Симпатия - Родриго Бланко Кальдерон
— Шри Шри Рави Шанкара, — повторил муж. — Это индийский гуру. Мария Элена познакомилась с ним в одном ашраме.
По словам мужа, Шри Шри Рави Шанкар промыл Марии Элене, или Надин, мозги и переспал с ней.
— С тех пор она изменилась навсегда, — сетовал он. — Яуже не различаю, когда она спит, а когда бодрствует. Я уверен, что он контролирует ее на расстоянии.
«Да он сумасшедший, — подумал Улисес. — Нельзя верить ни одному его слову. Хотя насчет Надин он прав. В точности описывает присущую ей неопределенность».
Проводив гостя, Улисес без сил опустился в свое кресло с регулируемой спинкой. Сеньора Кармен, Хесус и Мариела заглянули в дверь библиотеки.
— Сейчас все расскажу, — пообещал он.
Сеньора Кармен подошла к стулу, где сидел муж Надин. Взяла оставленную на сиденье чашку.
— Что там? — поинтересовался Улисес.
Сеньора Кармен изучала чашку взглядом энтомолога.
— Ничего. Он не выпил кофе.
Улисес посмотрел на дно своей чашки. Пятно выглядело странно. Напоминало то ли вулкан, то ли собачью голову.
32
Он писал в блокноте несколько часов кряду, а ближе к вечеру вышел пройтись по торговому центру «Санта-Фе». Съел два куска пиццы, прогулялся вдоль пустых магазинов — витрины либо зияли пустотой, либо один и тот же продукт повторялся в них до оскомины — и вернулся домой.
Перечитал написанное. Вообще-то, этот короткий текст можно считать его первым рассказом. Нужно еще проработать начало. Как-то обозначить контекст. Первая сцена в кухне удалась, считал Улисес. Как и ночной разговор с мужчиной, который любит женщину, которая его не любит, да еще и сумасшедшую. Но больше всего ему нравился финал. Эта нетронутая, непознаваемая чашка кофе, разрушающая всю магическую силу в рассказе. И другая чашка, персонажа по имени Улисес: собачий или вулканический силуэт напоминает, что мир — это постапокалиптическая антенна, которая все еще издает сигналы, хоть никто их и не ловит. Или что человек — это постапокалиптическое животное, все еще надеющееся поймать сигналы, которых никто и ничто уже не издает.
«„Сигналы”, — подумал Улисес. — Хорошее название».
Оставить чашку нетронутой или разом проглотить все. Принять мир таким как есть или испить до дна. И в том и в другом можно усмотреть доказательство существования Бога — но также и Его несуществования. В таком случае рассказ идеально балансирует на грани. Он не безнадежная констатация бессмысленности мира, но и не откровение тайной гармонии, примиряющей противоположности. Между этими полюсами прошла вся его жизнь, полная фильмов и книг, которые по очереди ложились на одну из двух чаш весов. Утопая в пучинах безволия, Улисес пачками смотрел докумен-талки про холокост, сталинские чистки или оставшиеся безнаказанными жуткие преступления на американском Среднем Западе. Испытывая приступ оптимизма, пересматривал любимые фильмы: «Форреста Гампа», «Крестного отца» или «Льва» — и укреплялся в убеждении, что каждое действие и каждая мысль в мире имеют свой вес и кто-то ведет счет всех расплат и вознаграждений.
Иногда он забывал о предосторожности, начинал перечитывать Кафку и впадал в депрессию. Кафка разрешал дилемму самым безжалостным образом. Бог, вне всякого сомнения, есть. Проблема — в характере Бога. По романам, дневникам и письмам Кафки это было видно со всей ясностью. Пребывая в хорошем настроении, Бог превращает тебя в букашку и запирает в склянке под видом комнаты, а потом забывает про тебя навсегда. Пребывая же в настроении дурном, Он объявляет тебя виновным, несколько дней пытает ожиданием и кормит надеждой, а после убивает. Как собаку.
Он вспомнил кофейную гущу из рассказа.
«Кафка, Кан, К., вулкан, — подумал Улисес. — Надин, Мартин, один».
Он рухнул в гамак и уснул беспокойным сном. Через полчаса проснулся, перешел в спальню, разделся и лег нормально. Перед сном послал сообщение Хесусу: «Сегодня переночую здесь. Увидимся завтра».
Он так устал, что не дождался ответа.
Проспал до восьми утра. Прочел сообщение от Хесуса: «ОК. Спокойной ночи». Если бы Надин вернулась, Хесус бы ему написал.
И тогда раздался звонок. На экране высветилось: «Сеньора Кандо».
«Она умерла», — подумал он.
— Добрый день, Улисес. Это сеньора Кандо. Извините, что я так рано.
— Что случилось?
— Это насчет Марии Элены.
«Она умерла», — снова подумал он.
— Слушаю.
Голос на другом конце ненадолго умолк.
— Я знала, что это плохо кончится, — произнесла наконец сеньора Кандо, — но не представляла, что так. Я боялась, он убьет меня. Или даже вас. Но не дочку. А он убил. Убил Марию Элену. И дочку. А потом застрелился.
III
33
Выйти из дома на бдение оказалось чудовищно трудно. Сеньора Кармен зарыдала и сказала, что не пойдет. Улисес обнял ее и постарался переубедить: важно, чтобы они были все вместе.
— Если не пойдем, все, чего мы добились, будет зазря. Я вас прошу, Кармен.
Сеньора Кармен утерла слезы и согласилась.
Тогда настала очередь Мариелы.
— Над этим домом висит проклятье, — вдруг сказала она и разразилась истерическим плачем.
Когда наконец все погрузились в машину, Улисес обнаружил, что не в силах ее завести.
— Не могу, — сказал он, глядя на свои безжизненные руки на руле.
— Я поведу. — Хесус открыл Улисесу дверцу и, словно старичку, помог выйти и занять место на заднем сиденье.
Они прибыли за полчаса до закрытия часовни.
— Надеюсь, хотя бы венок доставили вовремя, — сказал Улисес, проверяя телефон.
— Я прямо там, на кладбище заказывал. Сказали, с самого утра доставят, — ответил Хесус.
Сгруппировавшись как батальон, они взошли по пандусу, отыскали нужную часовню — и впали в панику. Улисес, во главе нерешительного войска, первым нашел в себе мужество заглянуть внутрь. Но сразу же отшатнулся.
— Там все три гроба стоят, — выдохнул он. Руки у него дрожали.
Мариела и сеньора Кармен снова тихо заплакали. Хесус побледнел и покрылся испариной.
— Хоть закрытые, — добавил Улисес.
Он шагнул на порог часовни. Там сидело всего шесть человек. За гробами стоял венок от фонда. Единственный.
«В память о „Надин", с любовью, от друзей из „Аргонавтов" (фонд „Симпатия к собакам")» — гласила надпись на ленте, выведенная отвратительно яркими и блестящими буквами, какие обычно бывают на венках.
Подошла очень пожилая женщина, как две капли воды похожая на Надин.
— Ты Улисес, — сказала она.
— Сеньора Кандо?
— Именно так я тебя и представляла.
Улисес не знал, что ответить. У него навернулись слезы. Сеньора Кандо обняла его, и на секунду страдание так захлестнуло Улисеса, что он перестал понимать, где боль, а где все остальное. В этом объятии было нечто целительное, как в лезвии, аккуратно ампутирующем больную
