Александр Бестужев - О наставлениях и нравственных разговорах
По правилам сих нравственных разговоров рассказать им, что значит звание, к которому они определяются; внушить права гражданина и воина в отношении должностей их и сим приучить их действовать честным и полезным образом во время войны и мира, чтоб они всегда соблюдали характер свой; возвеличить силы душевные, да свободно переносить могут всякие труды и тягости; что стоит только с твердою решительностию возжелать приобрести сию бодрость духа, и приобретешь ее без усилия; что нужно беспрестанно обращаться на самого себя, побеждать склонности, влекущие к наслаждениям, к неге, от должностей и военного порядка устраняющих. Тогда навык послушания и отрицания самого себя будет утвержден, разум на различные случаи военной жизни приуготовлен, сердце навсегда будет готово отражать покушения разврата и постыдных пороков, нередко достоинство военного человека безобразящих. Тут да познают они, что, кто начальствует над своими страстями, беспрестанным противу их сопротивлением, тот никогда не будет в опасности подвергнуться излишествам и стремительности распутства, кто с охотою и удовольствием подвергается трудам и заботам военной жизни, тот свободно подвергается должной подчиненности и никогда не будет роптать на строгость службы. Тот, кто может жертвовать своими собственными выгодами благу общему, не будет никогда иметь желания захватить оные от других и, зная, что жизнь его и вольность состоят в благе общем и от него неразделимы, будет сохранять оные во всех как залог священный и неразрешимый. Бодрость душевная, истинного воина означающая, состоит в том, чтоб отрещися самого себя; поелику не нечувственность к опасности составляет характер его, ибо он наперед знает то, что предлежит ему к претерпению в сражении, – но твердая и неизменяемая решительность исполнять должности свои вопреки всем препятствиям и несоответственностям. Различными примерами утвердить в них мысль презирать порок, под какими бы он видами соблазна ни представлялся, указывая оными, что не было ни одного государства, могущего сохранить себя, когда развращение, разрушая пределы должности, ослабляло дисциплину и попутало пореваться[11] страстям по воле их направления. И потому нужно, чтоб молодые люди обращены были к полезному употреблению времени, к избежанию всякой праздности, повергающей обыкновенно молодых людей в постыдное бездействие, в распутство. Надобно, чтоб не думали они, что наука бесполезна воинам и что храбрости одной для них довольно. Храбрость без просвещения есть не что иное, как безрассудность или зверство. Учение, рассуждение, знание могут только учинить человека в службе полезным государю и отечеству, которых он долженствует быть подпорою и защитником.
Сказав все, что принадлежит к благородному званию воина, как должно им управлять своим оружием, нужно дать почувствовать, чтоб оно ни в каком ином случае употреблено не было, как на защищение токмо истины и своего отечества; чтоб они знали ценить истинную честь, не смешивая ее с тщеславием, высокомерием, наглостию – с постыдными пороками, могущими ввергнуть их в совершенное презрение; что истинная честь и храбрость никогда незатменны, терпеливы, непривязчивы, рассудку завсегда послушны, великодушием исполнены; чтоб они при случаях защищения чести помнили сей великодушный ответ римлянина, вызов получившего: «Завтра нам идти в сражение с неприятелем – действие определит, который из нас имеет больше храбрости и кто лучший гражданин; ты вспомни, мой друг, что жизнь наша не нам, а отечеству принадлежит». Наконец, нужно также предложить им о должностях, связывающих их с теми, противу которых должно принимать оружие, что им надобно быть человеколюбивыми к побежденному неприятелю. Не быть таковыми значило бы почитать воина зверем дикообразным, естьли определить, что он не должен знать прав человечества и природы, а особливо естьли он рожден в государстве просвещенном. Что действия оружия переменчивы и что тот, кто слишком пользовался своими победами, может также подпасть в свою очередь тому же неприятелю, над коим производил свои непомерные жестокости.
Вследствие взаимных общественных обязанностей, всеми просвещенными народами должных быть принятыми, военный человек да поражает своих неприятелей, представившихся ему токмо вооруженными и противящимися, и не производит мщения сколько несправедливого, столько и бесполезного над неприятелем обезоруженым или над смиренным земледелателем. Почему нужно наставить благородных юношей, определенных некогда быть начальниками, да возымеют истинное понятие о военном деле и свойственное просвещенному человеку чувствование жалости. Строжайшая дисциплина да обуздает ненасытное вожделение, распутство варварского и невежливого солдатства и, сделавшись по справедливости благородными начальствующими, которым честь должна быть руководством, да не унизятся они пороком гнусного корыстолюбия и да не уподобятся тем мздоимцам, которые из изнеможенного народа иссасывают последнюю каплю крови, после ужасов войны оставшуюся.
Сии правила, которые честь и нравоучение военным людям предписывают, были великодушно сохраняемы Сципионом, Тюреннем, Катинатом; оные будут сохраняемы всеми теми, кои истинную славу[12] предпочитают корысти, страсти обыкновенно душу слабую и низкую изъявляющей. Сребролюбие несовместно ни с благородством, ни с великодушием, ибо, по выражению сего слова, человек великодушный есть тот, который, получа от предков душу великую, благородную и твердую, жертвует всеми сими презрительными и низкими пользами выгодам прочным и непременным, заключающимся в приобретении совершенного уважения от людей честных и в привязанности к правилам чести. «Чрез храм добродетели, – говорил Цицерон, – достигают в храм славы». Военная храбрость и в государствах сильных роскошью уничтожается, где счастие свое воин славе предпочитает. Римляне бедные, но упоенные славою своего отечества целый свет покорили; обогащенные же корыстьми, чрез сребролюбие впали в междоусобные несогласия; а между тем, измождаясь роскошью, столь непобедимые воины учинились презренным стадом невольников, дрожащих под игом самых низких и презрительных тиранов.
Сими и подобными сим наставлениями и разговорами, молодые благородные люди, будучи руководствуемы, достигнут в храм истинной славы; следуя сим правилам, будут отличны, уважены и чрез то пренесут имена свои в потомство, учиня себя в памяти его почтенными и дрожайшими.
Вот предметы, долженствующие быть предписаны законом для наставлений и нравственных разговоров. Пример должен соответствовать наставлениям и разговорам.
Примечания
1
Имеется в виду знаменитый роман «Эмиль, или О воспитании» Жан-Жака Руссо (1762).
2
Сему надзирателю нужно быть изб рану (как мы прежде сказали в примечании о избраниях наставников на стр. 92 [116] второй части сего издания) из состояния военного, которому, кроме того, чтоб быть независиму от всех других должностей, надобно быть человеку известному, испытанному, почтенному, честному, знающему должности военные и гражданские и сведущу в предписаниях, законом общественному сему воспитанию определенных. Надобно ему иметь еще одного или двух, смотря по числу воспитываемых детей, помощников, имеющих таковые же способности и дарования. Прочие наставники или учители избираются из общественных училищ: люди, которые бы не подвластны были никакой низости, были бы воспитаны в должной свободе и не принуждении, мысли имели (вольные, нрав к раболепству не преклонный – словом, такие, какими предписывает им быть человеколюбивый и благонамеренный учредитель воспитания, в гла[ве] IX Опыта о настав, и обуч. в собр. учрежд. и преди. касательно благо р. я мещ. юнош., стр. 239. «Чтобы достигнуть предполагаемого намерения, то есть дабы из сего заведения произвести подданных, отечеству полезных, надобно необходимо воспитателям и всем приставникам хранить в сердцах питомцев своих веселость, вольные действия души и приятное учтивство, чему быть не можно, ежели сего во всем обществе во всякое время и при всяком упражнении наблюдать не будут. Отвергнуть надлежит печаль и уныние от всех живущих в доме. Быть всегда веселу и довольну есть прямой способ к произведению людей здоровых, доброго сердца и острого разума. Сей образ жизни для них и для всех, кол в добрых делах обращаются, необходимо потребен». Число сих последних будет соответственно числу воспитанников, что зависеть должно от порядка распределения их на возрасты и на классы. Учреждать все сие обязан нравственный надзиратель. Мы не войдем здесь в прочие подробности распределения и обратимся, повторяю, к единой нравственности, о коей никогда особенно говорено не было.
