Джафар Джабарлы - Севиль
Балаш. Да не такие! Маленькие, для водки.
Севиль. Разве и водку будут пить?
Б а л а ш. А ты думала - придут к тебе тут молебствие совершать?
Севиль. Эта женщина тоже пить будет?
Стучат в дверь.
Балаш (вскакивает с места). Пришли! Пришли! Скорей уходи в другую комнату. Запри за собой дверь. Сюда не показывайся!
Севиль. Хорошо, Балаш. Не покажусь... Ну, а если она сама зайдет?
Балаш. Не зайдет, не зайдет. Отцу приготовь постель, пусть ляжет. Если Гюлюш придет, смотри, чтобы не заходила в эту комнату. Она ведь сумасшедшая, еще ляпнет что-нибудь. Для меня это хуже смерти. Слышала?
Севиль. Ну, Балаш, ей-богу, я боюсь с ней говорить. Она и без того угрожала, что все полки переломает...
Балаш. Какие полки?
Севиль. Говорила, что покрывало порвет.
Балаш. Как, то есть, покрывало порвет?
Севиль. Не знаю. Говорила, что будет землетрясение, все эти полки поломает, и дом развалится.
Балаш. Как, то есть, дом развалится?
Севиль. Не знаю, это она так говорила.
Балаш. Ну ладно, проваливай. Я сам выйду и скажу ей. Тут каждый по-своему с ума сходит. Когда бог избавит меня от этого сумасшедшего дома?
Стук повторяется. Балаш выходит. Из другой комнаты появляется Атакиши в надетой набекрень мохнатой папахе, в белых кальсонах и в накинутом на плечи тулупе. В зубах у нею длинная трубка.
Атакиши (кричит). Эй, кто там стучится?
Севиль (подбегает к нему и в ужасе оттаскивает в другую комнату). Дядя, дядя, не ходи туда! Идем в эту комнату, скорей, скорей! У Балаша гости. Сказал, чтобы ты никуда не выходил.
Атакиши (растерянно). Чтобы никуда не выходил? И в эту комнату?
Севиль. Да-да, и в эту! Скорее же идем сюда!
Атакиши (невольно подчиняясь приказу, растерянно проходит в другую комнату). Ладно, ладно! Если так надо, пойдем!
Входят Балаш, Эдиля, Абдул-Али - бек и Мамед-Али.
Балаш. Пожалуйста, господа! Прошу! Прошу вас, Эдиля! О, если бы вы знали, как я рад вам!
Эдиля. А я немного удивлена. Неужели в целом доме нет, кроме вас, никого, кто бы мог встретить гостей?
Балаш. Говоря правду, я бы не хотел делить ни с кем счастье служить вам.
Эдиля. Это разумеется. Но вас я и так каждый день вижу у себя. Вы же знаете, зачем я к вам пришла. Я хочу видеть вашу семью.
Балаш. Эдиля...
Эдиля. В культурной семье это по меньшей мере неуважение к гостю.
Балаш. Эдиля, я бы считал недостойным...
Эдиля. Если ваша жена недостойна того, чтобы ее представляли гостям, то, кажется, у вас есть сестра. Наконец, дядя мой говорил, что тоже собирается к вам. Значит, и отец ваш должен будет присутствовать.
Балаш. Эдиля, сестра у меня немного не в себе... А отец...
Эдиля. Я вам заявляю решительно, не то сейчас же уйду. Этого не может быть, чтобы пришел дядя и не увидел вашего отца. Квартира у вас ничего, но фи, как безКУСНО она убрана! Пианино, гардероб и тут же старинные полки. По-моему, этот гардероб и все такое надо убрать отсюда и поставить ширму, диван и так далее. Получилась бы недурная восточная комната. Прямо дворец Тамерлана. Не правда ли, Абдул-Али-бек?
Абдул-Али-бек. Совершенная правда. Как раз я об этом думал.
Балаш. Это лишний раз доказывает, что в доме нужна нежная женская рука.
Абдул-Али-бек. Совершенно верно. Как раз я об этом думал.
Мамед-Али. О чем это вы?
Абдул-Али-бек. Ничего особенного. Мы говорили о том, что этот восточный инвентарь не подходит к европейской обстановке.
Маме д-Али. Кто это говорит?
Абдул-Али-бек. Говорит Дильбер-ханум, и мы тоже так думаем.
Мамед-Али. Ничего подобного, а мы так не думаем. Так гораздо лучше. Отсутствие стиля тоже своего рода стиль.
Абдул-Али-бек. И это правильно! Как раз и я об этом думал.
Эдиля. Раз вы начали спорить, значит всему конец.
Мамед-Али. Нет, я вам докажу.
Эдиля. Не надо, не надо. Это не так уж важно, чтобы затевать спор.
Абдул-Али-бек. Совершенно верно. Как раз и я только что об этом думал.
Маме д-Али. Нет, я не согласен. Это очень важно. Это основной вопрос нашего культурного развития. По этому мы можем определить отношение Востока к западноевропейской цивилизации.
Абдул-Али-бек. И это правильно: как раз я тоже об этом думал. Ведь культуру свою иностранцы у нас переняли. Мы не сумели использовать культуру ислама, ее покрыла ржавчина. Нам надо только оживить ее и кое-что перенять у европейцев. В этом не будет большого греха. До сих пор мы совершали намаз на полу, а теперь будем молиться на столе. До сих пор мы коврами покрывали пол, а теперь будем прибивать их к стене.
Мамед-Али. Ничего подобного, вы понимаете культуру с обратной стороны.
Абдул-Али-бек. Ну, а как вы изволите понимать?
Ма мед-Ал и. Мы изволим понимать так, что до сих пор мы курили опиум, а теперь будем пить водку! И не рюмками, а чашками.
Балаш. Разрешите и мне высказать несколько слов.
Эдиля. Не надо, не надо. Чем спорить попусту, давайте посмотрим другие комнаты.
Абдул-Али - бек. Правильно! Как раз и я об этом думал.
Мамед-Али. И вовсе неправильно! (Сам первый направляется в другую комнату).
Абдул-Али-бек (берет его за руку). Что неправильно?
Мамед-Али (как бы очнувшись). А?... Не знаю. О чем вы говорили?
Абдул-Али - б е к. Я ни о чем.
Мамед-Али. Ну, и я ни о чем.
Абдул-Али-бек (тихо, Эдиле). Вы не забыли о бумаге дяди? (Уходит с Мамедом-Али).
Эдиля. Да! Хорошо, что напомнили. (Ищет в сумке. Задерживает Балаша за руку). Куда эта бумажка делась? Вот она. Возьми, подпиши.
Балаш (посмотрев бумагу). Эдиля, это кляузное дело на двенадцать тысяч рублей.
Эдиля. Ну-ну, дурака не валяй, подпиши и все.
Балаш. Эдиля!
Эдиля. В этом деле заинтересован и мой дядя, понимаешь?
Балаш. Эдиля, да ведь это же народные деньги!...
Эдиля. Ах, оставь свои демократические глупости. Сейчас каждый о себе думает. Ну, хватит! Я обещала - и кончено.
Б а л а ш. Хорошо, Эдиля, я не могу отказать тебе, но, если это дело откроется, будет много неприятностей. Ведь это похоже на воровство.
Эдиля. Подумаешь - воровство!... Люди сотни таких делишек проводят... Подписал? Ну, давай сюда, а теперь иди. (Берет бумагу и направляется в другую комнату)
Балаш. Эдиля, я бы просил тебя, если можно... Совсем неуместно...Один болен, а другая...
Эдиля. Ты все о том же? Ну ладно, жены не надо. Пуская сестра придет, и отец - обязательно. Иначе я не останусь, уйду, и больше никогда не увидимся. (Проходит в другую комнату)
Балаш (в отчаянии ходит по комнате. Нерешительно подходит к другой двери, зовет). Севиль!... Севиль!...
Севиль (выглядывает в щель). Ты меня зовешь, Балаш?
Балаш. Где отец?
Севиль. Я постелила ему, и он давно спит.
Балаш. Не знаю, как быть. Гости хотят его видеть.
Севиль. Хочешь, пойду разбужу?
Балаш. Сам не знаю, что делать. Ну-ка, разбуди его. Посмотрим, что будет.
Севиль уходит.
(Приоткрыв дверь, в которую ушли гости). Я сейчас приду, господа. Прошу меня извинить...
Входит Атакиши в одном белье, в накинутом на плечи тулупе, и а недоумении смотрит на сына.
Не знаю, что делать. Гости хотят тебя видеть.
Атакиши. Меня? Ну что же, если хотят, пускай видят.
Балаш. Но нельзя же так, в этом платье. Надо бы немного посолиднее.
Атакиши. Это все, что есть. Решай сам.
Балаш. Подожди-ка, я поищу, не найдется ли что-нибудь более подходящее (выходит).
Атакиши закуривает трубку. В это время из одной двери показывается Эдиля, ищущая Балаша, а из другой - Севиль. Увидев старика в одном белье, Эдиля с криком бросается обратно. Севиль тоже скрывается в своей комнате. Атакиши бежит в третью дверь и сталкивается с Балашем.
Балаш. Ну-ка, сними свой тулуп.
Атакиши (насторожившись). Что ты хочешь делать, Балаш?
Балаш. Сбрось, говорю, эту самую попону. (Снимает с Атакиши тулуп, натягивает на него сюртук брюки и феску).
Атакиши. Балаш, сын мой. Дай мне уйти куда-нибудь подальше и одному горевать свое горе. Я человек грубый, деревенский. Все это по всем швам разойдется на мне.
Балаш. Да это же не на всю жизнь! Одень на часок, а там опять снимешь. Ведь нельзя же тебе выходить к гостям в этом тулупе.
Атакиши. Прошу тебя, сынок! Уж лучше убей меня. Я ни звука не издам. Но это же платье покойника. Человек только вчера умер, и труп его, верно, не успел остыть...
Бала ш. Что мне делать? В моем собственном семействе никто меня не хочет понимать. Никто не считается ни с моим положением, ни с моей карьерой. Если вы считаетесь со мной, то поступайте так, как я говорю.
Атакиши. Ну ладно, не сердись. Пусть будет по-твоему.
Балаш. Я не сержусь, но надо, чтобы все было чинно. (Снимает с Атакиши тулуп, натягивает на него сюртук и брюки, надевает крахмальный воротник и феску). Немного тесновато, но ничего. Старайся говорить помягче, выговаривай слова с достоинством, избегай деревенских слов. Надо, чтобы было интеллигентно. Скажешь так: я рад вас приветствовать, мадемаузель. Ну-ка, скажи - мадемуазель...
Атакиши. Мамдазил...
