Дыхание озера - Мэрилин Робинсон
– Я с тобой разговариваю! – окликнула меня Люсиль.
– Я не слышала.
– Так, может, нагонишь меня? Тогда сможем разговаривать.
– О чем?
– А о чем разговаривают другие люди?
Мне и самой это было интересно.
– В конце концов, когда ты вот так идешь за мной, это странно выглядит.
– Пожалуй, я вернусь домой.
– Не смей! – Люсиль обернулась и свирепо посмотрела на меня из‑под нахмуренных бровей. – Я взяла денег на газировку.
Мы отправились в аптеку. Пока мы пили газировку, две девочки постарше, с которыми Люсиль как‑то умудрилась немного познакомиться, сели рядом и начали показывать нам выкройки и ткани, которые купили для уроков шитья в школе. Люсиль гладила ткань и рассматривала выкройки с таким вниманием, что старшие девочки разговорились и снисходительно показали нам журнал, который купили ради новых причесок и указаний по укладке. Даже меня впечатлила серьезность, с которой Люсиль изучала фотографии и схемы.
– Нам нужен такой же, Рути, – заявила она.
Я направилась к стойке с журналами, словно намереваясь выбрать один из них. Стойка располагалась у самой двери. Люсиль подошла и встала рядом.
– Ты собираешься улизнуть, – сказала она, одновременно констатируя факт и обвиняя.
Я не нашлась что ответить.
– Мне просто хочется домой. – Я распахнула дверь.
Люсиль схватила меня за руку чуть выше локтя.
– Не смей! – Для пущей убедительности сестра ущипнула меня, а потом вышла вместе со мной на тротуар, все еще крепко держа меня за руку. – Это теперь дом Сильви! – гневно прошипела она.
Я почувствовала, как впиваются в руку ее ногти, а взгляд Люсиль стал более умоляющим и настойчивым.
– Мы должны стать лучше! – произнесла она. – И начнем прямо сейчас!
И опять я не нашлась что ответить.
– Давай потом поговорим, – пробормотала я и повернула в сторону дома.
Удивительно, но Люсиль последовала за мной – чуть позади и всего на протяжении квартала или двух. Потом она остановилась, ни слова не говоря, развернулась и зашагала в сторону аптеки. И я осталась одна в прекрасный день, безразличная к собственной одежде и спокойная в собственной шкуре, ничуть не улучшенная и без всяких перспектив улучшения. Мне казалось, что Люсиль никогда не успокоится, протискиваясь вперед, расталкивая других локтями, улещивая, словно ей досталась вся та сила воли, которой не хватало мне, чтобы привести себя в благопристойный вид и преодолеть широкую полосу пограничья, отделяющую тот, другой, мир, попасть в который я, наверное, и вовсе не хотела. Потому что, как мне казалось, ничто из уже утраченного или того, что предстояло утратить, я там не найду. Или, если посмотреть с другой стороны, утраченное я скорее найду в доме Сильви. По пути к нему улица становилась все более знакомой, и под конец собаки, спавшие на верандах, разве что поднимали голову при моем приближении (раз Сильви со мной не было), и каждое дерево, его крона, его тень были знакомы мне в мельчайших подробностях, как и заброшенные клумбы с лилиями и ирисами, как и молчание рельсов в солнечном свете. Я видела, как две яблони в бабушкином саду погибли прямо там, где стояли. Однажды весной на них не распустились листья, но они застыли словно в ожидании, склонив ветви до земли, изображая утраченное плодородие. Каждую зиму сад наполнялся снегом, и каждую весну воды расступались, погибель отступала, и каждый Лазарь восставал, но только не эта пара яблонь. Они лишились коры и побелели, и ветер глодал их остовы, но если бы вдруг появился хоть единый листок, это не стало бы великим чудом. Лишь небольшим изменением, каким стал бы, например, поворот Луны вокруг своей оси. Мне казалось, что погибшее не обязательно утрачено навсегда. В доме Сильви, в доме бабушки, многое из того, что я помнила, я могла подержать в руках: фарфоровую чашку, сбитое ветром яблоко, кислое и холодное от близости земли и хранящее лишь тень аромата родившего его цветка. Я знала, что Сильви тоже ощущает жизнь погибших вещей.
И все же, приближаясь к дому, я заметила произошедшие в нем изменения. Лужайка заросла травой по колено, маслянистой и ярко-зеленой, волнующейся на ветру. Трава поглотила маленькие кусты, дорожку и первую ступеньку крыльца, поднявшись до высоты фундамента. И казалось, если дом не утонет, то скоро всплывет.
Люсиль принесла домой сумку с выкройкой платья и четырьмя ярдами шерстяной ткани в кремово-коричневую клетку. Как она объяснила, наряд, принятый мной за платье, на самом деле представляет собой юбку с коротким жакетом. Жакет, по словам сестры, следовало носить нараспашку с блузкой и с коричневой или кремовой юбкой. Клетчатую юбку можно было носить с блузкой или свитером. Закончив работу над этим комплектом, Люсиль собиралась сшить коричневую юбку и найти свитер в тон.
– Все будет хорошо сочетаться и гармонировать с цветом волос, – серьезным тоном сказала она. – Ты должна мне помочь. В инструкциях сказано, что нужно делать.
Мы разобрали завал на кухонном столе, оказавшийся основательным. В последнее время у Сильви появилась привычка не выкидывать консервные банки. Она просто смывала этикетки мылом и горячей водой. Теперь пустые банки стояли батареями на рабочих поверхностях и подоконнике и уже давно заполонили бы стол, если бы мы с Люсиль время от времени их не убирали. Против банок мы ничего не имели, хоть они и доставляли неудобство: они блестели и выглядели солидно и аккуратно. Сильви хранила их открытой стороной вниз, кроме тех, в которых она держала персиковые косточки и ключи от банок с сардинами и кофе. Откровенно говоря, мы дошли до того, что едва ли стали бы возражать против порядка в любом виде, но надеялись, что интерес Сильви к емкостям – это временное отклонение.
Мы расстелили на столе большой желтоватый лист с инструкциями. Люсиль встала коленями на стул и наклонилась над
