Джафар Джабарлы - Севиль
Атакиши. Потому-то я и молю бога о смерти. Что бы ни говорили, лучше умереть, чем полагаться на милость женщины.
Гюлюш. Нет, отец, у меня не найдешь милости. Я отведу тебя к врачу. Он вылечит тебе руку. Я буду беспощадна к тебе. В знойные летние дни, когда губы будут трескаться от жажды, ты будешь таскать воду, а в морозные зимние ночи носить дрова, топить печь. И мы с тобой будем вместе греться. Я буду безжалостна с тобой: жалость оскорбила бы твою благородную натуру.
Севиль. Ты ее не слушай, дядя. Балаш всегда говорит, что она не в своем уме. Чего нам беспокоиться? Слава, богу, у нас теперь и дом, и деньги, и хозяйство. Можем жить без нужды. Поди-ка лучше за водой. Я сейчас ведра приготовлю.
Гюлюш. Хочешь, отец, я определю тебя на курсы машинистов?
Атакиши. Нет-нет, дочка! Подальше от машин! Это дьявольское дело. Мне страшно и подумать.
Гюлюш. Нет, отец, теперь век машины. От нее никуда не убежишь. В один прекрасный день ураган культуры разнесет эти старинные полки, развалит этот дом, и ты, беспомощный, очутишься лицом к лицу с новой техникой, с машиной. Не забывай одного - машина что пулемет: станешь за нее - она тебе раба, окажешься перед нею - она тебе смерть.
Севиль. Постой, постой, Гюлюш! Ты все твердишь о землетрясении, об урагане. Ты говоришь, что разнесет полки. Но почему же, почему? Объясни толком... Когда будет это землетрясение?
Гюлюш. Для тебя, Севиль, скоро, очень скоро. (Ухоит)
Севиль (вслед Гюлюш). Ради бога, Гюлюш, возвращайся скорее и объясни мне, не то сердце разорвется... Да, кстати, Балаш говорил, что сегодня у него будут гости. Непременно приходи. Я же совсем одна.
Гюлюш (за дверью). Ладно, ладно!...
Атакиши. Ну, дочка, дай мне ведра, я пойду.
Севиль и Атакиши уходят. Через минуту Севиль возвращается, берет ребенка и начинает укладывать его. Стучат в дверь.
Севиль. Эй, кто там? (Выходит открыть дверь).
В комнате бьют часы. Севиль возвращается с отцом - Бабакиши. У него дыня в руках и через плечо перекинуты мешки...
Севиль. Заходи, отец. Шестой ведь год не виделись. Откуда бог несет?
Бабакиши. В этом году, как говорится, была засуха, и я влез в долги. Повез немного углей продать, и то, как говорится, пошло туго. Вот и пришел в город, авось работу какую найду. Перебьюсь пока, а там посмотрим, что бог пошлет.
Севиль. Ты очень кстати пришел. Как раз я искала кого-нибудь в помощь Атакиши.
Бабакиши. Нет, дочка, это не дело. Если я у тебя останусь, как говорится, неладно выйдет, тебе же будет плохо...
Севиль. Почему, отец? Слава богу, у нас теперь дела хороши. Правда, все эти годы нам туговато приходилось, но, как царя свалили, Балаш стал повышаться по службе и теперь совсем большим человеком стал. Даже племянник Тагиева его к себе в гости зовет. Переводчик следователя с ним за ручку здоровается. Родственник бывшего пристава вытягивается перед ним. Да уж что говорить? Оказывается, нам все дело портил этот мошенник царь.
Бабакиши. Значит, дочка, как говорится, он из начальников?
Сев и ль. Да, да! Самый большой начальник. Вся казна старого царя при разделе ему досталась...
Б а б а к и ш и. То есть, как говорится, ему самому, что ли?
С е в и л ь. Ну да, ему самому. Он всем в долг дает, а потом собирает. Давеча я поглядела в щелочку, как к нему какой-то господин пришел, при золотых часах, с колечком на пальце. Брюхастый такой, важный, а к нему с просьбой приходил. Наш-то подписал какую-то бумагу, и тот раскланялся и ушел. (Показывает деньги в шкафу). Вот видишь, все это наше. Эти деньги тоже. Он говорил, что будет еще больше и он сядет на место того, кто заменяет теперь царя.
Бабакиши. На что ему это? Пускай лучше крепче, как говорится, за деньги держится.
Севиль. Деньги уж наши, ты не бойся. Слава богу, теперь нам хорошо.
Бабакиши. Слава богу, дочка. Как говорится, ты порадовала старика.
Севиль. Кто только не кормится у нас! Нет, уж я тебя не отпущу.
Бабакиши. Ну, ладно. Пусть будет по-твоему. Теперь мне некогда. Дай-ка мне кусок хлеба, я пойду поищу, как говорится, не едет ли кто в деревню. Мешки послать надо.
Севиль. Да садись, покушай, а там и пойдешь.
Бабакиши. Нет уж, детка! Лучше дай мне, как говорится, хлеба, я по дороге есть буду.
С ее и ль. Ну ладно, возьми (дает хлеб). Только скорее возвращайся. А я к тому времени чего-нибудь наварю.
Взяв хлеб, Бабакиши уходит. Севиль с ребенком переходит в другую комнату, откуда слышится ее пение. Входит Балаш.
Б а л а ш (подходит к двери, зовет). Севиль!...
Севиль (поспешно входит). Это ты, Балаш? Как ты прошел, что я не заметила? Ведь весь день у окна сторожила. Раздевайся же скорее. Проголодался? Небось со вчерашнего дня ничего не ел? Снимай вот это. (Хочет снять пиджак).
Балаш. Постои, постои. Мне некогда. Я говорил тебе что у меня гости будут.
Севиль. Да ты пока садись. Ведь голоден. И я не ела. Вместе покушаем, а там и гости подойдут. Я мяса купила. Только скажи - мигом приготовлю.
Балаш. Вот тебе и на! Когда я говорю, что жизнь моя отравлена, люди не верят. Скоро полночь, а у нее ничего еще не готово. "Только скажи, говорит, мигом приготовлю".
Севиль. Да я же не знала, Балаш, что гости непременно будут.
Балаш. Ладно, ладно! Какой из тебя человек? Поторапливайся. Теперь не до разговоров. Скорее убери комнату и разводи огонь. Не знаю, право, даже, кто будет подавать гостям.
Севиль. А я бы не могла, Балаш? У меня новый платок. Покроюсь и сама буду подавать ужин.
Балаш. Нет уж, уволь. Лучше садись в другой комнате и никому не показывайся, а отцу постели в задней комнате, пускай себе спит. Еще выйдет к гостям в своей допотопной одежде, опозорит меня.
Севиль. Ну ладно. Ты сам и посиди с гостями.
Балаш. И это неудобно. Если бы были только мужчины, еще ничего. Но будет и женщина. Надо, чтобы и от нас какая-нибудь женщина за столом сидела.
Севиль. Скажи, Балаш, эта женщина, что на карточке, тоже придет?
Балаш. Она-то и придет... А что из того?
Севиль. Да ничего, я просто так. Она с мужчинами будет сидеть?
Балаш. А то нет! Придет с тобой суп варить.
Севиль. Почему же ты никогда меня к людям не пускаешь, никуда с собой не берешь? Разве я хуже других женщин, хотя бы даже той самой, что на карточке?'
Балаш. Не твое дело рассуждать. Я теперь человек большого общества, вращаюсь в кругу врачей, писателей, философов. Куда я выведу тебя в таком платье, в этих башмаках и чулках?
С е в и л ь. А ты купи мне хорошие платья, и я оденусь иначе...
Б а л а ш (перебивает). Да разве дело только в платье? Ты даже ходить как следует не умеешь, говорить не умеешь, на стол накрыть не можешь, апельсин почистить и то ты не можешь. Куда я тебя такую выведу? Словно верблюд в магазине хрусталя, всю посуду перебьешь.
Севиль. А что мудреного апельсин почистить или на стол накрыть? В одну минуту я на сто гостей обед приготовлю. Дыни и арбузы нарежу.
Балаш. Да что с тобой толковать, все равно ты не поймешь. Для наших баб и мужиков ты все можешь приготовить. Но для этого общества, где я теперь вращаюсь, ты не годишься. Там апельсины подаются иначе. Салфеточку иначе складывают. Ну как я тебя введу в это общество? Люди скажут: что за медведь и кто его из лесу да прямо к людям привел? Или отца в его попонах. Куда я его выведу? Не станут ли смеяться надо мной: каков, дескать, сын и каков родитель.
Севиль. Балаш! С тринадцати лет я живу в этом доме, и все время мы жили в нужде, впроголодь. Теперь бог послал нам кусок хлеба, но ты по-прежнему меня никуда не выводишь. Чего боишься? Вначале будет трудно, а потом я всему научусь. Откуда эта женщина все знает? Ведь не из утробы же матери вышла такая умная?
Балаш. Она ученая, из богатой семьи. Отец ее был полковник. Она все знает: и что под землей и что над землей. Бывала в Париже, окончила курсы маникюра, по-французски знает лучше француза, по-русски - лучше русского. А философию как свои пять пальцев знает. А ты что знаешь? Да знаешь ли ты, что такое философия?
Севиль. Фильсафет... Фильсафет...
Балаш. Да ты и выговорить правильно не можешь.
Севиль. Почему - не могу? Меня жена Ивана учила, как салфетки складывать.
Балаш. Боже мой, боже мой! Жить в этой отравленной невежеством среде хуже адских мучений.
Севиль. Постой, постой! Может быть, ты не о салфетке, а о чем-нибудь другом говоришь?
Балаш. Вот именно, я говорю о том, как лепешку печь...
Севиль. Ты только объясни мне, Балаш, толком. Скажи, что это такое фильсафет? Едят ли его, пьют ли, одевают ли? Только бы разок увидеть, как это делают, а там, если я не сумею сделать лучше всех, то руку себе отрежу.
Б а л а ш. Ну уж ладно, не открывай теперь дискуссии. Говорю тебе, садись в другой комнате, запрись и не выходи на эту сторону. Поняла?
Се аи ль. Поняла, Балаш. Раз ты так хочешь, я не выйду! (Плачет).
Балаш. Ну уж довольно. Нечего панихиду устраивать. Есть у нас стаканы?
Севиль (подавляя слезы). Почему нет? На пятьдесят человек хватит.
Балаш. Да не такие! Маленькие, для водки.
