История тишины от эпохи Возрождения до наших дней - Ален Корбен
Есть еще одна комната, заполненная тишиной, — она описана в стихотворении Виктора Гюго «Взгляд, брошенный в окно мансарды». В мансарде живет благочестивая девушка, и здесь все дышит чистотой, трудолюбием, кротостью и тишиной. На пороге этой «тенистой обители», где скромная и «Богу преданная дева» трудится «усердно и ладно», тишина «мечтательно сидит». Голос ветра, «по тихим улицам бегущий», говорит ей: «Будь чиста! [...] Спокойна будь, [...] и радостна, [...] и с добрым сердцем»[21].
Возвышенный образ, нарисованный Гюго, находит отражение в Анжелике из романа Эмиля Золя «Мечта», где подчеркнут контраст тишины комнаты героини и звона соборных колоколов. Одна из ключевых сцен романа разворачивается в полном безмолвии. В ту ночь, когда Фелисьен впервые появляется в комнате Анжелики, было настолько тихо, что девушка напряженно прислушивается к каждому шороху, чувствуя, «как дрожит и вздыхает дом», и ее одолевают страхи[22].
В фантастической повести «Опыт доктора Окса» Жюль Верн доводит до абсурда описание всеохватной тишины, что царит в вымышленном фламандском городе, и этот прием позволяет ему различить звуки, на которые мы редко обращаем внимание, хотя слух и улавливает их. Вот что сказано о доме бургомистра Ван Трикасса: «Таков был этот дом, мирный и молчаливый, где двери и полы не скрипели, стекла не дребезжали, замки не щелкали, мебель не издавала треска, флюгера вращались беззвучно, а обитатели производили не больше шума, чем тени. Бог молчания Гарпократ, наверное, избрал бы эту обитель для храма Безмолвия»[23].
В XX веке стоит отметить фигуру романиста Жоржа Бернаноса, который был буквально одержим стремлением к тишине, детально ее анализировал и пытался запечатлеть в своих произведениях. Эта тенденция особенно ярко проявляется в романе «Господин Уин». Сама сущность тишины, обитающей в комнате главного героя, отражает нрав этого «гения пустоты», бездны и зла, «наставника в познании небытия», «педераста душ», настоящего чудовища. В книге Бернаноса тишина указывает на отчаяние и безысходность. Безмолвием окружена смерть персонажа, которой предшествует долгая агония.
Когда молодой Стини впервые оказывается в комнате господина Уина, его тотчас поражает «удивительная тишина, которая словно бы колыхалась, медленно вращаясь вокруг невидимой оси». Стини «казалось, будто тишина, подобно воде, омывает его лоб, грудь, ладони». Потом он слышит гул голосов, вдалеке кто-то плачет. «Тишина не разбилась вдребезги, но постепенно вытекла из комнаты. У себя за спиной Стини почувствовал почти неуловимый трепет — пока еще не шум, но предвестие шума».
Господин Уин рассказывает об умирающем Ансельме, хозяине дома, где он живет. «Он говорил спокойно, размеренно, голосом негромким и глухим, и Филипп [Стини] ощутил, испытав при этом смутный страх, как прежняя тишина снова сгущается вокруг них — живая тишина, которая поглощала лишь самую грубую часть шума и была прозрачна, полна звуков*. По сути, сам господин Уин и есть безмолвие, отравляющее умы, извращающее инстинкты. Со всей очевидностью это проявляется в момент его смерти: «Дыхание господина Уина не нарушает тишины тесной комнаты, но наполняет пространство степенностью, что сопутствует смерти». Герой признается: «На протяжении всей своей одинокой жизни [...] я только и делал, что говорил, лишь бы не слышать самого себя». Его слова складываются в тишину, от которой в этой комнате некуда деться и которая «населена еще не произнесенными словами — до Стини доносится их посвист, хрип и копошение где-то в темноте, будто из змеиного гнезда». Умирая, господин Уин еле слышно смеется, и его смех «на малую толику выныривает на поверхность безмолвия»[24].
Ведя речь о тишине комнат, необходимо не только учитывать обстоятельства жизни того или иного персонажа и его тяготение к уединенности, склонность к одиночеству, желание отгородиться от мира, а также проникновение в тишину шума снаружи. Важно, помимо этого, обратить внимание на обстановку в комнате, на предметы и людей в ней, ведь между ними и тишиной складываются особые отношения.
Безмолвные предметы, наполняющие пространство, говорят с нами на «языке души, существующем за пределами слов»[25]. «Каждый предмет, — пишет Макс Пикар, — отсылает нас к чему-то гораздо большему, нежели обозначающее его слово. Только в тишине человек может осознать эту неявную сущность предмета. Показательно, что, впервые увидев что-либо, мы естественным образом замолкаем. Это молчание — наша реплика в диалоге, происходящем на уровне, который глубже и древнее слов и ощутим в каждом объекте; своей тишиной человек воздает должное вещам и явлениям, с какими соприкасается»[26]. Всякий предмет «обладает даром речи, — утверждает Жорж Роденбах, — и выражает свою суть сокровенным молчанием, смысл которого собеседник безошибочно улавливает». В поэзии Роденбаха открывается целый мир объектов, беседующих с нашей душой на языке тишины. Таковы «хрупкие оконные стекла, за которыми тишь комнат», и по воскресным дням в раме деревянных переплетов прохожий видит лица женщин и их взгляды, обращенные на пустоту и тишину; таково зеркало, «сроднившееся с домом», и старые сундуки, и «задумчивая статуэтка, изгиб чьей бронзовой спины поет мелодию молчанья». Грезы плывут, подобно мыльным пузырям, и «притихшая комната играет с ними». С наступлением темноты слышно «лишь лампы хмурое ворчанье». В восприятии Роденбаха пространство комнаты «источает тишину средь замерших вещей». Оно пронизано «безгрешной чистотой молчанья».
На языке тишины разговаривают и другие предметы: светильник в изголовье кровати, старинные портреты, с которыми поэт зачастую ведет «безмолвную беседу», аквариум с рыбками — «прозрачный дом», отгородившийся от внешнего мира своими стеклянными стенками, и украшение из жемчуга, «существо без сути». Для Роденбаха цвета, впитавшие в себя тишину, — это серый, белый, в связи с которым возникает образ лебедей в каналах Брюгге, а также черный, отсылающий к черноте ночи. Поэт пишет:
Комнаты — и вправду как старики,
Им ведомы тайны и истории [...],
Что затаились в черных окнах
И на дне зеркал.
А по вечерам «тайны выскакивают наружу, не разглашая себя»[27].
Итак, вещи обращаются к нашей душе на языке безмолвия, а тишина всегда оставляет за собой право войти в ее пространство. Именно тишина наделяет предметы особым ореолом, делает их живыми, одушевленными, очерчивает вокруг них «контур, отделяющий бытие от небытия» и похожий на «тончайшую вибрацию произнесенного тишиной слова».
Не все обладают чутьем к тишине. Дети в этом смысле отличаются чрезвычайной тонкостью восприятия, материнское присутствие состоит для них из молчания. По словам Макса Пикара, «ребенок — как холм,
