Сигизмунд Кржижановский - Москва в первый год войны (очерки)
Жидкий кристалл
I
- Разрешите "Литературку"?
- ??
- Скажем, меню. Вот-вот. Тысяча и одна благодарность. Что у нас сегодня на передовицу? Гм... Щи бэ /эм: капуста под дождем. Так. Дальше? Картофельные котлеты. Картофель, и тот притворяется... котлетой. Это "меня" не для меню. Беллетристика. Никакой пищи для... ума. Ну, а тут "эр..." нет,- зачеркнуто, и еще что-то зачеркнуто. Из области минувшего. Придешь несытым, уйдешь голодным. Не так ли?
Человек, сидевший за столиком напротив меня, хотел, очевидно, добиться улыбки. Но контакта не получил. Тогда он перешел от косвенных вопросов к прямым:
- Зачем вы раздевались? За ваш же рубль захолодят вам шубу. Наша писательская изба с богом не спорщица: на дворе тепло - в избе тепло, на дворе холодно - из... А, Миша, какими судьбами? Вернулись? А ваши где? В Чистополе? Мои? Дальше.
Пока незнакомец разменивался словами со столь же неведомым мне "Мишей", я успел разглядеть его. Под шубой, отогнувшей меховые, тронутые молью лацканы,- грязноватый треугольник манишки, край коричневого свитера и черного жилета. На горбине длинного сухого, но с мясистым раздвоенным концом носа - непоседливое пенсне. Оно то пряталось в жилетный карман, будто с тем, чтоб согреться, то чиркало металлическим ушком по столу, то снова взбиралось на седловину носа, свешивая с него не то помогающие, не то мешающие глазам овалы. Сейчас они уставились на меня:
- А вы, извините, откуда приехали? Я уже две недели как из Казани, а вас что-то здесь, у нашего, извините, писательского корыта, говоря низким штилем, не встречал. Уж не из Алмы ли мы ли? Первой ласточкой, а?
- Нет. Я - отсюда сюда. Говоря вашим стилем. Поскольку его успел уловить.
- Гм... да. "Стиль - это человек". Хотя человек не столь стиль, сколь...
Но в эту секунду в круг видения соседа по столику включился проходящий меж спинок кресел человек в валенках, в стеганой телогрейке с торчащей из-под нее с правого боку револьверной кобурой. Сосед бросился вслед за проходящим, радостно окликнул и раскрыл было руки - по случаю "сколько лет - сколько зим?" - для дружеского объятия. Но объятия не получилось. Военный отвечал тихо и односложно. Из-за стука тарелок я не расслышал. Да и не слушал.
II
- А, здравствуйте, вы, я вижу, скучаете тут один. Разрешите?
- Нет. Это я о скуке. А место свободно.
Он, все тот же он из моей первой записи, опустился в кресло с видом давнишнего моего знакомого.
- Да, "пассажиры незанятых мест". Моя жена, и наверно, сидит мысленно на этом вот пустом стуле. Рядом с нами. Далеконько вы забрались, Зоя Петровна... Ну, ничего. Там, у нее во Фрунзе, коммерческий магазин и всякое такое. Подождем под дождем - пуль и ядер, так сказать.
Не встречая ответов, человек, желавший развеять мою скуку, сам, явно заскучал. Пенсне, спрыгнув с носа, постучало сперва, по доске стола, потом цокнуло о перечницу:
- И куда этот официант задевался? Избаловались. Если бы им платить на чай наперед, так они бы забегали как встрепанные. А то... Как его зовут? Не знаете? Вот я сейчас узнаю.
Действительно, через минуту он уже заказывал:
- Два супа: договорились. Рыбные? Печально. А нельзя ли как-нибудь, чтобы карася да в порося, а? Вы уж постарайтесь, товарищ Матросов. И фамилия у вас хорошая, и вы человек хороший. Пожалуйста, "Не могу?" Ну, а вы, уважаемый, как-нибудь так, через не могу.
Официант отошел к другому столу. Внимание соседа вновь взяло меня в фокус:
- Да. Шестнадцатое октября. "День великого драпа". И чего это они? Не понимаю. Я? Я не шестнадцатого, извините, тринадцатого. А то что же получается: "Бери его, ату! а сам в Алма-Ату". Или: "Один лег во чистом поле, а другой убег и... в Чистополе", а?
Меня передернуло:
- Откуда вы набрались этих... рифм? Каждый там, где его рабочее место.
Я встал и пересел к другому столику на освободившееся место. По счастью, у спины нет глаз. И я не видел, как изменилось и изменилось ли выражение на лице клубмена.
III
Да, настало время включить в мой очерк это слово: "клубмен". От недели к неделе лицо нашей писательской столовой довольно быстро менялось. Наряду с членами клуба стали появляться и завсегдатаи его, клубмены. Рядом с вилкой лег карандаш; рядом с салфеткой,- впрочем, виноват, салфетки ушли еще в начале декабря 1941 года,- блокнот. Посетители стали засиживаться у своих приборов, возникло своего рода молекулярное движение внутри двух зал, одной тесной и другой просторной, с потолком под самую крышу. Рядом с судками и стеклянной банкой начали посещать клуб и портфели. Сперва тощие, потом набитые до росщелка замка. У стены, что ближе к буфетной стойке, оттасовавшись от двоек и троек нашей писательской колоды, сидели - в мягких зеленых креслах с готическими спинками - товарищи онёры. В центре, сдвигая поближе друг к другу столы, группировались поэты и друзья поэзии. У решетки, отгородившей лесенку, сбегающую в подвал,- друзья непустых бокалов. Поближе к окнам, к вечеру надевавшим глухие матерчатые маски, редактора, работники радио и издательств. В большом холодном, как сталактитовая пещера, зале зябли пришлые люди: дальние родственники литературы, ее свояченицы и троюродные племянники. За дощатым перешейком коридора, за створами тяжелых резных дубовых дверей сидели почетные гости клуба.
Мои встречи с человеком в пенсне и шубе повторялись. Обычно он бывал не один, но говорил один:
- Литература, пока в ее чекане преобладает благородный металл, это... литература. Ну, а у нас лигатура. Только и.
Или:
- Они пробуют втащить театр военных действий на театр. Бедный верблюд. Несчастное игольное ушко. Или:
- "Parabellum64: такая система у нас уже есть. Чисто убивает. А почему не усовершенствовать ее в "Si vis pacem"65?
Или:
- Сегодня снилось, что я распался на талоны. И никак меня не соберешь... Или:
- Наш Иль-Иль, глядите, за буфетом на счетах щелкает. Знаете анекдот об игумене? Какой? А такой: "Привезли в монастырь кладь - надо тюки сосчитать; у игумена счетов не было, так на четках спроворил". А?
Наткнувшись как-то глазами на мои глаза, клумбен добавил, чуть снизив голос:
- Произвожу впечатление не слишком симпатичного человека? Знаю. Думаю совершенствоваться: из несимпатичных в антипатичные. Что вы на это скажете? Или облагодетельствуете презрительным молчанием? А?
Я ответил:
- Хвалить не стану. Бранить - тоже. Не в антипатичности тут дело, а в том...
- В чем?..
- В том, что вы жидкий кристалл.
- Как?
- Жидкий кристалл. Ученый Леба давно уже открыл это явление в растительно-животном мире. Остается перенести внимание этажом выше: здесь война как бы деконфигурирует человека и создает крайне неустойчивые психические новообразования. Нечто аналогичное жидким кристаллам. Если опыт, точнее - эксперимент, предпринятый агрессором, затянется, жидкое затвердеет - и вы действительно из несимпатичного превратитесь в довольно ярко выраженный экземпляр антипатичности. Но я не верю в победу войны, ставлю свою ставку на мир. Вы не успеете добиться высоких степеней отвратности. Вероятнее, начнете скоро, как вам это ни неприятно, деградировать в благодушие...
- Нет, мне душно от душ.
- Что же. Это добрый знак. Вас, жидких кристаллов, много самых различных форм - одни тяготеют к положительному полюсу, другие - к отрицательному, но все это временно. Пройдет война, пройдут и неустойчивые формы. Надо их наблюдать и фиксировать сейчас - пока не поздно. Изображение на непроявленной пластинке погибает от солнца. Не так ли?
Я встал из-за столика. Мне надо было уходить. Рукопожатие наметилось, но не состоялось.
Завхоз
Круглые щеки, круглый румянец, круглые глазки-пуговки. Плывет, как лоцманская лодка, меж выступов столов. То и дело его останавливают голоса:
- Илья Ильич, почему нет ложек?
- Сахар вперемешку с манкой. Черт знает что!
- Почему хлеб без весу, на куски? Илья Ильич поворачивает голову в сторону вопроса и, круглясь улыбкой, спокойно отвечает:
- У Адама, в раю, вместо ложки была ладошка, вместо вилки - вот.
И распяливает пять круглых пальцев.
- Да ты, Илья, брось шутить,- раздается чей-то надсадный низкий бас,шутки в сторону, хвост набок. Тридцать грамм сахару - это же на полтора стакана. До дробей докатились.
- А хоть бы и до счисления бесконечных малых,- поворачивается завхоз, описав правым плечом дугу в сторону нового голоса,- от дробей мне же труднее, больше счету. Мое дело маленькое.
И, мягко перешагнув через порог, завхоз ныряет в пряные и копотные запахи кухни.
Вслед:
- Укатился мячиком.
- И брюки-то на нем с запасом - будто просят: полней, Илюшечка, места хватит.
- Ну, все-таки надо быть справедливыми, товарищи. Наш Иль-Иль захочет - из-под земли добудет.
- Добудет: деревянный пирог с мясной начинкой. Знаешь такую загадку?
- Тьфу, аппетит испортили.
- Тем лучше для вас. Что б он сдох, аппетит этот проклятущий. Ходит за тобой, как пес, да зубами лязгает.
