаю друзьями?
Если не врать самому себе, ответ простой.
Потому что у меня нет настоящих друзей.
Потому что я, видимо, слишком опустошен, чтобы хотя бы попытаться их завести.
И потому что я не чувствую себя своим ни за одним из столиков.
Ну, то есть все и раньше было фигово, но сейчас… черт возьми, да я стал чужаком даже за столиком тупиц и неудачников. Вот это как вообще? Не сказать, что я прежде мог считаться образцом нормы… Но после того как с тобой случается такое, можно ли вообще снова стать нормальным… или ты уже изменился навсегда?
Тот столик неудачников – это сплошные, как говорит мой отец, халявщики. Нет, Сет, разумеется, не такой. У него, конечно, загонов хватает, но зато он тот еще остряк (в своей, несколько циничной, манере) и настоящий компьютерный гений. На самом деле он славный парень… В прошлом году мы с ним вместе ходили на математику и сошлись на почве плоских шуточек о числе «пи» и иррациональных числах. И стали вместе обедать в столовой. Долгое время наше общение с Сетом было ближе всего к понятию «дружба». С тех пор как…
Я вдруг подумал, что, возможно, Олли переживает за меня – точно так же, как я переживаю за нее.
Мои раздумья прервало появление Ее Высочества Избалованной Принцессы.
– Джей, мне нужно селфи.
– У тебя что, телефона нет?
– Мне нужно не обычное селфи, а качественное.
– Так мы ведь уже делали? На прошлой неделе, перед началом школы.
– Я собираюсь сменить стиль.
– А, понятно. Потому что старый…
– Замолчи.
– …«на отлично не тянет»? – расхохотался я.
– Заткнись! И вовсе не поэтому, ты же прекрасно знаешь.
– Сама заткнись.
– Так ты сделаешь или нет? – спросила Олли.
– Когда?
– Через полчасика?
– Тебе больше заняться нечем?
– Именно. Да и тебе тоже! – Она прыснула со смеху, отчего мне стало еще хреновее.
Я улегся обратно на кровать и закрыл глаза.
– Как скажешь.
– Спасибо!
Сестра ушла, и я снова уставился в потолок. Грустно признаться, но она права: моя жизнь дошла до той изумительной точки, в которой мне совершенно нечем было заняться. Разве что домашкой по углубленному английскому. Но это не считается.
Впервые Олли попросила меня пофотографировать ее где-то полгода назад – и постоянно пыталась мною командовать. Какое-то время я терпел (уже почти год в моих ушах звучал хриплый шепот мамы: «Будь помягче с сестренкой»), но в конце концов поставил камеру на штатив, выдал Олли пульт управления и оставил ее развлекаться. Она радостно принялась рулить процессом и щелкала минут пятнадцать, а потом заявила, что закончила.
Я просмотрел снимки на фотоаппарате. Обычные селфи типа «на отлично не тянет», только в высоком разрешении. Ну, вы знаете какие: модель слишком близко к камере, рот/нос/подбородок чрезмерно подчеркнуты, взгляд прямо в объектив, губы выпячены «уточкой», фон перегружен, свет плоский и так далее.
– Круто, – сказал я. – А мне можно пару раз щелкнуть?
– Валяй!
Я увеличил фокусное расстояние и отодвинул штатив назад на несколько шагов, усадил Олли на другой стул и развернул ее так, чтобы падающий из окна свет добавлял глубины. Перевел камеру в ручной режим, открыл диафрагму на максимум, затем навел фокус на лицо, оставив фон размытым. Олли смотрела куда-то в другой конец комнаты, и я быстро сделал несколько снимков, прежде чем она это осознала.
– Я же не подготовилась!
– Знаю. Так и было задумано. Ладно, можешь посмотреть вон туда.
Олли послушно развернулась, привычно выпятив губы, словно изображала Дональда Дака.
– А теперь улыбнись как можно шире.
Она принялась корчить дурацкие рожи.
– Убери улыбку, посмотри в камеру.
Сестра стерла с лица идиотскую ухмылку, склонила голову, заглядывая в объектив, и я это поймал. А потом сделал еще дюжину снимков, хотя был почти абсолютно уверен, что именно тот удался.
– Дай посмотреть!
Я поднял камеру повыше, чтобы Олли не дотянулась, – будто бы играл в «попробуй отними» с терьером.
– Покажу, когда закончу. Мне нужно вполовину меньше времени от того, что ты потратила на подготовку. Подожди, ладно?
Она фыркнула и ускакала, а я принялся за дело. Перебросив фотографии на компьютер, я прежде всего быстро проглядел свои. Первый снимок оказался вполне ничего, да и парочка следующих тоже. Но в том, где она смотрела в камеру, была изюминка – вот за него я и взялся.
Я выбросил из головы, что она моя сестра, и подошел к кадру так, как если бы снял кого-то чужого на улице. Сделал снимок монохромным, но в теплых тонах – и он стал похож на черно-белую фотографию из старого журнала мод. Затем усилил контраст насколько возможно, не доводя до зернистости на коже. Слегка обрезал оригинал, чтобы бóльшую часть снимка занимала голова, а также затемнил края, еще сильнее выделив лицо на расплывчатом фоне. Немного естественного драматизма, а не слащавая голливудщина. Я отодвинулся от монитора
