Кафе на острове Сен-Луи. Родственные души всегда находят друг друга - Сабрина Филипп
Они пришли, вернулись, отголоски любви.
Через несколько дней после того, как я обжилась на новом месте, Симон начал периодически оставаться ночевать у меня. Я с удовольствием принимала его в своем доме. Мне нравилось, когда он был рядом, но не каждый день. Однажды ночью он крепко обнял меня, как делал сто раз до этого, однако я, сначала неуловимо, а потом с возрастающей очевидностью поняла, что совсем ничего не чувствую. Тело не реагировало. Стоило это осознать и застыть с широко распахнутыми глазами рядом со спящим Симоном, как я вспомнила другого мужчину: его запах, нагое тело, затем одетое, одетое в воспоминания, воспоминания о нас, слезы.
Проклятая только-только успокоившаяся боль вновь проснулась в эту ночь.
Несколько долгих часов до рассвета, пачка сигарет – и беззаботность нескольких недель растаяла как дым. Сменить постельное белье легче, чем человека, лежавшего на нем.
Тем не менее я решила не разрывать отношения, лишь реже встречаться, хотя наши свидания с каждым разом приносили мне все меньше и меньше удовольствия. Симон был ширмой, дамбой, которая не позволяла прошлому стереть меня с лица земли. Увы, его хорошее настроение больше мне не передавалось. Тем не менее я старалась сохранить некую видимость благополучия. Он все прекрасно понимал и тоже хорошо это скрывал. Отрезвев от иллюзий, я замерзала на его скутере, была холодна в постели, словно внутри меня вновь медленно наступала осень.
Но удалось воспользоваться своим же советом, который я часто давала другим: не сравнивайте, избегайте любых негативных мыслей, живите настоящим моментом, таким, какой он есть. Сложная задача. Настолько, что я проводила все больше и больше ночей в одиночестве.
Боль никуда не ушла, однако притупилась. Мои слезы совершенно бессмысленны, ничего не вернуть. Наше прошлое пролетало мимо меня, как пейзаж в глазах пассажиров корабля. Памятные моменты размывались, большие воспоминания постепенно искажались.
В итоге я перестала понимать, что делать с новым этапом своей жизни. Друзей и знакомых осталось мало, многих я потеряла в борьбе. Иногда звонили, однако часто, даже слишком, чтобы спросить моего мнения или совета о делах амурных. И я играла в эту игру, хотя мне практически нечего было сказать. Все радовались моим новым отношениям, надеялись, что они положат конец долгим горестным месяцам после разрыва. А вдаваться в подробности не хотелось. Новая любовь, новая квартира: да, у меня на руках все карты для нового начала, но как именно я должна ими распорядиться?
Знакомые думали, что я веду удивительный и насыщенный событиями образ жизни: хожу на вечеринки, свидания, общаюсь с известными личностями, что я востребована. При моей профессии им это казалось само собой разумеющимся.
Только меня никогда не приглашали на такие мероприятия, я мало с кем контактировала и быстро уставала от общества.
Я стала дичиться людей, отчасти из-за моих обязанностей, но в основном от усталости. Словно ребенок с обломками разбитой игрушки в руках, я не знала, как собрать в одно целое кусочки собственной жизни.
Прошел месяц после переезда, а у меня так и не нашлось времени изучить новый район. Я бродила по кварталу Марэ как туристка и каждый раз удивлялась, насколько это близко к моему дому. Меня изумляла возможность возвращаться домой со съемок ночью по набережной Сены. Именно этого и хотелось: людской муравейник, на улице везде, постоянно, даже вечером, непрекращающаяся городская суета, позволявшая чувствовать себя живой среди живых.
На работе я этого не ощущала. Студия располагалась в подвальном помещении, без дневного света, без ощущения времени. Спускаясь по ступенькам к съемочной площадке, я переступала границу другого мира. Мира напускных образов и искусственно созданных личностей. Там люди не являлись теми, кем были на поверхности, превращаясь в тех, кем их хотели видеть. Рельеф жизней распрямлялся, истории искажались, они погружались в искусственность, имитировавшую их существование. Гости, визажисты, техники – все казались отрезанными от повседневности. Впрочем, и я сама была не более чем сублимированной проекцией самой себя. Именно это и вызывает пристрастие к такого рода деятельности. Дело не столько в свете софитов или в том, что мы делаем там внизу, прежде чем оказаться перед объективом. А просто в том, что жизнь снаружи перестает существовать в привычном виде, видится ничтожной. Я отражаюсь в кривом зеркале себя самой, становлюсь другой, искусственно улучшаюсь, и на мои слова реагируют аплодисментами. Но в тот самый момент на самом деле чествуют не меня, и в этом заключается нарциссическая ловушка.
Я в нее не попадалась. И дело не в моей силе или ясности ума. Просто, когда я поднималась по ступенькам, ведущим со съемочной площадки, мне казалось, что этого всего никогда не было, это сон. На следующий день я уже не помнила, о чем слышала и что говорила. Именно проведенное там время казалось ничтожным. К тому же я чувствовала острую нехватку энергии жизни, а не какой-то химеры.
Зато ведущий, и мне это было очевидно, делал все, чтобы съемка длилась как можно дольше, он не хотел возвращаться наверх – реальный мир давно перестал его интересовать.
При этом, надо признать, в нерабочее время и в отсутствие Симона меня часто охватывала гнетущая тоска. В голове роилась туча вопросов. В чем смысл каждого дня, каждого часа, каждого слова? Моя жизнь, осиротевшая без той увядшей любви, казалась пустой, и ее не могли заполнить ни вещи, ни мебель, ни чашки. Почему? Может, я обманываю сама себя, может, заблудилась в новой жизни до такой степени, что забыла о главном или первостепенном? Какой смысл в работе, все больше и больше походившей на шумный маскарад, в котором я принимала участие с притворным энтузиазмом? Не превращается ли сама жизнь в этот маскарад?
Я выросла без отца и постоянно пыталась исправить эту несправедливость, мое детство нельзя было назвать беззаботным. Брак стал шагом на пути к восстановлению справедливости, так как наконец-то нашелся мужчина, полюбивший меня достаточно сильно, чтобы дать мне свою фамилию. Но фактически она мне не принадлежала. Я взяла ее взаймы и должна была вернуть. То же и с медийной популярностью, от которой я, по крайней мере вначале, ждала признания, которого мне так не хватало. И напрасно, с
